– Помимо всего прочего, эта информация даст Далзилу идеи о том, какие вопросы помогут наиболее быстро выявить намерения пятерых чужаков.

Пенни кивнула и помогла вошедшему Филчетту поставить поднос на стол, после чего разлила чай и стала пить, молча наблюдая за пишущим Чарлзом.

Наконец, отставив пустую чашку, она поднялась, подошла к окну и стала рассматривать развалины замка Рестормел, от которого получило название Эбби. Сейчас, когда солнце уже садилось, можно было с трудом различить серебряную ленту Фауи, скользившую меж зеленых берегов.

До чего же трудно одновременно иметь дело с Чарлзом и вести расследование… но она всегда делала то, что пожелает, и любую ситуацию всегда старалась приспособить к своей выгоде.

Как это было давно… но это самое давно осталось в прошлом, а теперь ее манило настоящее. Недаром она с радостью берет все предложенное судьбой.

И вот теперь по какой-то таинственной причине судьба предлагает ей Чарлза. Снова.

Необходимо решить, что делать. Убедиться, что она не совершает прежней ужасной ошибки. И хорошо бы все обдумать спокойно, подальше от него и его объятий, а не притворяться, будто неизбежное не случится, и не пытаться соображать, что предпринять, в тот момент, когда он уже лишил ее разума.

Он предлагает безумную страсть, без которой она была вынуждена жить все эти годы. И все благодаря упрямству, железной воле и неизменной верности мечтам. Когда он впервые появился, Пенни посчитала, что мудрее всего будет избегать всяких встреч с ним. Любой ценой охранять свое сердце, для которого он представлял самую страшную опасность.

Теперь же… всего через пять дней он ухитрился разубедить ее, заставил изменить мнение. Сломал сопротивление. Снова заставил думать о себе.

Но не только он и его способность убеждать повлияли на нее. Пенни сказала правду: она, и только она сама, решает, как ей жить. Судьба с ранних лет подарила ей независимость, и она ревностно оберегала ее. И будет оберегать.

Никто не имеет права ей приказывать, и поэтому легче при необходимости менять свое мнение.

Нынешние обстоятельства, по ее глубокому убеждению, требовали перемены курса.

Ехидная реплика Харриет относительно ее незамужнего состояния и возможного брака с вдовцом и весьма «своевременное» появление Ярроу напомнили Пенни о ее положении в обществе. О том, какой видели ее остальные. Старая дева, безнадежно залежавшийся товар, она уже не обязана подчиняться тем ограничениям, которые предписаны для более молодых леди. И если она захочет иметь любовника, так и сделает. Конечно, это даст пищу для сплетен, но поскольку она не собирается выходить замуж, о скандале не может быть и речи. Она не желает возвращаться в Лондон, а местные жители довольно индифферентны в подобных вопросах. Если никому не причинен вред, какой смысл в злословии?

В отличие от Харриет она никогда не стремилась к браку. Ее состояние, титул, положение принадлежали ей по праву рождения. Совсем не обязательно гоняться за женихами, чтобы все это заполучить. Она никогда не верила, что брак как таковой: церемония, обычай, институт – имеет значение сам по себе. Его ценность определяется тем, что представляет супружеская жизнь: взаимное уважение, искренние симпатии, и предпочтительнее всего гораздо более сильное чувство, которое поэты именуют любовью.

На ум пришли Милли и Дэвид Эссингтон и их новое состояние. Хотя она была рада за друзей, зная, как много значат для них дети, сама не ощущала материнских чувств. Желание продлить род никогда не было для нее веской причиной замужества, как для многих других женщин. Возможно, ее отношение к детям изменится, если она когда-нибудь выйдет замуж, но на этот вопрос пока что ответа нет.

Она оглянулась на все еще пишущего Чарлза: легкий скрип пера по бумаге был единственным нарушавшим тишину звуком. Полуобернувшись, она прислонилась к подоконнику и вгляделась в его лицо: он явно сосредоточился на отчете и вопреки привычке не обращал на нее внимания.

