Проснувшись на этот раз и лежа с закрытыми глазами, Павел мучительно пытался восстановить цепочку вчерашних событий, но пока помимо беседы с бывшим лодочником Евдокимычем, все остальное вспоминалось смутно.

Послышались торопливые шаги, Павел сел на кровати и, зевая, принялся протирать глаза. Дверь в его комнату распахнулась, Лёва переступил порог и, глядя на друга, почесал себя за ухом:

– Павлик, ты все проспал!

– А сколько сейчас времени?

– Время тут не при чем. Новость есть!

– Надеюсь, нормальная?

– Это с какой стороны посмотреть, – Лёва плюхнулся в кресло, на спинке которого небрежно висела одежда приятеля. – Константин Какуев умер.

– Врешь.

– Когда я тебе врал?!

– А… – отмахнулся Павел, и тут до него дошло. – Неужто, в самом деле, копыта отбросил?

– Ну, да! Здесь вот какое дело! Я сегодня специально пораньше проснулся, чтобы, так сказать, в лучах восходящего солнца запечатлеть рыболовную базу и ее окрестности. Пришел на речку, смотрю – наш «обожаемый» конкурент уже в раскладном стульчике на берегу расположился, штатив перед собой установил. Я ему молча кивнул и в сторонку отошел, чтобы ракурс получше выбрать. Потом на Какуева оглянулся – как сидел, так и сидит, голова на грудь свешена, фотик – на коленях. Подошел и сразу все понял. Да ты сам можешь посмотреть, – Лёва достал из сумки цифровой фотоаппарат.

– Не хочу я на мертвеца смотреть. Меня от самого вида Какуева и при жизни воротило.

– Короче, вызвал я полицию, те, в свою очередь, вызвали медиков. Приехали очень быстро, видимо, им здесь частенько приходится факты смерти констатировать.

– И какова причина смерти? – Павел встал, вытащил из-за спины Лёвы свои джинсы с футболкой и начал одеваться.

– Причина пока не установлена. Визуально – никаких ран не обнаружено. Может – сердце гикнулось. В общем, медики тело господина Какуева увезли, будут разбираться.

– И какой теперь расклад с соревнованиями?

– Надеюсь, все пойдет по плану. Разве что сегодня график сдвинется. Потому что и меня, и всех спортсменов будут вызывать, как потенциальных свидетелей.

– Тебя – понимаю, – Павел заглянул под кровать в поисках кроссовок. – А остальные тут при чем?

– В окошко выгляни – и все поймешь. Берег реки – как на ладони. Из других домов – то же самое видно. Понятно?

Павел подошел к окну и приложил ко лбу ладонь, защищаясь от слепящего солнца. На берегу, как нарисованные, выделялись раскладной стульчик и штатив.

– Вот ведь человек! – Павел в сердцах ударил кулаком по подоконнику. – Пока жил – гадил всем и каждому. А своей смертью – нагадил вдвойне.

– Да ладно тебе, – скривился Лёва. – В народе говорится – о покойниках либо хорошо, либо ничего.

– Вот это верно! А ты помнишь песню, с такими словами: «Тенни-ис большо-о-ой – это хорошо-о!» Можешь считать, что я кощунствую, но, несмотря на предстоящие геморройные объяснения с полицией и со всем остальных, я спою так: Какуев уме-е-ер – это хорошо-о!

– Павел, ты и в самом деле кощун. Никакого почтения к смерти…

– Да. И, говоря о смерти сегодняшней, девять человек из десяти со мной согласятся. И ты – среди них. Или я не прав?

– Ты в десяти случаях из девяти прав.

– Друзья! М-ня зовут Сэм…. Изв… меня зовут Се-ме-не…, изв… Семе…, извините… Семец… ц-ц-ц… нецкий…

– Немецкий? – уточнил Павел и улыбнулся парню, одетому, как и большинство в этих местах, в камуфляжную форму, который только что приблизился замысловатыми зигзагами к их домику. На крыльце которого они с Лёвой сидели уже третий час, время от времени уделяя внимание металлическому бочонку с пивом, чтобы открыть кран и наполнить высокие кружки пенящимся напитком.

– Не… – парень покрутил перед лицом Павла указательным пальцем. – Не немецкий…

– Значит, – ненецкий? – спросил Лёва.

– Не… Что вы все время путаете! Сэмэн – так все меня называют.

