Да, «Айболит» таки не подвел: это был стольный град Ё-бург. Первыми бросались в глаза впивающиеся в небеса шпили небоскребов в центре с двуглавыми орлами на самом верху. Сверкали в подсветке белые златоглавые храмы, воздвигнутые, как на скалах, на крышах гигантских зданий. А вокруг поднимался обозначенный огоньками лес заводских труб.

К спускающейся на большом парашюте капсуле подлетел воздушный тральщик, прикрепил «Айболита» к себе, а шелковый парашют с механической ловкостью, словно сжевал лист салата, запихал в свое нутро.

… После приземления все стало как-то празднично, дремотно и уютно. Столица открывалась им, словно родной двор или даже собственная квартира. Денег на такси было жалко, поэтому они долго перлись с чемоданами до ближайшей станции метро, дивясь и вдыхая пестрый аромат родного для каждого русского сердца места.

Как многоярусный улей жужжал вокруг них, дымился и сверкал электрический ночной город, прекрасный в вечной слякоти и ползущем от теплотрасс тумане. Бродвейскими рубинами и парижскими бриллиантами мерцали и рассыпались фейерверки его лукавых огней. Светились ночные витрины с выставленными в них шикарными автомобилями, вдруг бархатная алая дорожка выкатывалась с крыльца казино, из дверей на нее выскальзывала туфелька – дороже, чем всё заведение…

В огромных сияющих окнах, словно похищенные из Лувра, блистали и грозились обрушиться от негодования небес вычурные хрустальные люстры. Стаи бомжей ныряли в мусорные баки так, что оттуда торчали только две-три ноги. Томные подростки бросали туда же бутылки с зажигательной смесью или запинывали на остановке припозднившуюся интеллигентную старушку. Не спеша, чтобы ничего не пропустить, проезжали мимо милицейские патрули. Чучела вымерших медведей, скалились в улыбке богачам, бритоголовые секьюрити с проводками за ухом теснили в стороны простой народ, а лакеи в гусарском обмундировании, готовясь к встрече знатных гостей, поправляли у себя в паху.

На одном из перекрестков космических уборщиков окружило отделение конной милиции. Изящно-грузные кони с покрытыми инеем бородами переступали, напирали, фыркали, и из их ноздрей, как дым из ноздрей чудовищ, валил пар и летели капельки влаги. В щегольском парадном обмундировании, в бурках и высоких черных папахах, с автоматиками да при сабельках, столичные стражи напоминали маскарадных разбойников. Гладковыбритые щеки их лоснились впалой синевой, немигающие стеклянные глаза матово поблескивали от мороза и спирта.

– Что, диверсанты? Небось, из Киева прямиком? – нагло светя в лица фонариком, спросил один конник.

– Да, что вы, паны, мы только что из космоса, – возразил Ванюша.

– Слыхал? – сказал один кавалерист другому. – Панами нас назвал, обидеть хочет!

И действительно, с чего это у Ванечки такое вырвалось? Объяснить он и сам смог бы вряд ли.

– Знаем-знаем, из какого такого космоса, – с недоброй ухмылкой сказал казак в шапке, так круто сдвинутой набок, что он казался одноглазым. – Где деньги?!

– Какие деньги, батюшки?! – всплеснул руками Ваня. – Мы ж с вахты, говорю. Все давно пропито.

– Что значит, пропито? – расстроился казак. – Без денег, это ж – значит, без регистрации.

– Помилуйте, братцы, мы ж только приехали.

– А нам это как-то индипедентно, – туманно заметил конный милиционер. – Может, у вас водка хотя бы есть?

– Ну, так! – несколько обиженно пробурчал Ванечка. – Кто ж со станции «Русь» без водки возвращается? – Он достал из-за пазухи пузырь. – Трофейная-орбитальная. Попробовать хотите?

– Ой, не спрашивай, – произнес казак смягченным и даже каким-то домашним голосом. – Открывай, давай.

Мусорщик свинтил пробку, протянул флакон ослепившему его фонариком всаднику, и тут же ощутил рукою влажное тепло смачно присосавшихся к бутылке конских губ.

– Пей-пей, Недокентавр, – сказал всадник ласковым голосом, поглаживая ладонью лошадиную шею. – Вся ночь впереди.

