— Сегодня я свободен. Моя практика вообще отнимает у меня не слишком много времени.

— В таком случае надевайте шляпу и идем. Мне нужно в Сити, а где-нибудь по дороге перекусим. В программе концерта много немецкой музыки, мне она гораздо более по сердцу, чем французская или итальянская. Немецкая музыка богата глубокими мыслями, а мне как раз необходимо кое о чем поразмыслить.

Мы доехали подземкой до Олдерсгета, а оттуда прошли пешком до Сакс-Кобург-сквер, где совершились события, о которых нам рассказывали утром.

Сакс-Кобург-сквер — маленькая сонная площадь с жалкими потугами на аристократический стиль. Четыре ряда грязноватых двухэтажных кирпичных домов глядят окнами на крохотный садик, заросший сорной травой, среди которой несколько блеклых лавровых кустов ведут тяжкую борьбу с насыщенным копотью воздухом. Три позолоченных шара и коричневая вывеска на углу с надписью «Джабез Уилсон», выведенной белыми буквами, указывали, что здесь и находится контора нашего рыжего клиента.

Шерлок Холмс остановился перед дверью и, склонив голову набок, устремил на нее глаза, ярко блестевшие из-под полуприкрытых век. Затем он медленно прошелся по улице, внимательно вглядываясь в дома. Перед ссудной кассой он раза три с силой стукнул тростью по мостовой, затем подошел к двери и постучал. Дверь тотчас же распахнул расторопный, чисто выбритый молодой человек и попросил нас войти.

— Благодарю вас, — сказал Холмс. — Я хотел только спросить, как пройти отсюда на Стрэнд.

— Третий поворот направо, четвертый налево, — быстро ответил помощник мистера Уилсона и захлопнул дверь.

— Ловкий малый! — заметил Холмс, когда мы снова зашагали по улице. — Я считаю, что по ловкости он занимает четвертое место в Лондоне, а по храбрости, пожалуй, даже третье. Я о нем кое-что знаю.

— Видимо, — сказал я, — помощник мистера Уилсона играет какую-то роль в этом Союзе рыжих. Уверен, вы спросили у него дорогу лишь затем, чтобы взглянуть на него.

— Не на него.

— На что же?

— На его колени.

— И что вы увидели?

— То, что и ожидал.

— А зачем вы стучали по мостовой?

— Милейший доктор, сейчас надо наблюдать, а не разговаривать. Мы разведчики в неприятельском лагере. Нам удалось кое-что узнать о Сакс-Кобург-сквер. Теперь обследуем улицы, которые примыкают к ней с другой стороны.

Разница между Сакс-Кобург-сквер и тем, что мы увидели, когда свернули за угол, была столь же велика, как разница между картиной и ее оборотной стороной. За углом тянулась одна из главных артерий города, соединяющая Сити с севером и западом. Это большая улица была вся забита экипажами, движущимися двумя встречными потоками, а на тротуарах чернели толпы спешащих пешеходов. Глядя на ряды роскошных магазинов и великолепных контор, трудно было представить себе, что позади этих самых домов находится убогая, безлюдная площадь.

— Позвольте мне осмотреться, — сказал Холмс, остановившись на углу и внимательно разглядывая каждый дом один за другим. — Я хочу запомнить, в каком порядке расположены здания. Изучение Лондона — моя страсть… Так-так, сначала табачный магазин Мортимера, затем газетная лавчонка, затем кобургское отделение Городского и Пригородного банка, за ним вегетарианский ресторан, затем каретное депо Мак-Фарлейна. А там уже следующий квартал… Ну, доктор, наша работа окончена! Теперь мы можем немного и поразвлечься: бутерброд, чашка кофе — и в страну скрипок, где все сладость, нега и гармония, где нет рыжих клиентов, досаждающих нам головоломками.

