Почувствовав странное давление в левой щиколотке, Вейн посмотрел на ноги и увидел свернувшуюся калачиком Мист. Кошка предпочла путешествовать с ним, чем немало удивила свою хозяйку. Хотя Вейн ничего не имел против кошек и молодых людей, он бы с радостью обменял их обоих на Пейшенс.
Он хотел поговорить с ней о ее ничем не обоснованном нежелании выходить замуж.
Она любит его и в то же Время отказывается стать его женой. Если учесть все обстоятельства, то этот отказ объяснить нельзя. Стиснув зубы, Вейн устремил взгляд вперед.
Его надежды пристрастить Пейшенс к своим ласкам, чтобы она увидела преимущества в их браке и открыла ему причину своей тревоги, потерпели полный крах. Он не предполагал, что и сам пристрастится к ее ласкам, что будет одержим желанием, по своей силе не сравнимым ни с чем, что он когда-либо испытывал. Что пристрастие лишит его власти и над желанием, и над его демонами.
Его демоны — его безумное желание — вырвались на волю в тот первый раз, когда они были на сеновале. Тогда он объяснил это обстоятельствами и его едва сдерживаемым раздражением из-за ее отказа. В ту ночь, когда он вторгся в ее спальню, он сдержал свою страсть. Его голова была холодной, он полностью владел собой и радовался этому, самодовольно кичась собственной твердостью.
Но их третья встреча низвергла его с пьедестала.
Еще немного — и он бы снова потерял над собой власть.
Однако хуже было другое: она это понимала. Златоглавая сирена, она намеренно искушала его и едва не завлекла на опасные скалы.
Этой женщине было по силам в пух и прах разбить его хваленую выдержку, уничтожить его обычную властность. Это ему совсем не нравилось. Прошлую ночь он спал один, спал плохо. Полночи думал, задавая себе множество вопросов. Истина заключалась в том, что он увяз в этом гораздо глубже, чем ему казалось. И в том, что ему безумно хотелось окунуться, нет — утонуть в любви к ней. Как только эта мысль обрела четкость и ясность, он занервничал: он всегда считал, что потеря контроля над собой, особенно в подобных вещах, это своего рода капитуляция.
Осознанно сдаться… осознанно сделать так, как она просит… это даже страшно представить.
Их отношения породили опасные подводные течения. А он не сумел предугадать их, когда отправлялся в плавание по этому морю. Что произойдет, если она потом будет отказываться от замужества? Хватит ли у него сил расстаться с ней? Отпустить ее? Жениться на другой?
Вейн поежился и поудобнее перехватил вожжи. Он решительно отказывается даже думать об этом. Если она встала в позу, что ж, он тоже встанет.
Она выйдет за него, она будет его женой. Только надо убедить ее в том, что выбора у нее нет.
Первым делом надо выяснить причину ее отказа.
Обдумывая план действий, Вейн решил, что отныне его цель — решить проблемы Пейшенс, которые теперь стали его проблемами.
Они сделали короткую остановку на обед в Харпендене. Пейшенс, вместе с Тиммз хлопотавшая над Минни, смогла перемолвиться с Вейном лишь парой слов. Она тихо поинтересовалась состоянием Джерарда и убежала. Вейн не стал удерживать ее и отказался от идеи пересадить ее в свой кабриолет. Минни важнее его желаний.
Вскоре кавалькада опять тронулась в путь. Джерард устроился на козлах и с любопытством оглядел полянку, мимо которой они проезжали.
— Никогда не заезжал так далеко на юг, — сказал он.
— Да? — откликнулся Вейн. — А где конкретно находится ваш дом?
Джерард описал ему долину в окрестностях Честерфилда, подбирая слова, как мазки краски. Вейн без труда представил нарисованную им картину.
— Мы всегда жили там, — заключил Джерард. — Дела ведет в основном Пейшенс, но в последний год она начала обучать меня.
— Наверное, вам пришлось тяжело, когда умер ваш отец? И ваша мать, и Пейшенс столкнулись с трудностями, взяв бразды правления в свои руки.
Джерард пожал плечами:
— Да нет. Они и так всегда вели хозяйство: сначала мама, потом Пейшенс.
— Но… — Вейн нахмурился и взглянул на Джерарда. — Разве не ваш отец управлял поместьем?