Бутыль опустела, казак угрожающе подал коня вперед, животное фыркнуло, и друзей обдало горячим перегаром. Не попрощавшись, патруль молча побрел по улице прочь. Труженики космоса слегка ошарашено проводили кавалерию взглядом.

… Метро под вечер было почти пустым, и бесконечные эскалаторы с угрожающим поскрипыванием тайных механизмов отвезли нашу троицу в многоярусное подземное царство.

Станция представляла собой низкий, длинный и тускло освещенный зал. Из глубоких ниш в колоннах подслеповато выглядывали мраморные статуи. Из туннеля веяло таинственным холодком с примесью густых технических запахов. Глазастый поезд выскочил из тьмы, как стальной дракон из пещеры, и с лязгом остановился. В вагоне было светло, он был пуст, лишь один лысый мужчина с капельками пота на голове сидел в углу и читал книгу из серии «Кровавая классика». Он тревожно покосился на вошедших, бросил беспомощный взгляд на захлопнувшуюся дверь и в отчаянии снова уставился в том.

Даня уложил ковер с телом на выпуклое сиденье, а сам, чтобы не клевать носом, остался стоять. Поезд тронулся. Сверток тут же упал и наполовину размотался, но Ванечка помог Дане снова скатать и забросить его на место. Машенька села на краешек скамьи и подперла ковер спиной. Даниил разогнулся, схватил одно из болтающихся резиновых колец, облегченно вздохнул и рукавом свободной руки утер лоб. Это было одно из тех мгновений, когда от усталости голова уже не думает, а лишь с какой-то дремотной нежностью фиксирует в грохоте вагона знакомые образы и чувства. За окном призрачно отражается салон… За отражениями во тьме проносится стена… Изредка мелькают огни… Вновь мчится строй бешеных кабельных змей…

Прямо из метро, эскалаторами, переходами и лифтами они проникли в жилой район, громоздящийся единым подземно-надземным блоком. Часть этого здания именовалась «академическим общежитием», здесь были огромные, порой коммунальные, квартиры, и тут же сдавались дешевые номера с облупившейся штукатуркой и высоченными потолками. В одном из потертых крыльев этого здания как раз и жил доктор Аркадий Эммануилович Блюмкин.

– Вы куда это так смело направились, молодые люди? – окликнула гостей консьержка, привставая из-за бюро.

– Мы, простите, к доктору Блюмкину. – Держа на плече завернутую Русалочку и поставив чемодан, важно поправил очки Даниил.

– К какому такому Блюмкину? – недоверчиво переспросила старуха, словно слышала эту фамилию впервые. Притом что служила она здесь столько, сколько Даня себя помнил.

– Который детский логопед.

– А, к педофилу, – кивнула та, как бы говоря: «Так я и знала».

– Что это вы такое го-го-говорите? – заволновался Даня. – Доктор Блюмкин – замечательный честный врач…

– Да? Ну, идите-идите. Только я про него слыхала, будто бы он маленьких заик растлевает.

– Враки это все, – промямлил Даня, – а ва-вам стыдно должно быть… – и друзья, взяв чемоданы, пошли по гулкой парадной лестнице вверх. Потом они свернули с одной ковровой дорожки на другую – в длиннющий ярко освещенный коридор. В темном закутке с кафельным полом и деревянными, измазанными известкой малярными козлами они нашли массивную, казенного типа, двустворчатую белую дверь, украшенную позолоченной табличкой:

Когда раздался звонок, доктор, склонившись над старой чугунной ванной с ножками в виде львиных лап, вручную шоркал белый халат, что-то напевая себе под нос. Он был в сером фартуке, рукава его были засучены, голова повязана платочком, а на носу сидели похожие на пенсне очки с овальными линзами. Звонок он услышал не сразу, а когда электрический треск все-таки добрался до его слуха, он так всполошился, что чуть не поскользнулся на мокром кафеле. Выскочив из ванной, он, семеня в скользких тапочках, помчался через заставленный старым хламом коридор.

– О! Друзья мои, проходите, проходите, пожалуйста, – суетливо встретил он гостей. – А я тут по дому занимаюсь. Вот, посмотрите на меня, весь уделался…