– Высокомерное снобье, – уточнил стриг. – Словом, ты бы с ними столковался.

– Благодарю.

– Aux armes[104], – предложил фон Вегерхоф равнодушно, кивнув в сторону порога. – Наш доктор возвращается.

– Уверен?

– Его шаги. Не спутаю… Только без горячки, – предупредил стриг, когда Курт подобрался, направив арбалет на входную дверь. – Скорее всего, старичок в себе ничего, кроме знаний, не таит.

– Вскрытие покажет, – отозвался он хмуро, уложив арбалет на колено и пристроив палец на спуск.

Ключ заскрипел в замке спустя полминуты, и в растворившуюся дверь Штайн прошел, глядя под ноги и бурча себе под нос едва слышные порицания – наверняка в адрес городских властей в лице исполнительного канцлера. Сидящего у стола человека он увидел, уже прикрывая створу за спиною, и, увидя, вскрикнул, подпрыгнув на месте и схватившись ладонью за грудь.

– Доброго дня, – поприветствовал Курт, указуя заряженным арбалетом в сторону. – Закройте дверь и войдите. Негоже топтаться на пороге в собственном жилище.

– Силы небесные… – пробормотал доктор едва слышно, потоптавшись на месте, словно решая, не стоит ли немедленно выскочить прочь. – Что вам нужно в моем доме?..

– Войдите, господин Штайн, – повторил Курт настойчиво. – Тогда побеседуем.

– Не знаю, что тут происходит, юноша, – чуть осмелев, повысил голос тот, – однако вы, я вижу, понимаете, что находитесь в чужом доме, чем посягаете на мою собственность…

– Этот город начинает действовать мне на нервы, – оборвал Курт раздраженно. – Едва ль не всякая блоха готова судебным порядком отстаивать право на свою собаку… Повторите снова, господин Штайн, что не понимаете происходящего и не знаете, кто я, – и я всажу в вас болт. Наверняка о том, что терпение инквизиторов коротко, как последних вздох, вы наслышаны. Желаете испытать это опытным путем, до которого вы такой охотник?

– Я не понимаю… – начал Штайн и взвизгнул, не по-стариковски резво отпрыгнув от стальной стрелки, со стуком вонзившейся в пол подле его ноги.

– Продолжайте, – пригласил Курт дружелюбно; старик помедлил, опасливо косясь на направленное на него оружие, и притворил дверь, погрузив комнату в темь. – Не надо открывать ставен, – продолжил он в прежнем тоне. – Не то с вашей прытью, как я вижу, наша беседа вполне может прерваться, не начавшись; лучше зажгите светильник и присядьте к столу.

Подрагивающие руки справились с указанием не с первой попытки, и ненадолго Курт всерьез испугался, что старика сейчас хватит удар, и наполненная маслом плошка, увенчанная трепещущим лоскутом огня, выскользнет из его пальцев и разлетится по полу. От установленного посреди стола светильника он чуть отодвинулся, пристроив руку с арбалетом на столешницу, и хозяин лавки нервно мигнул, тоже сдвинувшись в сторону.

– Не могли бы вы убрать оружие, майстер инквизитор? – попросил Штайн тихо. – Я не хочу ни в коей мере отозваться неподобающим образом о вашем самообладании или умении стрелка, однако, не ровен час, дрогнет рука, и…

– Всенепременно дрогнет, – согласился Курт, однако сверкающие острия все же отвернул в стену. – Если вы не будете вести себя должным образом. Я вижу, однако, что притворство вы все же решили оставить; хорошо. Итак, вы знаете, кто я. Надеюсь, сознаетесь и в том, что – знаете, почему я здесь. Дабы мы не теряли время, попрошу вас взглянуть на ваш особый шкаф, и вы увидите, что задняя стенка вынута, а дверь вскрыта. Полагаю, не следует уточнять, что ваши прелюбопытнейшие экспонаты я тоже видел. Так что же, господин Штайн – вы понимаете, что происходит?

– Ну… – пробормотал тот неопределенно, подвинувшись еще дальше в сторону и обернувшись на дверь; Курт вздохнул.

– Полагаю, у выхода твое присутствие будет более необходимо, – выговорил он в потолок, и Штайн отодвинулся снова, теперь назад, глядя на непрошеного гостя с настороженностью. – Как знать…

– Не думаю, что среди достоинств господина профессора есть умения акробата, – безучастно отозвался фон Вегерхоф, выходя из своего укрытия, и тот подпрыгнул на табурете, глядя с растерянностью на то, как стриг медленно прошествовал к двери и утвердился возле, прислонясь к ней спиной. – Однако, в самом деле, как знать. Доброго дня, доктор Штайн.

