Договорить он не успел, оборвавшись на полуслове и замерев; земля под ногами внезапно содрогнулась, а из-за каменных стен донесся близкий, оглушительный взрыв. Несколько мгновений прошли в безмолвии, а потом сквозь тишину прорвались крики и явственно различимый стальной лязг.

– Это еще что такое? – проронила Адельхайда настороженно, и фон Вегерхоф облегченно перевел дыхание, прислонясь к стене и медленно сползши вдоль нее на пол.

– Ну, – отметил стриг устало, – а вот и кавалерия.

Чтобы тело не дрожало от холода, поднимающегося от земли и облегающего со всех сторон, мышцы должны быть расслаблены. Сопротивляться холоду нельзя, надо пропустить его в себя; в себя – и через себя, позабыв и думать о нем, и тогда на стылой апрельской земле можно пролежать без движения час и другой, и третий, ожидая рассвета…

Бывало и хуже. Бывала душная июльская ночь, когда комары и мошкара пытаются состязаться в количестве выпитого с теми, от кого должны защищать стальные посеребренные наручи и высокий ворот, а под промасленной кольчугой и двумя слоями кожи собственная шкура томится, словно в разогретом очаге. Тогда, сколько ни усердствуй, преешь, как свинья, и не учуять полторы дюжины разящих потом тел может только стриг, которому кто-то из сородичей отхватил нос и закупорил дыру хорошей деревянной пробкой. Пройди в такую ночь один из них рядом, в пяти шагах – и всему конец. Однако, Бог дал, подобного casus’а еще не случалось. Не случалось – до сей ночи.

Такого прежде не бывало; первое гнездо, подлежащее зачистке, пребывало в покое и беспечности, и даже людская стража не подозревала ничего, второе же, состоящее из четверых зеленых по их меркам тварей, и вовсе было застигнуто во сне. Здесь же, этой ночью, происходило нечто решительно непонятное. Бойцы, закладывавшие взрывчатый пакет под петли калитки на заднем дворе, слышали в этом самом дворе суматоху и гомон; начальник стражи орал на подчиненных, кто-то орал на начальника стражи, кто-то грозился вздернуть проверяющего посты и утопить сторожевых псов. Ради того, чтобы сообщить о непредвиденных осложнениях, парням пришлось нарушить оговоренный план действий и отослать одного назад, сюда, в этот чахлый лесок вокруг лысого вырубленного пространства у замка. Перемен в планах вот так, на ходу, Келлер не терпел. Залогом любой успешной операции является именно тщательно выверенный план, когда каждый знает свое место и свои обязанности; мелкие поправки допустимы, но все же и они нежелательны.

Однако то, что случилось около часу назад, и вовсе выходило за всякие рамки: из замка явился стриг. И вел себя так, словно подозревал наличие зондергруппы. Наверняка десятка два седых волосков на голове прибавилось за те минуты, что тварь бродила в окрестностях замка, в кустарнике в нескольких шагах от залегших бойцов. Одно Келлер понял точно – когда все закончится, надлежит помолиться о здравии и долгих летах Альфреда Хауэра: выучка не подвела, и ни один из парней себя не выдал. В эти минуты припомнилось все и пригодилось все – все, что казалось когда-то чрезмерным и лишним. Когда-то казалось, что самое важное при подобных операциях – умение быстро двигаться, точно бить, видеть темноту и слышать шаги за спиной, и на единственных двух зачистках стрижьих гнезд в истории зондергруппы именно так и было. Однако сегодня волей-неволей пришлось вспомнить, как учился умеривать дыхание, удерживать сердце от желания сорваться вскачь. Удерживать страх от стремления захватить все существо, до последнего нерва и жилки в теле. Сегодня впервые довелось применить все то, что твердил Хауэр, на практике – до сей поры не приходилось лежать лицом на колких травинках, не видя, не слыша, где тварь, не зная, смотрит ли она на тебя или уже уходит прочь. Дышать – не дыша. Заставить сердце не биться так часто. Не биться часто. Почти не биться. Заставить душу не испытываться страха, разгоняющего кровь. Преодолеть страх так же, как холод, – не противясь, пропустив его в себя; в себя – и через себя, позабыв и думать о нем. Это похоже на временное помешательство. На сумасшествие. На безумие. Ежемгновенно помнить о том, что забыл. Это похоже на ту грань меж явью и сном, когда в последний миг разумного существования осознаешь – «засыпаю». Растянутый на минуты миг.

