Иногда моя память

позволяет мне вспомнить тебя,

но воспоминания

всегда такие обрывочные.

Они как осколки от снаряда

в моей голове:

Ты сидишь на скамейке в парке,

я подхожу и сажусь рядом.

«Привет!» – улыбаешься мне ты.

Я хочу поцеловать тебя,

но вокруг так много людей.

Жаркий день,

медленно переходящий

в удушливый вечер.

На твой вспотевший лоб

налипли золотистые пряди.

Ах, как ты прекрасна

и похожа на «Данаю»

Густава Климта!

Мы разговариваем, смеемся

и заранее грустим

о том, что надо будет прощаться.

В разговоре ты,

жестикулируя руками,

задеваешь сережку

и теряешь ее в траве.

Мы долго ползаем

на четвереньках.

Отчего ладони и коленки зеленеют,

но так ничего и не находим.

Ты, торопясь домой,

огорченно бросаешь:

«Ну и черт с ней!»

Я остаюсь стоять на коленях,

решаю не сдаваться

и через битых полчаса,

нахожу невесомый серебряный шарик,

сотканный ювелиром,

будто кружево.

Это была моя маленькая победа!

Вчера встретил

твою подругу Юльку.

Та еще стерва,

ну да ладно,

речь сейчас не об этом!

– Пойдем выпьем,

Дорогой, за встречу! —

раскокетничалась она.

Юлька с жаром рассказывала,

что была недавно

в столице и видела тебя.

Да в таком неприглядном виде,

что ни в сказке сказать,

ни пером описать!

Меня распалила досада.

Я с трудом сдерживал слезы

негодования.

Ты, моя любимая, —

девочка на Тверской?

Пили огненную воду,

как полагается, студеной.

Наутро я заболел ангиной.

Я понимал,

что это не болезнь

сковала горло,

а мое чувство,

которое уже не может

держаться внутри,

а рвется наружу!

Я ведь люблю тебя

и поэтому ревную!

Ревную тебя даже к воздуху,

которым ты дышишь!

«Кто не ревнует,

тот не любит!» —

вспомнил я изречение

старой доброй няни.

Но только сейчас понял,

что не тогда человек ревнует,

когда любит,

а когда хочет быть любимым!

Спустя пару лет

я по делам оказался в Первопрестольной,

где меня встретил мой давний приятель

и рассказал мне планы на вечер.

Нагулявшись вдоволь

по широким московским проспектам,

мы решили скрепить дружбу

крепкими напитками.

Зашли в кафе-бар

«Московские дворики»

раздавить южные коньяки

и вспомнить былое,

а вспомнить, уж поверьте, было что!

В завершение вечера

друг предложил позвонить девочкам

и поехать в сауну.

Я тоже был не против,

потому что был свободен,

как ветер в поле.

Пока мы спорили

кто будет платить по счету,

прозвенел дверной колокольчик,

и в заведение

под стук собственных шпилек

продефилировали

две гогочущие ночные нимфы.

Передо мной предстала ты.

Брюнетка с небрежными локонами,

с ярким вызывающим макияжем,

то ли в коротком платье,

то ли в длинном свитере,

в пошлых черных сапожищах.

Мне почему-то представилась картина

испанского художника Диего Веласкеса,

изображающая

полулежащую обнажённую Венеру.

Она смотрится в зеркало,

которое держит перед ней Амур.

Если сказать точнее,

то перед глазами появилось

демоническое отражение в том зеркале.

Меня передернуло,

и эта судорога сознания

отразилась на моем спокойном лице.

Нет, любовная рана уже затянулась,

остался только шрам от сигареты,

которую я притушил о свою руку.

Случилось это почти машинально.

Раскуренная сигарета

тлела у меня в руке,

огонь жадно ел папиросную бумагу,

пепельный снег

падал мне на брюки.

Я промахнулся,

целясь сигаретным столбом

в пепельницу,

но ожог,

который получило тогда

мое сердце

был болезненнее.

Неожиданный звонок

посреди ночи спустя несколько дней.

На заднем фоне орут «чурки»,

и твой смеющийся

бархатистый голос в трубке:

– Милый, это ты, милый?

Я тебя сразу узнала!

– Кто тебе номер мой дал? —

как можно спокойнее говорю я.

– Твой друг,

с которым ты в «Двориках» сидел,

помнишь?

Ты так быстро ушел!

Согрей меня, милый,

у меня в душе сквозняки гуляют!

Ты меня уже не любишь? —

продолжаешь ворковать ты.

– Не звони мне больше! —

как можно холоднее говорю я.

Потом достаю

с верхней полки книжного шкафа

белый конверт с надписью,

сделанной когда-то твоей рукой:

«С ЛЮБОВЬЮ,

ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ!»

Я разорвал конверт,

и из него выпал цветок,

но он был настолько хрупкий и ветхий,

что рассыпался у меня в ладони.