Видимо, подкуп судей был слишком обыденным явлением, и дело решалось в пользу того, кто больше дал. Недаром в Судебнике 1497 года есть такие слова: «Посулов боярам, и околничим, и диакам от суда и от печалованиа не имати; також и всякому судие посула от суда не имати». Для предотвращения подкупа вменялось в судейскую обязанность оповестить население, чтобы истец и ответчик не предлагали взятку за необходимые показания и не давали на лапу самим судьям. Если таковые сведения становились известными, то дело считалось решенным неправо. Лишь через полвека в Судебнике 1550 года за посулы впервые можно было привлечь виновных к уголовной ответственности. По одной из статей, «которой дьяк список нарядит, или запишет не по суду, не так как на суде было, без боярского, или без дворецкого, или без казначеева ведома, а обыется то в правду, что он от того посул взял, ина том дьяке взяти перед боярином вполы да вкинути его в тюрьму», по другой: «подьячий, который запишет дело не по суду, для посула, без дьячего приказа, и того подьячего казнити торговою казнью, бити кнутьем», по третьей: «без старосты и без целовальников суда не судити и посулов наместником и их тиуном, и их людям не имати; а на государя своего тиуну и пошлиннику никому посулов от суда не просити».
Но это уже эпоха Ивана Грозного, первого борца с московской коррупцией. При нем было возбуждено и завершено дело о посуле – и виновный был принародно казнен в Москве на Лобном месте. Именно Грозный установил для сидящих на кормлении должностных лиц допустимую норму поборов с населения, впервые при нем было введено понятие злоупотребления должностью и использования служебного положения. Но созданные в эту эпоху приказы, породившие множество новых должностей, жили поборами. Иначе даже при централизованном финансировании их сотрудники протянули бы ноги.
Сейчас трудно сказать, какие именно подношения от населения получали приказные люди, но вот почести и поминки от монастырей скрупулезно перечисляются в монастырских книгах. Это очень часто предметы первой необходимости: ложки, кружки, стаканы, четки, гребни. Приказные люди были очень и очень бедны. А от них требовалось, чтобы они содержали себя надлежащим образом, чисто одевались, имели материалы для работы. Поэтому в приказы из монастырей поступали и денежные средства – на одежду, на пропитание, часто приказы снабжались монастырской едой. Из монастырей в приказы везли соль, рыбу, хлеб, иконы и книги. Простой люд чаще отделывался калачами и пирогами. Сохранились даже расценки на такие подношения – пирог стоил от 6 до 24 копеек, коврижка – от 9 до 25 копеек, калушка – целых 50 копеек. Для той эпохи это вполне ощутимые деньги. Такие дары приказным именовались почестью, они были чем-то вроде современной взятки коробкой конфет или бутылкой коньяка, но в те годы взяткой вовсе не считались. Напротив, если население не оказывало бы приказным почести, они были бы сильно удивлены.
С приказными лучше было не ссориться.
Как пишет исследователь П. В. Седов, в 1670 году «подьячий Большого дворца Л. Вязмин просил иверских монахов, „чтоб ему зделать двои колясы на коляски нарочитые“, что и было исполнено. „А человек он угрюмой, – сообщали из Москвы, – пуще дьяков. Станет дело делать – зделает, а не захочет – спортит“. По словам монахов, он все откладывал дело: как „ни виснем <…> и он дел не делает“. Этому „угрюмому“ подьячему монахи заказали в Москве „два стула круговых“ и сообщали в монастырь: „всяко щетаемся – иным сеном, а иным стулами и телегами и досками“».[2]
Иными словами, монастырь вынужден был для начала и честного ведения дела дать взятку подьячему Вязмину. Если же вдруг подьячий почести не брал, дело было худо. Когда занимавшийся делом Иверского монастыря боярин Хитрово не взял почесть «сковороткой рыбки» (эта сковоротка могла включать и воз, и два отборной дорогой рыбы), а заявил, что «сковороткою-де у меня не отделаетеся, есть-де у меня дело с вами, дело болшое, послушаю-де сам; и в разговор не дался и писмо отдал», монахи перепугались и отписывали в свой монастырь, что не знают, что им дальше делать. Они боялись неправого суда, а отказ от почести мог означать именно то, что боярину кем-то уже проплачено большим количеством «сковороток».
