Зловещий крик прорезал ночную тишину, и над крышей постоялого двора чтото пролетело. Баюн, уже дремавший у очага, вскочил и зарычал. Он хотел зашипеть, но из горла его вырвался грозный, низкий звук, на который домашние кошки не способны. Над постоялым двором еще раз чтото пронеслось, потом еще и еще. В окно рысь увидел летящие на восток силуэты огромных птиц.

– Орлы Гваихира, – прошептал Финист. – Значит, Кощей уже добрался до своих покровителей.

Баюн уснул, уверенный, что ему привидятся кошмары, но едва ли не впервые за это время он спал без снов.

Через два дня – все же обычные лошади в подметки не годятся Белогриву – они вступили на землю Тридевятого царства. Финист сказал Баюну быть настороже, а сам держал руку на рукояти сабли и прислушивался к каждому шороху. Долгое время они никого не встречали, пока не наткнулись на побоище. Пять изрубленных разбойников остывали у обочины дороги. Кровь еще не успела засохнуть.

– Рано радоваться, – тихо сказал Финист Баюну. – Это, скорее всего, работа ушкуйников. И сами они, я думаю, неподалеку...

– А ну стоять! – гаркнули из зарослей. – Руки на виду!

– Нет! – крикнул Баюн, увидев, что Финист выхватывает саблю. – Я знаю этот голос!

На дорогу вышли девять человек, все в черных плащах с глубокими капюшонами, прятавших их в чаще леса и в ночной тьме. Их мечи Баюн узнал сразу, и сомнений у него не осталось.

– Черномор! Черномор, где ты? Это я, Баюн!

Крайний слева воин опустил меч и откинул капюшон. За эту осень Черномор словно постарел на десять лет. Уцелевший глаз был красным, налитым кровью. Оружие воевода держал в левой руке – на правой Соловей отрубил ему большой палец.

– Ты – Баюн? – удивленно спросил он. – Баюна Кощей казнил.

– Светлый Князь вернул меня. Черномор, это же я! Я давал тебе ключ в то утро, помнишь?

– Кот! Поверить не могу! – Старый воевода кивнул богатырям: свои. – Да ты теперь и не кот! А это кто с тобой?

– Я Финист – Ясный Сокол, – просто сказал тот. Богатыри разинули рты.

– Вот так встреча... – протянул Черномор и поскреб в затылке. – Воскресший из мертвых и живая былина... Пригласил бы вас в свои хоромы – да не стало их у меня. По лесам живем, по деревням ютимся. Соловей за меня, живого или мертвого, мешок золота назначил.

– А что Кощей? – спросил Баюн. – Возвращается, гадина?

– Не видно покамест. Какието заморцы начали шастать, вроде безобидные, но с хитрыми рожами. В Залесье зато целые полки стягиваются. Там же мягкое подбрюшье у нас теперь, открытая рана. Орлища эти здоровые полетели, высматривают, где что. Мы теперь днем от них хоронимся, все больше к вечеру выходим.

– О бабушке Яге чтонибудь слышно? Или об ИванеЦаревиче?

– Про Ивана – молчок. Всякое бают. И что убили его еще до смуты. И что он гдето далеко на юге витязей собирает, чтобы со дня на день Лукоморье отбить. Иван же на престол первый наследник, законный, царская кровь. Народ в него верит. Ягжаль в степь ушла с богатырками. Тоже мерзость бьет разбойную да ушкуйную.

– А народ?

– Какой народ! Зайцы запуганные, по норам хоронятся. Ждут, пока мы придем и спасем их всех. Многие от страха к Соловью на службу подписываются. Он их дозором гденибудь ставит, а к честным людям идет грабить да девок портить.

– В Багровые Лета не было бы ему такого раздолья, – мрачно произнес Финист. – Волх у людей в душах ярость бы разжег. Все бы в леса ушли с рогатинами.

– Нам тоже идти надо, – сказал Черномор. – Солнце не село еще, а мы на открытой дороге. Хотите – давайте с нами.

– Нет, – ответил Баюн, – прости, друже. Мы в Лукоморье торопимся.

– Тогда Бог в помощь. Свидимся.

Богатыри скрылись в чащобе, а всадники направились дальше. Уже смеркалось, когда Финист и Баюн подъехали к какомуто селу. Постоялого двора там не было, но путников пустил заночевать угрюмый молчаливый мужик, живший один. Баюн взглянул на лишние кровати, на неулыбчивое лицо хозяина, потом на Финиста. Воевода Нави только кивнул. Спали они мало и плохо, ушли еще затемно – словно горе, разразившееся в этом доме, превратилось в ощутимую душную пелену и не давало там находиться.

