Но оба уже улыбались.

— Если они просидели там с половины двенадцатого…

— С одиннадцати сорока, — уточнил Чарли.

— Так, с одиннадцати сорока и до пяти утра…

— Было чуть-чуть больше пяти.

— Есть вероятность, что именно тогда они и планируют совершить налет? Между полуночью и пятью утра?

— Может быть и так, — сказал Чарли.

— Значит, завтра, между полуночью и пятью утра, так? — Уоррен хотел подтверждения.

— Может быть, — ответил Ник.

Он тоже улыбался.

— А что тут забавного-то? — спросил Уоррен.

— Мы ведь прикинули…

— Это было, когда я вошел с заднего хода, чтобы сменить Чарли, и мы оба стали наблюдать за этой «хондой» из верхнего окна…

— И никто при этом нас не засек, Чамберс, потому что мы использовали старый трюк, спрятавшись в тени…

— И тогда мы прикинули, что если эти два засранца хиппи наблюдают за домом с таким интересом…

— Сидя так, словно им принадлежит эта чертова улица…

— Не заботясь о том, что их могут увидеть, что их внимание к этому дому может показаться подозрительным…

— В общем, мы подумали: они настолько чем-то поглощены, что вряд ли заметят, если кто-то подойдет сзади к их машине и проверит номерной знак.

— Поэтому когда я сменил Чарли, он прошел по побережью до Пеликанового рифа, а потом вернулся обратно по улице и засек номерной знак на машине…

— И проверил его через автосправочную, — сказал Ник.

— И узнал имя и адрес человека, которому принадлежит эта машина, — сказал Чарли, ухмыляясь.

— Она зарегистрирована в Сент-Пите, — сказал Ник.

— Что означает, что они не местные и остановились здесь в каком-нибудь мотеле…

— И у нас есть возможность отыскать их, даже если их и не сцапают с поличным в доме Пэрриша…

— Если только они не спят прямо на побережье, что, судя по их виду, весьма вероятно.

— Как его зовут? — спросил Уоррен.

— Артур Нельсон Хэрли, — ответил Чарли. — Только я не могу вам сказать, тот ли это, который весь в черном, или это рыжий. — Его ухмылка стала еще шире. — Это оттого, что я всего лишь плохонький старый любитель, вы же понимаете.

— Давайте-ка снова позовем эту маленькую девчушку и попросим у нее еще немного пивка, — сказал Ник.

А ВОТ И ТОТ САМЫЙ МУЖЧИНА ПОМЯТЫЙ,

ЦЕЛУЕТ ОН ДЕВУШКУ, СТРАХОМ ОБЪЯТУЮ…

В телефонном справочнике Калузы, на его желтых страницах были номера сорока девяти гостиниц и двухсот шестнадцати мотелей. В понедельник утром, восьмого февраля двое мужчин, работавших на юридическую фирму «Саммервилл и Хоуп», поделили между собой гостиницы и мотели и принялись обзванивать их.

Двадцатипятилетний Эндрю Холмс работал со списком мотелей. Он имел докторскую юридическую степень, полученную в Мичиганском университете, а в конце июля собирался сдавать экзамены в адвокатуру. Фирма «Саммервилл и Хоуп» платила ему сорок тысяч долларов в год за работу в качестве помощника юриста. Фирма также обещала немедленное повышение оклада до пятидесяти тысяч в год, когда его примут в адвокатуру. Если бы Эндрю захотел остаться в Нью-Йорке, он смог бы начать с шестидесяти — семидесяти тысяч баксов в год, потому что сдал экзамены с отличием и был редактором «Юридического обозрения». И вот теперь, в этот дождливый понедельник, он сидит здесь, во Флориде, непрерывно набирая номера телефонов и любезно прося позвать Артура Нельсона Хэрли.

