Дьяки не брезговали и вымогательством. Они могли специально так затягивать дела, что челобитчикам приходилось раскошеливаться. Причем эти продувные бестии часто составляли два варианта необходимого документа: если клиент платит, в ход шел благожелательный для челобитчика, а если клиент платить не хочет – что ж, был и второй вариант – направленный против челобитчика. Чтобы вынудить платить, хитрый подьячий предъявлял клиенту оба варианта судебного решения, и уж тут человек был волен выбирать между законом и беззаконием.

Дело об одном таком старинном вымогателе нам известно благодаря розыскам уже процитированного мной Седова. Дело это выглядело так. Некий подьячий Савлуков решил «снять» с Иверского монастыря 900 рублей, которые монастырь был должен, но затем получил прощение долга по царскому указу. По закону монастырь попал под амнистию, и долгов за ним не числилось. Однако запись о долге у подьячего была. И он решил «скрыть» царский указ. Поэтому стал требовать от монастыря немедленного возвращения долга… либо уплаты лично ему, Савлукову, 50 рублей! Монахи возмутились и пожаловались на взяточника и вымогателя. Но… Савлукова не наказали, а лишь мягко попеняли, что он своими действиями… затягивал справедливое решение дела! Дальше – больше. Савлуков стал портить монастырю жизнь. Как пишет Седов, этот товарищ начал покрывать бежавших из монастыря крестьян.

При этом подьячий не переставал вымогать 50 рублей, требуя половину суммы вперед, прежде чем он уничтожит неблагоприятную для монастыря выписку. В 1672 году Савлуков добился отправки боярской грамоты о взыскании с монастыря 900 рублей, но одновременно не прекращал вымогательства: «Буде-де тех мне пятидесяти рублев не воротят, и я-де им то зделаю, что будут по-прежнему и последние девятсот взяты».

Не находя управы на подьячего, монастырские власти обратились к архимандриту Чудова монастыря Иоакиму: «Велит ли он давать те денги или нет и что он про то скажет». Судя по всему, Иоаким советовал откупиться от подьячего, которому было вручено теперь уже 100 руб. В 1674 году Савлуков стал утверждать, что денег не получал, и требовал их вновь. Монахи пригласили подьячего на свое подворье, где он согласился взять еще 20 рублей и 20 пудов соли и обещал «все конечно помертвить».

Как видите, противодействие дьяка правосудию было прекращено самым простым способом: монахи от него откупились… Исследуя дела о посулах XVII века, приходишь к неутешительному выводу, что вся приказная система была сверху донизу коррумпирована, совсем как в наши дни. И если при дворе у челобитчика не было заступника, то наказать дьяка за вымогательство было невозможно. Дьяк упорно твердил, что его «огласили», то есть оклеветали. И верили скорее дьяку, чем челобитчику. Да и брать взятки подьячие постепенно стали по-умному. Они уже не принимали подношений прямо в приказе, зато, по запискам Григория Котошихина, делали это «хотя не сами собою, однако по задней лестнице, чрез жену или дочерь, или чрез сына и брата и человека, и не ставят того себе во взятые посулы, бутто про то и не ведают».[5] Такие вот чудесные дела творились под солнцем в те времена, которые иные борзописцы считают эталоном справедливости и отеческой заботы о гражданах.

От той поры до наших дней и дошли замечательные народные афоризмы:

Без масла каша не вкусна.

Без поджоги и дрова не горят.

Быть было беде, да случились деньги при бедре.

В мутной воде хорошо рыбу ловить.

В суд ногой – в карман рукой.

В суд пойдешь – правды не найдешь.

Возьми на калачи, да только делом не волочи!

Вор виноват, а подьячий мошне его рад.

Всяк подьячий любит калач горячий.

Дари судью, так не посадит в тюрьму.

Дарить было не мало, да денег не стало.

Дело правое, да в кармане свербит.

Для того дело тянется, что виноватый нравится.

Добр дворянин, что ездит не один (а с приносом).

За правду плати и за неправду плати.

За тем дело стало, что за ним приданого мало.

Закон – дышло: куда хочешь, туда и воротишь.

Заступить заступил, а пять рублей слупил.

Земля любит навоз, лошадь овес, а воевода (или судья) принос.

Когда бы взял за дело, так бы и брюхо не болело.

Лошадь с волком тягалась – хвост да грива осталась.

Не судись: лапоть дороже сапога станет.

Не тягайся – удавишься.

Не ходи в суд с одним носом, ходи с приносом!

Неподмазанное колесо скрыпит.

Подьячий любит принос горячий.

Помути бог народ – накорми воевод!

Поплатись за правду, поплатись и за неправду!

Просьбы не докуки, как не пусты руки.

С переднего крыльца отказ, а с заднего – милости просим!

Судье полезно что в карман полезло.

Тяжба – петля; суд – виселица.

Тяжбу завел – стал гол как сокол.

Что черно, что бело, вызолоти – все одно.

Спасибо вам, что сохранили печальную память нашей истории, великий исследователь русского языка, датчанин Владимир Иванович Даль!

При Петре приказы были разогнаны, им на смену пришли коллегии. Впрочем, оказалось, что хрен редьки не слаще. Просто теперь чиновников на душу населения в стране стало гораздо больше. С жалованьем у них была все та же проблема, взятки официально уже запрещались – больше никаких посулов, поминок или почестей! Петр Великий в декабре 1714 года издал указ о борьбе со взяточничеством. Царь был строг, яростен и своеволен. Ему ничего не стоило отправить мздоимца на плаху. Отправил же птенцов гнезда Петрова? Не посчитался с тем, что выпестовал их и сам дал им высокие должности. Например, Алексея Новикова. Издал указ и даже не поперхнулся. Только смотрел из окна Ревизион-коллегии и дергал правой щекой – гневался. А уж о каких-то «чужих» и вовсе не думал. Вот дело глуховского коменданта Волкова. Того вовсе было велено не предавать земле:

И лежал этот труп, лежал, вызывая содрогание в чиновничьих умах. Не одна голова слетела с плеч за время царствования Петра. Безжалостно расправлялся он и с нуворишами, и с представителями древних родов. Занимающего высокий пост князя Гагарина (кстати, по обвинению позднее казненного Алексея Новикова) велел отправить на виселицу. Не спасли ни знатность, ни богатство. А кого не казнил, сажал на «чепь», как пса. И сидели на «чепях» провинившиеся губернаторы, сенаторы и прочие высокопоставленные лица. Но лучше-то все равно не становилось! Чиновники трепетали, дрожали и ждали опалы.

А жить красиво все равно хотелось. И новорожденная русская бюрократия стала вести двойную жизнь, то есть, как вы все правильно меня сейчас поняли, – не на одну зарплату. Вот вам, пожалуйста, первые наши отечественные оборотни – лебезящие перед начальством и жадно набивающие собственный карман, если никто не видит. Все худшее, что было в приказах, перешло и на коллегии – та же волокита, то же стремление нагреть руки на чужой беде, то же взимание мзды за любую мелочь. В одном из указов Екатерины есть такие слова:

Как велись дела в коллегиях, а затем в судах, палатах, канцеляриях и прочих присутственных местах, – об этом написаны тысячи страниц. Собственно, чуть ли не вся русская литература XIX века повествует о злоупотреблениях, взятках и вымогательствах. Как живые встают перед нами герои Гоголя, Грибоедова, Салтыкова-Щедрина.