Мне очень нравится, — заговорила Эмми с бьющим через край энтузиазмом. — Мы с мужем подумываем остаться здесь насовсем. — Она взяла меня под руку. — Правда, милый?

Да, конечно, — пробормотал я, еще не совсем понимая, куда она клонит. Но, видимо, у нее был какой-то план, и я не стал мешать его осуществлению.

При этих словах лицо нашей собеседницы изменилось: на нем появилось выражение, уже однажды виденное мной у другого местного жителя. Сходство усилило и то обстоятельство, что женщина спросила о том же, что и встретившийся мне несколькими днями ранее мужчина.

У вас есть дети? — Судя по тону, этот вопрос казался ей крайне важным.

Нет, — честно призналась Эмми, — но мы не собираемся с этим тянуть, — зачем-то сочла нужным добавить она и, как оказалась, попала в самую точку.

Лицо женщины вытянулось, словно она услышала самую страшную новость в своей жизни. Не в силах больше стоять на ногах, она рухнула на скамейку и поинтересовалась:

— А вы не боитесь, что ваша аллергия передастся ребенку?

Мне на секунду показалось, что она всерьез собирается разубеждать нас заводить потомство.

— Это не наследственное, — успокоила Амаранта.

— Понятно, — разочарованно протянула женщина. Она не стала развивать эту тему, видимо посчитав ее бесперспективной. — Меня, кстати, Кристиной зовут.

Мы в свою очередь тоже назвали имена, и она заявила, что наконец поняла, откуда у Эмми такой странный акцент (Амаранта была родом из Прибалтики), списав на него и необычный тембр голоса моей любимой.

В этом городе лучше не рожать детей, — глядя вдаль, предупредила Кристина. — Я сама родилась и выросла здесь, и уже тогда дети тут часто болели.

Вы имеете в виду простуду? — уточнил я, еще не понимая, куда она клонит.

Не совсем. — Женщина помолчала, но, видимо, решив, что мы, в сущности, находимся с ней в одной лодке, решила поделиться наболевшим: — Вику я родила здесь же. Я вообще ни разу не выезжала за пределы города. А ведь мама уговаривала меня ехать рожать в областной центр. — Она вздохнула, видимо сожалея, что не послушалась мать. — Но, думаю, это все равно бы ничего не изменило.

Ваша дочь больна? — Кажется, Эмми осенила какая-то догадка, и она поспешила ее проверить.

Врачи говорят, что это генетическое заболевание, и ничего поделать с ним нельзя, — кивнула несчастная мать. — Недалеко от города находятся залежи какой-то руды. Именно они и влияют на развитие патологий у детей.

Я посмотрел на ребенка, самозабвенно лепящего куличи. Девочка выглядела вполне здоровой. Румяные пухлые щечки, серьезные умные глаза и ловкие движения совершенно не вязались с представлениями о какой-то болезни.

Так и не скажешь, да? — заметив мой пытливый взгляд, усмехнулась Кристина. — Физически она здорова. Дело в ее голове.

Она агрессивна? — уже имея опыт общения с ребенком, предположила Эмми.

И это тоже. Еще Вика необщительна, замкнута в себе, и у нее множество навязчивых идей.

И эти дети, — Амаранта запнулась, — они что — тоже все…

Да, — Кристина в очередной раз кивнула, — они все больны.

Я осмотрел площадку. Теперь стало понятно существующее на ней разделение. Больные дети находились на «тихой стороне». Они не нуждались в общении со сверст-никами, пусть даже с себе подобными. Каждый ребенок был занят исключительно собой, игнорируя окружающих.

— А они не боятся заразиться? — спросил я, намекая на здоровую часть детей.

— Это не передается. Заболевание врожденное, — пояснила Кристина. — К сожалению, его нельзя выявить при беременности. Оно проявляется у ребенка лишь годам к пяти. А к половому созреванию достигает своего пика, — с ноткой ужаса сказала она.

Только после этих слов я догадался, что еще показалось мне странным на площадке. Если на «шумной стороне», где играли здоровые дети, были представители всех возрастов вплоть до подростков, то на той половине, где стояли мы, присутствовали только дети младшего возраста, не старше десяти лет.

— И каков же пик? — с содроганием прошептала Эмми.