К полудню лошади приблизились к столице. Финист слез, вытащил из поклажи свою бронь и надел под кафтан. Потом взял дорожную сумку, положил туда деньги и грамоты, перекинул через плечо. Подтянул перевязь с саблей и снял тряпицу с «Аленушки». Остальной скарб он закрепил потуже, связал лошадей уздечками, гикнул, стегнул прутом – и те умчались.

– Далеко всетаки, – сказал Баюн. – Найдут дорогу?

– Мои – находят. Если даже разбойникам попадутся, так все ценное с собой у меня. Готовься, кот... рысь то есть. Располосуй их, как меня давеча. – Финист подмигнул, и они направились к воротам.

Баюн не удивился, увидев, что над Лукоморьем новые флаги: сверху белые, снизу оранжевые, посередине – голубой кочет. Новый царь, видимо, хотел изобразить соловья, но не знал, как эта птица выглядит. Стража была берендейской и другого языка, похоже, не знала. Поэтому говорил с ними Баюн.

– Деньги давай, – потребовал стражник и наставил бердыш.

– У нас есть бумаги... – начал Баюн.

– Какие бумагишманаги! Я бумагу, что ли, есть буду? Деньги давай!

Откупиться удалось только четырьмя золотыми, и еще по золотому каждому стражнику «для детей». Получив деньги, стража потеряла к гостям всякий интерес. Финист и Баюн вступили на улицы города: Финист с любопытством, Баюн с ужасом.

Многие терема были сожжены. Прямо посреди улиц валялись мешки, набитые песком, и перевернутые столы и лавки. Деревянные мостовые были проломаны, каменные – разворочены. Заборы покрывала похабщина. Редкие прохожие жались к стенам и опускали глаза, зато повсюду бродили разбойники, лешие, кикиморы, залесские вервольфы и прочий лихой люд, вооруженные до зубов.

– Пока все идет спокойно, радует, – сказал Финист Баюну. – Ты помнишь, как отсюда попасть к Велесову Дубу? Я много лет уже не был в Тридевятом.

– Помню. – Баюн с трудом оторвался от безрадостных мыслей. Вид растерзанного Лукоморья ранил его и снова заставил вспомнить о своей в этом вине.

Велесов Дуб да статуя царя Огнеяра – вот были главные символы столицы и вообще всего Тридевятого. Когда избавились от темных царей, выбирали, что поставить на флаг: дуб или статую. Выбрать не смогли и поставили медведя. А в статуе, ко всему прочему, было нечто грозное, чуть ли не навье, хотя Огнеяр безоговорочно почитался всеми, как великий князь и славный витязь.

Была только одна закавыка.

– Это обычный дуб, – сказал Баюн. – Как по его стволу спуститься в Навь?

– То наш, темный, секрет, – ответил Финист не без гордости. – Смотри и...

– Кого я вижу!

У подножия статуи стояла, уперев руки в боки, очень некрасивая и очень толстая женщина. Маленькие глазки смотрели подслеповато и зло. Баюн узнал ее: то была известная ведьма Василиса Ильинишна, свирепый враг Нави.

– ЦаревнаЛягушка, – назвал ее Финист старой кличкой. Василиса и вправду была похожа на жабу. – Ты нисколько не изменилась.

– Да и ты тоже, соколик ты наш помоешный! – визгливо заявила ведьма. – Что, Гороха укокошили, так ты страх и потерял? Поживиться думаешь, стервятник?

Финист улыбался. Василиса считала себя светлой, но вся Правь избегала ее, как чумы. В колдовстве она была не особо сильна, зато нравом отличалась премерзким и любила устраивать склоки. Об нее не хотелось даже пачкаться.

– Проваливай, пока цела, – сказал воевода беззлобно.

– Языкто придержи! – ответила ЦаревнаЛягушка. – Укорочу! За мной теперь сила стоит!

Улыбка сползла с лица Финиста. На площади появились несколько крепких коренастых бородачей, вооруженных кирками. Впереди них шел толстенький безбородый человечек. Сапог он не носил, обладая зато очень волосатыми ступнями.

– Сам маршал Phoenix, – сказал заморец, почти не коверкая слова. – Мы поймали крупную рыбу, ребята!

– Никого вы пока что не поймали, – ответил Финист. Он положил ладонь на приклад мушкета.