– Помоему, у нее нет на это сил. И с чего ты взял, что она нам отдастся?
– Ну так давай проверим. Эй, леди! Леди!
Женщина подошла ближе. Свои пальцы, белые от мороза, она прятала в рукава и вновь выпрастывала. Кацавейка, бывшая когдато по размеру, на ней болталась.
– Eat. – Заморец изобразил зачерпывание ложкой. – Food. Yes?
Слов его женщина не поняла, но догадалась, показала на свой рот и кивнула: да, хочу.
– Пойдешь с нами? – Заморец подмигнул и ущипнул ее холодную щеку. Женщина вновь закивала, но когда парень потянул ее за руку, помотала головой, указывая кудато между домами.
– Чего она хочет?
– Помоему, отвести нас к себе.
– Испугалась?
– Может быть. Леди, мы ничего плохого...
– Слушай, до отбоя всего ничего. Давай завершим этот вечер приятно и пойдем. У меня чувство, что наутро от местного пойла мы будем не в форме.
Уходит добыча! Баюн возненавидел непрошеную пришелицу. Он смотрел, закипая от обиды и злости, как заморцы пропадают в переулке. Забыв про осторожность, рысь пересек улицу и последовал за новиками.
– Леди, ты живешь далековато. Давай здесь, а? – Второй заморец схватил женщину за плечи, прижал к себе. Та вывернулась и отскочила. Ее затравленная покорность сменилась гневом. Она стиснула худые кулачки.
– Эй! – Заморец шагнул вперед. На лице женщины появилась едкая улыбка. Распахнулось окно, щелкнул самострел, и парень с воем и ругательствами упал. Изза поленницы выдвинулась страшная тень, похожая на подземного ящера, и вырвала саблю из рук его приятеля:
– Не рыпайся, чушка.
От полумрака отделилась еще одна тень, широкая и рослая, оглушившая Эба кулаком в темя. Таким же ударом богатырь успокоил второго заморца.
– Илейка?
Самострел развернулся в сторону Баюна.
– Это наш, охолони! – сказала женщина.
– Или шпион Кощея, – ответил невидимый стрелок. – А ну выходи на свет, иначе заставлю выползать.
Баюн послушался.
– Первый соратник! – хлопнул в ладоши Илейка. – Ты что, тоже за ними охотился?
– Советник, – поправил рысь. – Мне эти двое не нужны, я хотел посмотреть, может, у них есть еда. Ничего не попадается.
– Да мы сами пояса затянули... А ты один?
– Почти. Котейка навязался на мою голову. Тоже голодает.
Илья взял заморцев за ноги и потащил. В темном закутке, прикрытом ветошью и обломками, был прорублен тайный вход в терем, низкий и узкий. Илейка туда проходил боком.
– Баюн, уж прости, хлебосольства нет особого...
– Баююн. – Ящер говорил не совсем чисто, с иноземными нотками, хоть и легкими. Оказался он зверем крокодилом с далекого юга.
– В Тридевятом уже лет десять живу, – сказал. – Коркодел Коркоделович меня зовут.
– А меня – Варвара – Длинная коса, – вставила женщина. – Баюн, не стой, заходи.
Терем был Варварин. Внутри – запустение. Все, что можно было продать или обменять, давно снесли перекупщикам, даже оклады с образов. Хозяином самострела оказался нава, из вояк: жилистый, лапы ловкие, глаза ястребиные.
– Твой Векша отчасти прав, – сказал он, выслушав Баюна. – Наша четверка – часть сопротивления. Есть и другие группы. Лидера нет, каждая группа автономна. Никаких сражений, естественно, не проводится. Мы ждем возвращения маршала.
– А если он не вернется?
– А куда он денется.
Заморцев обобрали до нитки. Сняли одежду, сабли, ножи. Обшарили карманы. У одного и вправду было с собой припасено – в пустой табакерке прятал хлеб и остывший кусок мяса. Под пристальным взглядом навы Варвара отложила табакерку в сторону. Делить, значит, позже будут, подумал рысь. Да и сколько там делить – каждому на один зуб.
– ...а пока мы Уэна не встретили, – рассказывала женщина, – еще плоше приходилось. Коркодел даже юбку мою съел от безнадеги.
Нава Уэн присягнул Кощею. Ему это легко далось: у нав свои понятия о чести и позоре. Наврал с три короба, стал получать еду и делить ее между заговорщиками. От должности, которую ему навязали, увиливал, и пока получалось. Но на четверых этих выдачей еле хватало. Особенно тяжко было Коркоделовичу – мерз он страшно, а если такие, как он, застынут, то в спячку впадают, как медведи.