— Полностью асоциальное поведение, — заученно ответила Кристина. Должно быть, врачи не раз твердили ей нечто подобное.

Мы все ненадолго замолчали, глядя на играющую Вику. Какое будущее ее ждет?

Это нельзя вылечить? — поинтересовался я с надеждой.

И наши врачи, и приезжие специалисты бьются над этой проблемой, но я не думаю, что им когда-либо удастся ее решить. Нельзя же вылечить болезнь Дауна.

Кристина резко поднялась и направилась к песочнице; словно устыдившись своей откровенности, она торопилась отделаться от нас. Она начала подбирать пасочки дочери, судорожно запихивая их в пакет, но они постоянно выпадали из дрожащих рук, и я поторопился на помощь. Когда отдавал последнюю формочку, женщина сжала мою руку и произнесла:

— Если хотите иметь здоровых детей, то лучше уезжайте отсюда.

Сказав это, Кристина подхватила сопротивляющуюся девочку и поволокла ее прочь. Ребенок лишь раз обернулся, чтобы посмотреть на меня, и это был один из самых тяжелых взглядов, которые я видел в своей жизни. Обычно так в каких-нибудь фильмах ужасов смотрит ребенок, играющий роль главного монстра, уничтожающего все вокруг.

Вот это девочка! — присвистнул Дима у меня за спиной. Он как раз успел заметить прощальный взгляд ребенка. — Слышал бы ты, какую считалочку она тут напевала. — Брат выглядел потрясенным.

Я слышала, — вмешалась подошедшая Эмми, слух которой был во много раз острее человеческого. — Могу повторить, — предложила она; ее память была лучше, чем у нас с Димой вместе взятых, и не приходилось сомневаться: она способна это сделать.

Давай, — согласился я, потому что меня разбирало обычное любопытство.

Раз, два, три, на нас посмотри, — продекламировала Амаранта будничным тоном, но у меня все равно побежали мурашки по телу. — Четыре, пять — не успеешь убежать; шесть, семь, восемь — с тебя за все мы спросим; девять, десять, раз — есть клыки у нас. Два, три, четыре — нас сильней нет в целом мире; пять, шесть, семь — будет больно всем; восемь, девять — станем смерть мы сеять. И еще раз десять — на спасение не надейся.

Эмми замолчала, и воцарилась тишина. Лично я не представлял себе шестилетнюю девочку, напевающую эту считалку. Должен вам сказать, мне стало не по себе. Откуда она ее только взяла?

Дима, кажется, думал о том же, так как задал вслух мучивший меня вопрос:

Она что, сама ее придумала? Я что-то раньше ничего подобного не слышал.

Это детский фольклор, — ответил я, сам не веря в сказанное. — Помнишь, например, стишки про маленького мальчика? Думаю, это оттуда же.

Мы с Димкой принялись спорить на тему детских стихов и страшилок, и я не заметил, когда именно Эмми потеряла интерес к нашему разговору. Лишь минут через десять, оглянувшись в поисках Амаранты, увидел, что она отошла довольно далеко. Девушка стояла поодаль, внимательно наблюдая за игравшими детьми.

— Эмми, — окликнул я, — что-то случилось?

Я не видел ее лица, но по напряженной позе понял, что она чем-то заинтересовалась.

— Я снова это чувствую, — ответила девушка, не оборачиваясь.

— Ты можешь определить источник?

— Это дети, — немного удивленно, но вместе с тем уверенно сказала Амаранта. — Странная энергия идет от них.

Эмми говорила о малышах, играющих на «тихой стороне» площадки. Как только она произнесла последнее слово, дети, которые, казалось, сидели совершенно обособленно друг от друга, внезапно как некий единый организм одновременно подняли головы и посмотрели на нас. Было в их маленьких глазах что-то первобытное, заставляющее кровь холодеть. Точно так же недавно смотрела девочка Вика. Под напором этих взглядов мы, не сговариваясь, отступили.

Только покинув детскую площадку, я смог опять вздохнуть полной грудью.

Я один почувствовал это? — сипло поинтересовался Дима, до этого хранивший не свойственное ему молчание.

Боюсь, что нет, — сознался я и обратился к Эмми, желая окончательно убедиться, что правильно ее понял, хотя ответ был очевиден. — Значит, дело все-таки в детях?