Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Краснощекова вновь допустили до прежней работы в наркомате финансов, и он, чтобы оправиться от затяжной и мучительной болезни, обострившейся в тюрьме, поехал в Крым набираться сил перед предстоящими ему служебными буднями. Но, в сущности, это было прощание с подходившей к концу любовной историей. Она и так уже длилась непомерно долго — по Лилиным меркам. Впереди маячила новая и тоже, разумеется, кратковременная любовь. Объектом ее очередных, внезапно вспыхнувших, чувств стал очень известный в ту пору кинорежиссер Лев Кулешов, активный лефовец, друг Маяковского и Осипа Брика.

...Льву Владимировичу Кулешову, которого позже справедливо назовут патриархом советского кино, было тогда двадцать семь лет (Лиле — тридцать пять). Он был мужественно красив, поражая женщин не только талантом, но и своеобразной внешностью: серо-синие глаза, каштановые волосы, белозубая улыбка в сочетании с благородной спортивностью (он увлекался охотой, мотоциклом, пластикой движений) заставляли трепетать не только Лилино сердце...

К тому времени Кулешов успел уже стать знаменитостью после громкого успеха его эксцентрической кинокомедии «Необычайные приключения мистера Веста в стране большевиков» по сценарию другого лефовца Николая Асеева. До этого Кулешов был кинохудожником, фронтовым оператором, создал свой коллектив (нечто вроде экспериментальной киностудии), где ведущую роль играла его жена, актриса Александра Хохлова, снимавшаяся практически во всех его фильмах.

Хохлову отличали не только исключительный актерский талант, но и столь же исключительная наследственная интеллигентность По отцовской линии она происходила из известнейшей в России семьи Боткиных (один брат был крупнейшим терапевтом, второй художником, третий писателем и критиком), по материнской из семьи создателей Третьяковской галереи — самых знаменитых русских коллекционеров XIX века братьев Третьяковых. Возможно, именно генетические корни и незыблемые традиции русского интеллигента особенно мешали ей принять чуждый всему ее существу «новый» образ жизни, который осуществляла на практике Лиля Брик.

В отличие от романа с Краснощековым очередное увлечение Лили нарастало постепенно, вызывая страх перед неизбежным у Шуры Хохловой и очередной приступ ревности у Маяковского, которому, казалось бы, уже пора было смириться: привычки Лили были ему хорошо известны, а любовные отношения с ней прерваны... Но сердцу, как видно, действительно не прикажешь! В очередное заграничное путешествие он отправился как раз тогда, когда отношения между Лилей и Кулешовым стремительно приближались к «высшей фазе».

На этот раз Маяковского пригласили для встреч с писателями и для публичных выступлений четыре национальных центра Международного ПЕН-клуба. По такому случаю он получил командировку от Всесоюзного общества культурной связи с заграницей (БОКС), которое возглавляла Ольга Каменева — жена ближайшего сотрудника Ленина Льва Каменева и сестра уже впавшего в немилость Льва Троцкого. Впервые при поездке за границу Маяковского снабдили весьма неплохими деньгами. Обеды и ужины в его честь, проходившие с огромным успехом многолюдные поэтические вечера в Праге, Париже, Берлине, Варшаве несколько отвлекли Маяковского от тревожных дум — при полном отсутствии информации о событиях в новом семейном кругу.

За все это время он получил от Лили лишь одно — сугубо деловое — письмо, в котором главная просьба выражена предельно четко: «Очень хочется автомобильчик. Привези, пожалуйста. Мы много думали о том — какой. И решили — лучше всех Фордик. 1) Он для наших дорог лучше всего, 2) для него легче всего доставать запасные части, 3) он не шикарный, а рабочий, 4) им легче всего управлять, а я хочу обязательно управлять сама. ТОЛЬКО КУПИТЬ НАДО НЕПРЕМЕННО Форд ПОСЛЕДНЕГО ВЫПУСКА, НА УСИЛЕННЫХ ПОКРЫШКАХ-БАЛЛОНАХ; с полным комплектом всех инструментов и возможно большим количеством запасных частей».