– Сэмэн, друг, а вот мое имя Павел, можно – просто Паша. Пивка с нами выпьешь?

– Выпю!

– Держи, Павел протянул ему свою почти полную кружку. И садись, – он хлопнул ладонью по ступеньке между собой и Лёвой и немного отодвинулся, чтобы не было тесно.

Парень сел, сделал три осторожных глотка, словно боялся обжечься, и в глазах его вдруг сразу прояснилось.

– Жаль! – сказал он. – Очень жаль, что никто из вас не пригласил меня быть егерем!

– А тебя господин Ношпа в свой личный списочек включал? – поинтересовался Лёва.

– Нет! Не включал! И знаете почему? – он сделал еще пару маленьких глотков. – Потому что я самый невезучий из всех егерей.

– В каком плане ты невезучий?

– Не я, а мои клиенты невезучие.

– Расскажешь?

– Чего там рассказывать! Один слепым из кабаньих урочищ вернулся, второму маски ступню откусил, третий и вовсе утонул… – парень вновь приложился к кружке, в то время как Лёва с Павлом недоуменно переглянулись.

– Почему слепым вернулся? – спросил Лёва, но парень тупо на него уставился и ничего не ответил. Следующий вопрос задал Павел:

– Ты сказал – маски? То есть, маскинонг? Здесь разве водятся маскинонги? Кажется, они только в Канаде обитают?

Но и Павлу он не ответил. Молча вернул кружку, поднялся и все такими же замысловатыми зигзагами направился к соседнему домику. Ничего не понимая, Павел и Лёва смотрели ему вслед.

– Почему мы должны жалеть, что не пригласили его быть егерем, раз он невезучий? – наконец, спросил Павел.

– А почему с его клиентами в заповеднике всякие несчастья происходили, тебя не интересует?

– Может быть, они нам расскажут? – Павел кивнул в сторону дорожки, по которой шли человек десять, и среди них – капитан полиции, недавно его опрашивавший, как потенциального свидетеля, Ношпа, Станислав Пашкевич… Эти трое и еще Мельник повернули в сторону домика Павла и Лёвы, остальные двинулись дальше. Все до одного были в болотных сапогах.

– Еще, что ли один допрос собираются устроить? – удивился Лёва и поспешно опустошил свою кружку.

– На этот раз с пристрастием, – хмыкнул Павел.

На самом деле он уже ответил на все вопросы: в последний раз видел Какуева накануне в гостиной господина Нешпаева; ночью спал, поэтому ничего не видел и не слышал; о смерти журналиста узнал от Лёвы после того, как покойника увезли медики…

– Распорядок дня меняется, – приблизившись, сказал Петр Васильевич и показал на полицейского. – Вот он все объяснит.

– Господа, – сказал капитан. – В связи с утренним печальным событием на прилегающей территории объявлен суточный карантин. Убедительная просьба – находиться в своем доме. Если же возникнет серьезная потребность его покинуть, будьте добры, ходить только в высоких резиновых сапогах. Поверьте, это в ваших же интересах.

Предвосхищая возможные вопросы, поясню: на теле гражданина Какуева, если точнее – на правой икроножной мышце обнаружена свежая ранка, которую теоретически могло оставить какое-нибудь неизвестное существо, выбравшееся из заповедника…

– Вероятность этого очень мала, – пояснил он разинувшим рты Павлу и Лёве. – До сих пор не зафиксировано случая, чтобы хоть какая-то козявка самостоятельно пересекла границу заповедника. Скорее всего, Какуев ночью сунул свой журналистский нос за колючку, вот и поплатился.

– А почему мы до сих пор не в курсе, что Кабанье урочище так опасно? – поинтересовался нахмурившийся Лёва.

– Не опасней любого леса и даже парка. Но только при соблюдении определенных мер предосторожностей, о которых вам подробно расскажет господин Мельник. Остальных спортсменов просветят егеря, которых они выбрали сами, по собственному желанию.

– Значит, соревнования все-таки не отменяются? – с надеждой поинтересовался Павел.

– Ну, если только мастера-спиннингисты не испугаются каких-то мифических опасностей, – развел руками главный судья соревнований.

– Ты сам-то в заповедник пойдешь? – ухмыльнулся Павел.

– Естественно! – излишне пафосно воскликнул Пашкевич.