– Господин барон… – выдавил старик оторопело. – Но вы-то что здесь делаете?

– Оказываю помощь следствию, – пояснил стриг благодушно. – Полагаю это своим долгом как добропорядочного горожанина и верного католика… Не обращайте на меня внимания. Я вам не помешаю; если, разумеется, вы не станете делать глупостей.

– Лицемер, – укоризненно возразил Курт. – Не слушайте его; «добропорядочный горожанин»… Попросту этот библиофил надеется наложить лапу на вашу библиотеку после вашего ареста и ее конфискации.

– Моего ареста?..

– А как же вы думали? – с искренним удивлением пожал плечами он. – Потрошение трупов, осквернение склепа, изучение запрещенных трудов; за одно лишь это – не почетный же Знак вам следует вручить, верно? А уж введение в заблуждение следователя Конгрегации, препятствие дознанию… Господин Штайн, вы совершили едва ли не все возможные преступления, находящиеся в ведении Святой Инквизиции – да вы просто живой академический перечень… О, прошу прощения – пока живой. Примите мои соболезнования; но ведь вы прожили увлекательную жизнь, верно? Немногим будет что вспомнить перед смертью, как вам.

– Вы… меня запугиваете, майстер инквизитор? – уточнил старик с неуместной, нервозной улыбкой; Курт качнул головой:

– Господи, ну, как вы могли такое подумать, господин профессор. Разумеется, нет. Просто пытаюсь описать вам ваше будущее; ведь и его угадыванием вы тоже интересовались, если судить по собраниям ваших книг? и я лишь пытаюсь удовлетворить ваше любопытство. Ваше будущее – арест, суд, костер.

– У вас нет такой власти в Ульме, – без особенной уверенности возразил Штайн. – Вы даже не имели права вторгаться в мое жилище, и я…

– Что? – подстегнул Курт, когда он запнулся. – Позовете городскую стражу? Напишете на меня жалобу рату?.. Моими малыми правами в этом гадюшнике мне только бродячие дворняги еще не тыкали в морду, и, как уже упомянуто, меня это все более раздражает. Не советую вам, дорогой доктор, повторять ошибки прочих, ввергая меня в состояние нервозности и, в перспективе, бешенства, отчего рука и впрямь задрожит. Уж пристрелить вас я могу безо всяких соглашений с властями, запросов начальству и оформления требуемых документов. При этом я могу промахнуться и попасть вам в ногу, в руку или еще куда-либо, где (вам как лекарю это должно быть известно) кровотечение не станет смертельным, зато ощущения – будут малоприятными. Обращу ваше внимание и на тот факт, что никто не видел того, как я входил в ваш дом, и никто не увидит, как выйду; труп же ваш, истерзанный зверским образом, спишут на местное ворье.

– Господин барон! – воззвал Штайн, обернувшись к неподвижному фон Вегерхофу. – Вы… вы же цивилизованный человек, как вы можете в этом участвовать? Поверить не могу, что вы заодно с ним!

– Это довольно занятно, – заметил Курт, когда стриг не ответил, – слышать подобные речи от любителя ночами выкапывать умерших из могил. Что-то это слабо отдает цивилизованностью. Посему, господин профессор, выхода у вас два – на костер или стрелу в лоб.

– Нет, вы чего-то хотите от меня, – возразил Штайн настойчиво. – Вы ждете от меня чего-то, иначе не стали бы со мною говорить. Вы меня просто запугиваете, чтобы вынудить сделать или сказать что-то; но что? вы просто скажите, что вы хотите от меня получить!

– Наверняка подобных успехов в исследованиях не смог бы достичь глупец, – отметил Курт одобрительно. – Разумеется, вы понимаете все верно, разумеется, мне от вас кое-что нужно. Странно только, что вы не догадываетесь, что именно. Возможно, дело попросту в том, что вы на взводе, и это понятно… Прежде, чем решить вашу судьбу, господин профессор, я хочу четкого и прямого ответа на один-единственный вопрос: для чего вы сделали то, что сделали? Зачем столько трудов, дабы подбросить мне поддельного стрига – вот что я хочу знать.