Джерард покачал головой:
— Оно его никогда не интересовало. Да он там никогда и не бывал. Он умер, когда мне было шесть, и я его совсем не помню. Не помню, чтобы он провел с нами хотя бы несколько вечеров. Мама говорила, что он предпочитает Лондон и лондонских друзей. Он редко навещал нас. И мама все время грустила. — Юноша ушел в воспоминания, и его взгляд стал отчужденным. — Она часто пыталась описать нам его, говорила, что он очень красив и истинный джентльмен, что он ловко скачет на лошади, что у него элегантная одежда и он умеет ее носить. Если он приезжал, даже на один день, она всегда обращала наше внимание на то, что выглядит он очень импозантно. — Джерард поморщился. — Но я не могу вспомнить, как он выглядел на самом деле.
У Вейна по спине пробежали мурашки. Чтобы Джерард, с его зорким глазом, не помнил, как выглядел его отец! Это говорило о многом. Однако в среде обеспеченных джентльменов такое отношение к семье не считалось преступлением. И Вейн это знал. Но он никогда не сталкивался с детьми таких джентльменов, никогда не испытывал сочувствия к ним и гнева на подобных отцов за то, что те многого лишили их. Всего того, чем так дорожили Кинстеры: семьи, дома, очага. «Иметь и удержать» — вот каким был девиз Кинстеров. Первое неизбежно влекло за собой второе, и вся мужская половина семейства Кинстеров уясняла для себя эту истину еще в детстве. Ты что-то захотел, ты это получил — теперь ты несешь ответственность. И должен действовать. Когда дело касалось семьи, Кинстеры действовали всегда решительно и ответственно.
Вейн попытался понять, в какой обстановке жил Джерард. Он представлял его дом, но не мог прочувствовать атмосферу. Семья без ее естественного главы, без ее стойкого защитника — подобные понятия были ему чужды.
Ему нетрудно было представить, как Пейшенс, целеустремленная, независимая и ранимая, воспринимала поведение отца.
— А ваш отец… Пейшенс была привязана к нему?
Озадаченный взгляд Джерарда был красноречивее любого ответа.
— Привязана? Не думало. Я помню, когда он умер, она что-то говорила о долге и о том, что говорят обычно в таких случаях. — Помолчав, он добавил: — Трудно привязаться к тому, кого рядом нет.
«К тому, кто не ценит твоей преданности», — прозвучало в голове у Вейна.
Тени удлинились, когда кавалькада въехала на Олдфорд-стрит, находящуюся к югу от Саут-Одли-стрит. Вейн бросил вожжи Даггану и спрыгнул с козел. Экипаж Минни остановился позади его кабриолета, прямо у лестницы дома. Скромный и благородный, особняк под номером двадцать два был арендован неким мистером Монтегю, поверенным многих представителей семейства Кинстеров.
Открыв дверцу экипажа, Вейн подал руку Пейшенс и помог ей выйти. За Пейшенс последовала Тиммз, потом Минни. Вейн знал, что даже не стоит предлагать крестной отнести ее, и просто взял ее под руку. Опираясь другой рукой на Пейшенс, Минни поднялась по ступенькам.
Остальные путешественники высыпали из своих экипажей, чем привлекли внимание поздних прохожих. А вокруг их багажа уже суетилась целая армия лакеев.
Парадная дверь распахнулась. Пейшенс помогла Минни пройти в дом и увидела в холле странного субъекта, который придерживал дверь. Сутулый, жилистый, он напоминал промокшего кота. Она никогда в жизни не встречала более необычного дворецкого. Вейн, казалось, не видел в нем ничего необычного.
— Слиго, — кивнул он ему.
Слиго поклонился:
— Сэр!
— Ах, Слиго, — засияла Минни, — какой приятный сюрприз!
Пейшенс могла бы поклясться, что Слиго покраснел.
— Мэм, — смущенно поклонился он.
Потом, когда всех прибывших распределяли по комнатам, у Пейшенс было достаточно времени понаблюдать за тем, как Слиго управляет молодыми слугами. И Мастерс, и миссис Хендерсон тут же признали главенство Слиго и отнеслись к нему с уважением, как к равному.
К радости Пейшенс, Вейн разместил Генри, Эдмонда и Джерарда подальше друг от друга, чтобы они пореже встречались. Когда эта троица разошлась по своим комнатам, решив посвятить оставшийся до ужина час обследованию нового жилища, Пейшенс со вздохом опустилась в шезлонг.