Обычно, когда они находились в одной комнате, она постоянно сознавала его присутствие и немного смущалась. Но сейчас, когда он отвлекся, она могла беспрепятственно рассматривать его, если не равнодушно, то по крайней мере спокойно.

Голова наклонена, шелковистые локоны, такие черные, что поглощали свет, чуть касаются воротника. Он был похож на Люцифера: четкие, скульптурно очерченные черты, чувственный рот, орлиный нос и полуприкрытые глаза.

Ее взгляд задержался на развороте плеч, широкой спине… он словно был переполнен едва сдерживаемой силой.

Она снова повернулась к окну.

Да, она позволила жизни, какой представляли ее другие женщины, пройти мимо. Всегда твердо придерживалась своих идеалов и даже сейчас не жалела об этом. И все же, как оказалось, Чарлз – единственный, с которым она может быть физически близка. И вот он здесь, снова вернулся, готовый на все.

И есть ли причина отказать ему? О нет, она согласится на любое предложение, любые отношения, все, чего бы он от нее ни захотел! И сделает все ради себя. Она это заслужила! Ах, как давно она не испытывала физического голода! Так долго не ощущала его лишающий разума жар!

Только на этот раз условия ей известны. И сердце останется в безопасности. Ей не нужно отдавать его взамен на ласки: в их контракт это не входит.

Судьба не подарила ей исполнения заветной мечты. Воля и гордость не позволили избрать другого. И она не откажется от всего, что бы ни предложил разделить с ней Чарлз. По ее мнению, это было законным утешением.

Она повернулась на шум как раз вовремя, чтобы увидеть, как он прикладывает печать к сложенному пакету. Отложил печатку, помахал письмом, чтобы охладить воск, и обронил единственное слово:

– Готова?

Она смело взглянула ему в глаза.

И, отступив от окна, направилась к выходу.

Выйдя в вестибюль, Чарлз положил пакет на поднос Филчетта и вспомнил, что ему понадобится запасная одежда.

– Иди, – разрешила Пенни, показав на лестницу. – Я подожду.

Он стал подниматься наверх. Но она пошла следом. Он не удивился, когда она остановилась у открытой двери его спальни и прислонилась к косяку, сложив руки на груди и наблюдая, как он складывает на кровать рубашки, галстуки и чулки.

– Где ты ее хранишь? Свою одежду? Он коротко глянул на нее.

– В старой комнате Гренвилла, той, где он жил, пока не стал преемником твоего отца.

– Почему там?

– Чтобы я смог спокойно ее обыскать и потому, что это первая комната, которую я на месте Николаса обшарил бы, следовательно, туда он вряд ли вернется, а горничные там не убирают.

– Ты ничего не нашел?

– Нет. Было бы слишком глупо надеяться, что он вел дневник.

– Гренвилл? Да, уж тут ты прав. Кстати, каким образом ты проник в мою комнату прошлой ночью? Я думала, ты уехал.

Он завернул отобранные вещи в мягкую охотничью куртку.

– Нет. Норрис знает, что я остался. Вышел через садовую калитку и вернулся черным ходом.

Значит, она ни на минуту не оставалась одна с Николасом. Захватив сверток, он запер дверь, и они вместе спустились вниз.

Он уже успел передать конюхам, чтобы подготовили лошадей. Сунув одежду в седельные сумки, он прикрепил их к седлу, усадил Пенни на кобылку, и они отправились в путь.

На этот раз она скакала впереди, пустив лошадку в галоп, едва они покинули парки полетели на юг вместе с ветром. Вскоре он догнал ее. Ветер свистел в ушах, ерошил волосы. Но они, не обращая ни на что внимания, одним махом перескочили по мосту в Лостуител, прежде чем снова поскакать в гору. Ветер завывал, как башни, к тому времени, как они свернули на дорогу в Уоллингем.

Ощущение дежа-вю нахлынуло на него. Сколько раз они проезжали этим путем, но его юность осталась Далеко позади, а та девочка, которую он знал, превратилась в прекрасную женщину.

Тревожащее, волнующее ощущение обманчивого сходства только подчеркивало, что все изменилось. И все осталось прежним.