Компания молча, но шумно ввалилась в квартиру и сходу углубилась в гостиную. Там друзья сложили вещи в угол и рухнули на старый диван, чтобы впервые после космоса передохнуть. В квартире пахло книжной сыростью и клопами.

Доктор сделал чай и предложил переползти в столовую, но молодежь настояла на том, чтобы заказать пиццу и поужинать на ковре у камина, а затем космонавты по очереди сходили в ванную побрить «гречневые жопы»[1].

– Итак, рассказывайте, наконец, что у вас там стряслось, – бодро предложил доктор гостям, молча уплетающим пиццу. Распахнутые белые коробки из-под нее валялись на полу. Дрожали каминные блики, и дымился, стоя на паркете, пузатый самовар, обдавая паром фарфоровый чайничек.

В мерцающем полумраке докторская квартира казалась мусорщикам аристократически богатой и уютной, а благодаря скользящим по мебели и черному роялю отблескам, тускло светящемуся в углу аквариуму и тропическим растениям, зал производил впечатление сонно колышущегося морского дна.

Ощущение покоя и уюта подкреплялось тихой музыкой и глинтвейном, приготовленным хозяином в микроволновке по собственному фирменному рецепту. Напиток обжигал горло, приторно ударял в нос и теплом расползался по всему телу. Тут же на полу, похрюкивая от удовольствия, лежал бульдог Пиночет, а рядом облизывался кот Отец Виктор.

Рассказывая о своей печали даже такому близкому и закадычному другу, как доктор Блюмкин, Даня все равно заикался и пыхтел. Особенно трудно ему было признаться своему, как он считал, не только логопеду, но и духовному наставнику, в том, что он посещал гадалку.

– Да они же все ведьмы! – скорее изумленно, чем раздраженно воскликнул доктор, на миг оторвав взгляд от огня. Даня повесил голову и закончил:

– Когда же она сказала мне, что иного выхода нет, я обратился к орбитальному батюшке. Но тот повенчать нас отказался наотрез. Что же мне теперь делать, док?

Блюмкин вздохнул и продолжал молча смотреть в камин. Вдруг Даня, как с ним это уже бывало и раньше, ощутил резкий приступ любви к Русалочке. Он представил себе, каково это ей сейчас – стоять завернутой в прислоненный к стене палас, и ему страсть как захотелось уложить свою нетленную возлюбленную в мягкую чистую постель и укрыть пуховым одеялом. От Блюмкина же, похоже, толку ждать не приходилось…

– Ну что ж. Спаси вас, конечно, Господи. Благодарим, так сказать, за теплый прием. Пора нам и честь знать, – с несвойственной ему холодностью объявил Даниил и обратился к спутникам: – Идемте, друзья, в номера, пока не рассвело, а то ни то ни се получится.

Ванечка с Машенькой растерянно смотрели то на хозяина квартиры, то на Даню. Уходить им, естественно, никуда не хотелось, а места, чтобы переночевать, тут явно было достаточно. Доктор заметно сконфузился и засопел.

– Ну что вы, Даниил, меня обижаете? – наконец вымолвил он басом. – Какие могут быть номера? У меня и диванчик имеется, и раскладушка, и канапе …

После недолгих прений Даня согласился остаться, но с тем лишь условием, что для Русалочки будет отведена вся докторская спальня.

– Ну, что ж, давайте посмотрим на вашу красавицу, – сказал тот, вставая и протирая очки.

Даня с трудом поднял сверток с любимой и не в первый уже раз отметил про себя, что в невесомости им было попроще. Ванечка помог ему. На застеленной нежным батистом кровати Русалочка совсем не походила на труп. Казалось, она просто утомилась и, не досидев со всеми до конца вечера, уснула у камина. Легкие волосы ее раскинулись по подушке, глаза были закрыты, брови удивленно приподняты, а губы слегка разомкнуты. Даже грубый пролетарий Ванечка смотрел на нее с грустным умилением.

Подошел доктор и, придерживая очки, тоже склонился над ней. Он смотрел так долго и так внимательно, что Даниил даже почему-то забеспокоился.