Парни не подвели. Даже самые молодые, ни в одном деле ни разу не побывавшие, – не подвели, выдержали, сумели. Эти несколько минут были испытанием едва ли не большим, чем прошлые прямые столкновения с тварями лицом к лицу. Стриг не заметил людей. Ни одного. Пройдя в пяти шагах от них – не заметил… Существуй в зондергруппе особые награды – после этой ночи выдал бы всем, кто выживет, и прочим – посмертно.

Тварь ушла, и тут же снова явился один из взрывников. То, что парень, не знающий о явлении стрига, не столкнулся с ним, уходящим, – не иначе чудо и Господне благоволение. В замке снова затеялась суета, вот только на сей раз стража орала не друг на друга, а друг другу; судя по услышанному, внутри был кто-то сторонний, не относящийся ни к стрижьей братии, ни к охране замка и, очевидно, не являющийся приглашенным гостем наместника. И этот кто-то явно доставлял обитателям немалые неприятности.

Работать в Ульме должен был Эрнст Хоффманн – об этом было сообщено, когда группа прибыла в предместье. Однако чуть менее месяца назад пришло уточнение: вместо него расследование ведет Курт Гессе, и именно по его команде надлежит явиться в указанную им точку. Курт Гессе… Когда Молот Ведьм запросил помощь в последний раз, зондергруппа явилась лишь для того, чтобы принять уже упакованного подозреваемого. И теперь в душе шевелились нехорошие подозрения касательно личности незваного гостя в этой крепости.

В предутренней редеющей темноте даже отсюда видно было, как за стенами во дворе мечутся факельные отсветы, как бегают огоньки по внешним стенам; криков здесь не расслышать, однако и они наверняка были. Что-то происходило там, впереди, и надо было срочно решать, надлежит ли снова поменять утвержденный план, или наплевать на все и ждать рассвета, как и намеревались изначально. Выбрать меж двумя путями. «Pro» et «contra»[205]. «Contra»: уклонение от плана чревато срывами и неудачей. До рассвета еще с полчаса, а это невообразимо много, когда речь идет о тварях, и той хилой серой мути, что потихоньку расползается по небу, явно будет недостаточно для того, чтобы существенно облегчить парням задачу. «Pro»: тварь, верховодящая в этом гадюшнике, только что лично убедилась в том, что опасности извне ждать не приходится. В гнезде в эти минуты находятся люди (или человек), отвлекающие на себя часть внимания охраны. Стража едва ли не вовсе позабыла о существовании внешнего мира за стенами. Все их внимание поглощено теми (или тем), кто внутри. Фактор неожиданности усугубляется вдвойне. Conclusio[206]: планы изменяются.

Этого момента Келлер тоже не любил. С молчаливой командой к началу активного этапа операции он перешагивал Рубикон, быть может, отделяющий многих из вверенных ему людей от жизни. Этим коротким движением руки он посылал их на смерть, и тот факт, что сам он так же будет рисковать своей шеей, не делал ни меньше, ни легче лежащего на душе камня. Из всей группы лишь шестеро знали на собственной шкуре, с чем придется столкнуться – пятеро выживших еще с пражской зачистки и он сам; кое-кто из остальных присутствовал при охоте на оборотня, с которым, кстати заметить, кровососы не идут ни в какое сравнение, а прочие – молодняк, жаждущий боя с тварями, но понятия не имеющий, что это такое.

Мастер и два птенца предположительно, если верить сообщению Гессе. И новообращенная. И людская стража. Кисловато…

Взрывник отправился обратно, к калитке у заднего двора, и в душе задрожала тонкая, едва слышимая, невидимая струнка – как и всегда за минуту до начала. Тишина. Последние мгновения тишины. Слышно просыпающихся птиц. Траву вокруг. Даже, кажется, слышно, как солнце карабкается к краю небосвода, цепляясь когтями за край земли, точно кошка, лезущая на стену. Тишина…