К XVII веку почесть стала формой узаконенной взятки, ее уже давали не «сковоротками рыбки» или ложками-гребнями, а просто деньгами. Эти подношения так и назывались: «в почесть за рыбу», «в почесть за стол» (то есть вместо прежних обедов) или «в почесть за яйцо» (взамен одаривания приказных людей пасхальными яйцами).
Кроме этих поборов на кормление существовали поборы за составление документов и выдачу справок, совсем как сегодня. И расценки были по тем временам немаленькими: за принятие челобитных и запись их в приказе – 10 копеек дьяку и 6 копеек сторожу, за поиск документа – 18 копеек, за выемку документа – 6 копеек, за исправление в выписке и пометку старшим дьяком – от 50 копеек до 3 рублей, за выписки из дел – от 10 копеек до 1 рубля 50 копеек, в зависимости от величины выписки (лист выписки ценился в 10 копеек). Поскольку стоимость работы зависела от величины выписки, приказные люди научились писать особым размашистым почерком, чтобы челобитчик вынужден был подороже оценить их труд. Особые деньги платились за скорость ведения дела. Если челобитчик платить лишнего не хотел, его дело волокитили (не правда ли, очень похоже на современность?). Плата была высокой. Например, Тихвинский монастырь для ускорения дела проплатил труды Тимофеева и Иванова по 3 рубля и 1 рублю 50 копеек соответственно.
Кроме официально разрешенных поборов с населения были и незаконные, то есть взятки. В монастырских книгах, как сообщает исследователь П. В. Седов, они честно запротоколированы:
«В 1634 г. стряпчий Спасо-Прилуцкого монастыря „снес“ дьяку Г. Мартемьянову 30 руб. В следующем году старец того же монастыря Левкий, приехав в Москву добиваться места келаря, „дал“ дьяку Г. Нечаеву за свое и монастырское дела четыре раза по 20 руб., всего Г. Нечаев получил в этом году от монастыря „посулов“ на 90 руб. В 1676 г., когда выписка Иверского монастыря легла „на стол“ перед А. С. Матвеевым, было „посулено боярину“ 50 руб., подьячему Б. Протопопову – 30 руб. Примечательно, что и „за письмо“ самой выписки было заплачено намного больше нормы – 4 руб. 50 коп. В 1682 г. посадские люди Старой Руссы собирались „поднести“ за свое дело окольничему А. И. Ржевскому 50 „червоных золотых“. В 1684 г. за монастырское дело в Новгородском приказе тихвинские монахи дали, не считая трат на оформление дела, думному дьяку Е. И. Украинцеву 30 руб. и стопу серебряную, подьячему И. Уланову – 20 руб., молодому подьячему Н. Ключареву – 10 руб. В том же году за другое дело Тихвинского монастыря Е. И. Украинцев получил еще 16 руб., И. Уланов – 15 руб. 50 коп., Н. Ключарев – 6 руб. В 1674 г. иверские монахи узнали, что крестьяне старорусских погостов, добиваясь освобождения от власти монастыря, подали челобитную „мимо всех“ приказов царскому духовнику и „верховому спалнику“ Д. Лихачеву „и сулят им“: духовнику—1000 руб., а Д. Лихачеву – 2000 руб. В 1682 г. судья приказа Большого дворца М. С. Мертвого, оказывавший покровительство Иверскому монастырю, сообщил иверским монахам, что их противник ему „сулит тысячу рублев <…> и подьячему давал пятдесят рублев, чтоб он ему то дело показал и на ево б руку гнул“».[3]
Но самое прямое доказательство того, чем был посул в средневековой Руси, – это подлинное письмо казаков города Дедилова, которые решили дать взятку дьяку Давыдову, да нечаянно перепутали его с другим дьяком, так что о взятке стало известно, и казаков примерно наказали – били кнутами и батогами, как это предписывало Соборное уложение. Вот текст этого замечательного документа:
«Бьют челом Дедилова города сторожевые казаки пятдесят человек да полковых казаков десет человек. Смилуйся, государь, пожалуй нас, заступи своею милостию, а мы от того дела тритцать кули сухарями, дватцатью полот ветчины, четверть круп московской меры. Государь, смилуйса пожалуй».[4]