Мой друг страстно увлекался музыкой и был не только очень способным исполнителем, но и незаурядным композитором. Весь вечер просидел он в кресле, вполне счастливый, слегка двигая длинными тонкими пальцами в такт музыке; его мягко улыбающееся лицо, его влажные, затуманенные глаза ничем не напоминали о Холмсе-ищейке, о хитроумном, безжалостном Холмсе, готовом в любую минуту преследовать нарушителей закона. Удивительный характер этого человека слагался из двух начал. Мне часто приходило в голову, что его потрясающая проницательность родилась в борьбе с поэтической задумчивостью, составлявшей основную черту характера этого человека. Он постоянно переходил от полнейшей расслабленности к необычайной энергии, и я хорошо знал, что он никогда не бывает более твердым, чем в те дни, когда с бездумным спокойствием отдается своим импровизациям и нотам. Но внезапно охотничья страсть охватывала его, свойственная ему блистательная сила мышления возрастала до степени интуиции, и люди, незнакомые с его методом, начинали думать, что перед ними не человек, а какое-то сверхъестественное существо. Наблюдая за ним на концерте в Сент-Джеймс-Холле, я видел, с какой полнотой он отдается музыке, и понял, что тем, за кем он охотится, будет плохо.

— Вы, доктор, собираетесь, конечно, домой, — сказал он, когда концерт кончился.

— Домой, понятно.

— А мне предстоит еще одно дело, оно отнимет у меня часа три-четыре. Это происшествие на Кобург-сквере — серьезная штука.

— Серьезная?

— Там готовится крупное преступление. Правда, у меня есть основания думать, что мы успеем предотвратить его. Но все усложняется из-за того, что сегодня суббота. Кстати, вечером мне может понадобиться ваша помощь.

— В котором часу?

— Часов в десять, не раньше.

— Ровно в десять я буду на Бейкер-стрит.

— Отлично. Имейте в виду, доктор, дело будет опасное. Суньте себе в карман свой армейский револьвер.

Он помахал мне рукой, круто повернулся и мгновенно исчез в толпе.

Я не считаю себя глупее других, но, когда я имею дело с Шерлоком Холмсом, меня угнетает тяжелое сознание собственной тупости. Ведь вот я слышал то же самое, что слышал он, видел то же самое, что видел он, однако он знает, очевидно, не только, что случилось, но и то, что должно случиться, тогда как мне все это дело по-прежнему представлялось непонятной нелепостью.

По дороге домой в Кенсингтон я снова припомнил и весь необычайный рассказ рыжего переписчика «Британской энциклопедии», и наше посещение Сакс-Кобург-сквер, и зловещие слова, которые Холмс сказал мне при прощании. Зачем эта ночная экспедиция, и почему я должен прийти вооруженным? Куда мы поедем, что нам предстоит делать? Холмс, правда, намекнул, что помощник владельца ссудной кассы — опасная личность, способная на большие преступления. Но как я ни пытался разгадать эти загадки, ничего у меня не вышло, и я решил ждать ночи, которая должна была разъяснить мне все.

В четверть десятого я вышел из дому и, пройдя Гайд-парк и Оксфорд-стрит, очутился на Бейкер-стрит. У подъезда стояли два кэба, и, войдя в прихожую, я услышал наверху голоса. Я застал у Холмса двух человек, он оживленно разговаривал с ними. Одного из них я знал — это был Питер Джонс, агент полиции; другой был длинный, тощий, угрюмый мужчина в сверкающем цилиндре, в удручающе безукоризненном фраке.

— Вот мы и в сборе! — сказал Холмс, застегивая свою гороховую куртку и беря с полки охотничий хлыст с тяжелой рукоятью. — Уотсон, вы, кажется, знакомы с мистером Джонсоном из Скотленд-Ярда? Позвольте представить вас мистеру Мерриуэзеру. Мистер Мерриуэзер примет участие в нашем ночном приключении.

— Как видите, доктор, мы с мистером Холмсом снова охотимся вместе, — сказал Джонс с обычным своим важным и снисходительным видом. — Никто так блестяще не начинает охоту, как он. Но для того, чтобы затравить зверя, ему нужна помощь старого гончего пса.

— Боюсь, что мы подстрелим не зверя, а утку, — угрюмо сказал мистер Мерриуэзер.

— Можете положиться на мистера Холмса, сэр, — покровительственно проговорил агент полиции. — У него своя собственная методика, которая, позволю себе заметить, несколько отвлеченна и фантастична, но, тем не менее, дает неплохие результаты. Нужно признать, что бывали случаи, как, например, в деле об убийстве Шолто и истории с драгоценностями Агры, когда он оказывался прав, а полиция ошибалась.

— Раз это вы говорите, мистер Джонс, — значит, так оно и есть, — уважительно произнес незнакомец. — И все ж, признаться, жаль, что мне сегодня придется лишиться обычного роббера. Это первый субботний вечер за двадцать семь лет, который я проведу без карт.