– Я хочу тоже присягнуть, – говорила Варвара, пока Илейка подбрасывал дрова в печку, – мне терять нечего. Мужа моего убили, сына убили. Снесу. Отмолю, если победим.
– Не если, а когда, – отрезал Уэн. – Что за пораженчество, бойцы?
– Я бы лучше присягнул, – виновато сказал Коркодел, – только меня повяжут. Я собаку ихнюю съел и ярыге по шее наклал.
Заморцы застонали, приходя в себя. Уэн встал с лавки, подошел и ударил ближайшего из них ногой в живот:
– А, паразит, очухался? Ну, как тебе первый день в нашей стране?
Заморец ответил бранью, за что получил снова. Нава вытащил из печки раскалившуюся кочергу. Варвара отвернулась.
– Что будете дознаваться? – спросил Баюн. Он, пока Уэн был занят, подвинулся ближе к табакерке.
– Да все. Кто пришел, сколько, командиры. Уэн записывает, потом мы всем остальным, кому можно верить, рассказываем. Мол, Финисту это пригодится.
Тот заморец, что заявлял, будто с русичами надо дружить, завопил. Нава отнял кочергу. Подошел Коркодел.
– Готов разговаривать? – спросил он поавалонски.
– Эб, молчи! – выкрикнул второй и огреб кочергой по спине.
– До тебя мы дойдем, сопляк. Ты, Эбенезер, молодой еще, помирать не собираешься. Станешь отвечать на вопросы – больно не будет.
Новиков долго ломать не пришлось, пожгли чуть да иголки под ногти загнали. У навы при этом был такой бесстрастный вид, словно он не людей калечил, а по дереву вырезал. Все рассказанное со слов Коркодела записал в маленькую мягкую книжицу, потом взял самострел и обоим заморцам вышиб мозги. Илейке зал знак: волочи их отсюда.
Едва и богатырь перестал в сторону Баюна смотреть, рысь схватил табакерку и пустился наутек.
– Куда, куда! – закричала Варвара. – Стоять!
Рысь ударил ее лапой и вырвался в морозную ночь. Дворами, дворами, петляя, виляя, не задумываясь, есть ли погоня или она только мерещится. Только когда ослабел и выдохся, стало понятно, что голоса за спиной – это посвисты ветра. Баюн разделил мясо и хлеб надвое, проглотил свою часть в три укуса и, как ни хотелось еще, заставил себя закрыть табакерку. Ему было стыдно. Но, успокоил себя рысь, Уэн со своими друзьями может достать себе еще еды. А вот что его, Баюна, ждет завтра, неизвестно.
Он снес остатки мяса и хлеба Векше. Рассказал котенку, кого встретил, и пожалел, что рассказал. Векша аж струной вытянулся:
– Где? Я хочу к ним!
– Ну как ты им поможешь? У заморцев будешь попрошайничать?
Вразумить котенка не удалось. Убежал Векша в ночь, про все опасности позабыв.
Варвара опрометчиво присягнула Кощею, и тот определил ее заморским кметам в прачки. Тут уже не до подманивания врагов, тут как бы их внимания избежать. Да и вскоре оказалось – зря. Видя, что народ коегде уже готов подняться, только бы умереть в бою, а не от истощения, Кощей испугался. Он уговорил Пикмана и вернул к жизни рынки. Летучие обезьяны раз в неделю приносили туда провизию. Каравай хлеба стоил, как в былые времена три коровы. Расплачивались многие и не деньгами, а самоцветами, кольцами, ожерельями. У кого драгоценностей не было, те несли одежду, обувку, шкуры, даже ножи и кремни. Торговцы брали все, потом опять меняли на чтонибудь – втридорога. Заморская пища – дрянь еще та, безвкусная, мясо тягучее, хлеб как из пыли, овощи восковые. И того мало, зато много сластей в бумажках, булок навроде расстегаев или приторных варений. Дураку понятно, отбросы спускают, пищу бедняков. Но русичи за каждую крошку драться были готовы.
Умирало, тем не менее, много. То и дело можно было видеть людей, впряженных в маленькие волокуши, на которых лежали тела. Хоронить не у всех доставало сил, и трупы сваливали куданибудь в лесок. Заморцы тем временем снесли в центре Лукоморья пару теремов, чтобы устроить там гробницу для Хеллион Климмакс и еще какихто знатных начальников, убитых при захвате города. Подвезли уже камень и мрамор, но за работу пока не брались. Посреди главной площади лежали несколько больших плит с именами и буквами "R.I.P". Остатки ведьмы хранились у Пикмана в большом стеклянном сосуде.