В наружном вестибюле Синтия Хьюлен за своим секретарским столиком работала по списку гостиниц, который был значительно короче, и прерывалась только для того, чтобы отвечать на звонки из города. С того места, где она сидела, скрестив свои восхитительные ножки, в большие окна вестибюля ей было отлично видно, что происходит на улице. По тротуарам барабанил дождь, он струился по водостокам, заливал полотно дорог. Она еще никогда в жизни не видела такого сильного дождя. Она родилась и выросла в Калузе, теперь ей было двадцать пять, и никогда еще, ни разу, не было такого настойчивого, обильного, непрерывного, кажущегося вечным, проклятого дождя. А Синтия обожала солнце и старалась не пропустить ни малейшей возможности позагорать на побережье или в лодке. Но загар начинал блекнуть. Она заметила это, когда потянулась к трубке телефона. Посмотрела на свою руку, повернула ее: да, ее загар определенно сходил. Она вздохнула, сверилась со списком гостиниц и стала набирать номер прибрежного клуба «Край полумесяца» в Сабал-Кей, когда на ее пульте вспыхнул огонек — звонили из города. Она нажала кнопку и сказала:

— Доброе утро, фирма «Саммервилл и Хоуп».

— Позовите, пожалуйста, Мэтью Хоупа.

— Алло? — сказал Мэтью. — Кто его спрашивает?

— Мэтью?

— Да, Марси.

— Как ты живешь?

Это была Марси Франклин, которая, — во всяком случае, до середины прошлого месяца — считала Мэтью премилой принадлежностью своей жизни. Ей было тридцать три года, но иногда ее голос звучал как у подростка. Именно он так звучал, когда, пытаясь сладить с прерывистым дыханием, она призналась, что повстречала шестидесятилетнего профессора гуманитарных наук из Нью-колледжа в Сарасоте и безумно влюбилась в него, и вот почему она, хотя и получала огромное наслаждение от недолгих — с двадцать четвертого декабря по тринадцатое января — отношений с Мэтью, теперь чувствует, что им следует покончить с этим, хорошо?

В канун Нового года Марси призналась, что любит его и что он убийственно красив. Он, правда, не поверил ей. Но все равно, это было очень мило с ее стороны.

При росте сто восемьдесят три сантиметра и весе восемьдесят два килограмма, с темными волосами и карими глазами, Мэтью не обольщался относительно своей внешности, считая, что есть гораздо более красивые и эффектные мужчины. Он ходил в бассейн «Наутилус». Три раза в неделю, и большинство спортивных тренажеров, которыми он пользовался, были установлены на мощность в восемьдесят килограммов. Он играл в теннис на уровне второго разряда, с довольно паршивеньким левым ударом и еще худшей подачей. Он имел белую шестиметровую яхту «Кикс», которую он никогда даже и не выводил в залив. Ему было тридцать восемь, так что осторожнее надо, старичок, осторожнее…

Но в присутствии изумрудно-зеленых глаз Марси… Он был быстрее ветра и был способен одним скачком брать самые немыслимые высоты. Теперь это станет воспоминанием, как и этот голос в телефонной трубке.

— Мэтью, — сказала она, — я вот почему звоню: Джейсон ведь не знает о нас с тобой…

— Джейсон?

— Мой жених.

Он уже был ее женихом. Фантастика!

— Он не знает про наши отношения, и я надеюсь, что если ты собираешься присутствовать на балу Посейдона в эту субботу, ты не дашь понять ни словом, ни жестом, что мы с тобой знаем друг друга немного больше просто поверхностного знакомства. Ну, как-то довольно коротко. И знаешь ли, не стоит смотреть на меня так, как будто ты знаком со мной ближе, чем должен считать Джейсон, вот чего я хочу.

— Марси, я никогда не скажу твоему жениху, что мы с тобой друг друга близко знаем.

— Хорошо. И никаких томных взглядов, Мэтью, никаких тайных прикосновений, никаких…

— Да я даже не приглашу тебя танцевать.

— Отлично. Извини меня, но он очень ревнив.

— Я понимаю. Спасибо, что позвонила, Марси.

— И не подсаживайся за наш столик поболтать.

— Зачем мне это делать?

— У него, понимаешь, есть этакие антенки.

— Прости, мне представился таракан. У него тоже есть… Прости.

— Я тебе говорю, он может улавливать даже сигналы.

— Не сидеть, не болтать, не смотреть, не прикасаться, не танцевать, я все усвоил, — сказан Мэтью. — Я тебя никогда не знал, ладно?

— Ну, ты не обязан заходить настолько далеко, хотя…

— Расслабься. Я не буду на этом балу.

— Но ты говорил…

— Нет, Марси. Тебе не о чем беспокоиться. Я весь вечер в эту субботу буду сидеть дома, один-одинешенек…

— Перестань, Мэтью.