– Что-то не так? – спросил он, заглянув в хмурое лицо логопеда.

– Что за чертовщина!.. – сказал доктор, выпрямился, снова нагнулся и выпрямился опять. – Этого просто не может быть…

Неясное волнение Даниила вдруг переросло в тревожное, терзающее предчувствие.

– Док, в чем дело?! Скажите ж наконец!

– Ничего не понимаю, – сказал тот, рухнул в кресло, снял очки и зажмурился, прикрыв глаза рукой. – Постойте-постойте, но как же это?.. – забормотал он, как бы сам с собой. – Такое совпадение… За последние полвека в космосе были захоронены тысячи, сотни тысяч людей…

– Стоп! – осадил его Даня. – Вы хотите сказать, что вы были когда-то знакомы с ней?

– Нет-нет! Этого я не говорил, – выпучив глаза, отрицательно помотал головой доктор. – Я… Я… Просто хочу сказать, что эта девушка очень похожа, на одну особу… На одну… В общем, на девушку, которая разрушила всю мою жизнь.

– Вы были в нее влюблены? – с любопытством спросила Машенька.

– Да, нет… – с нарочитым безразличием откликнулся доктор, пожав плечами. – Вовсе нет, – добавил он, словно внушая это себе, потом вдруг замолчал и тревожно уставился в пустоту перед собой.

Даня присел на край кровати рядом с Русалочкой, а Маша с Ванечкой остались стоять в стороне, наблюдая за этой непонятной сценой. Тишина висела несколько минут. Наконец, тяжело вздохнув, Блюмкин потряс головой и, беспомощно улыбаясь, окинул гостей взглядом.

– Случилось это давным-давно, – так начал свой долгий рассказ бывший батюшка о делах дремучего прошлого. – Добрых тридцать лет назад…

Служил я тогда младшим священником Никольского собора в Кривом Роге. Было это, как сейчас помню, на Николин день – престольный праздник нашего храма. Подошла ко мне после Божественной литургии некая благочестивая женщина и, уединившись со мною в темном углу богородичного предела, попросила изгнать из ее дочери беса. Я, естественно, удивился и поинтересовался, каким образом тот себя проявляет. Женщина пояснила, что застала свою отроковицу-дочь за подмешиванием в пирог менструальной крови. Пирогом этим она собиралась угостить какого-то своего дружка, с целью приворожить того. Отнесясь к словам женщины со всею серьезностью, я попросил ее подождать у дверей храма пока я разоблачусь.

В алтаре я посоветовался с моим товарищем – благочестивым дьяконом Виктором Богдеско. Проявив интерес к этому весьма неординарному случаю, тот вызвался поискать прецеденты в литературе, и оказалось, что подмешивание в пищу крови или соскреба с ногтя является одним из самых изощренных и древнейших способов черной магии. Отложив все дела, отец Виктор вызвался составить мне компанию, и мы отправились к той благочестивой женщине домой, дабы на месте разобраться, действительно ли есть необходимость в экзарцизме.

Мы не собирались изгонять беса сами, мы лишь намеревались проверить, нужно ли вести девушку к специалисту по этому вопросу – святому старцу Зосиму. Потому с собой у нас были только требник, ладан, кадило, пол литра святой воды да газовый пистолет с освященным фосфором – от демонов.

Путь оказался неблизким. Около трех часов везла нас женщина на своем маленьком старом автомобиле «запорожец», и лишь к обеду мы, наконец, въехали в поселок городского типа Задойный с градообразующей шахтой Братская. Как это часто случалось в те дни, производство в этом городишке давно бездействовало, все работоспособное население его покинуло, и на улицах можно было встретить только унылых стариков да невероятно грязных детей из сплошь неблагополучных семей.

Я спросил, есть ли в поселке приход. Женщина ответила, что нет, иначе она не ездила бы в наш храм. Тут же она рассказала и историю своего обращения. Однажды в их городке поселился некий иеромонах Феодосий со своим послушником. Неизвестного возраста и происхождения старец служил в Задойном около двух лет. Народ его не любил и рассказывал про него разные сплетни – мол, старик сожительствует с послушником и насылает порчу на шахту, чтобы та не работала.