Маяковский, конечно, знал, чем вызвана эта внезапная потребность Лили в «автомобильчике». Кулешов был тогда обладателем единственного, наверно, во всей Москве личного «форда». Он катал на нем Лилю по городу, приезжал — иногда вместе с Лилей — на дачу, которую традиционно снимали в поселке Пушкино. Однажды, отправившись с Лилей в Москву, прихватил по дороге и Маяковского. Так что Лилина просьба, за которой незримо стоял Кулешов, хотя бы только поэтому не могла вызвать у Маяковского бурного энтузиазма. Во всяком случае, выполнять ее он не спешил.

Никогда еще в Париже Маяковский не чувствовал себя столь желанным и привечаемым, как в этот раз. Остановившись снова в отеле «Истрия», он все дни проводил с давно вернувшейся из Москвы Эльзой, не без хлопот которой был устроен его грандиозный вечер в не существующем ныне кафе «Вольтер», неподалеку от «Одеона». После вечера вместе с Эльзой, Эренбургом и еще несколькими друзьями все отправились в ночное кафе, где играл оркестр и где его снова чествовали, теперь уже в узком кругу. Никаких последствий просьба Лили об «автомобильчике» на этот раз не возымела. Возможно, он воспринял ее просто как прихоть.

Это была, вероятно, самая краткая его поездка — из всех заграничных за последнее время. Неудержимо влекло в Москву. Лилю тревожила нежданная реанимация уже, казалось бы, укрощенного чувства. Как раз в это время ее отношения с Кулешовым достигли своего пика. Шура Хохлова, потрясенная предательством мужа и коварством «подруги», пыталась покончить с собой.

Подобная реакция вызвала у Лили несказанное удивление. Она искренне не понимала, к чему такие театральные страсти?! Ну, сойдутся люди, кому с кем и как хочется, потом вместе соберутся за общим столом... Зачем же стреляться? Позже, когда перевернется и эта страница ее жизни, она скажет — не в оправдание, а в подтверждение своей неизменной позиции: «Вот видите — все благополучно закончилось, никто не пострадал, все снова дружат домами. А что было бы, если бы и вправду из-за таких пустяков люди стали накладывать на себя руки?!»

В июле 1927 года Лиля, ни от кого не таясь, отправилась с Кулешовым в поездку на Кавказ. Сначала они побывали в Тбилиси (тогда Тифлис), потом поехали в маленький курортный поселок Малинджаури под Батумом, у турецкой границы. В это же время Маяковский готовил очередную свою поездку на Украину и в Крым. По чистой ли случайности — а скорее всего, сознательно, по точному расчету — его маршрут и путь Лили с Кавказа в Москву пересеклись в Харькове.

Глубокой ночью Маяковский встречал на вокзале московский поезд. «Неужели тебе не хочется, — спросил он, — остаться на день в Харькове и послушать новые стихи?» Лиля тотчас решилась. Передав чемодан через окно, она успела спрыгнуть со ступеньки двинувшегося вагона, очутившись в объятиях Маяковского. Кулешов возвращался в Москву один. Спираль их бурного романа уже по шла вниз.

Ночью, в унылом гостиничном номере, Лиля слушала главы из новой поэмы Маяковского «Хорошо». На следующий день продолжила путь, пожелав Маяковскому в Крыму «вести себя именно хорошо, а не плохо». Понять столь прозрачный намек сложности не представляло.

Уже давно, и не только ей одной, было известно про очередное увлечение Маяковского — на этот раз, кажется, более сильное, чем те, что случались раньше. Еще в мае предыдущего года он познакомился с двадцатилетней сотрудницей библиотеки Госиздата Наташей Брюханенко— высокой, крупной, ему под стать, девушкой с гордо посаженной небольшой головкой и румяными щечками. Вскоре он стал с ней встречаться — сначала время от времени, потом все чаще и чаще. Катал ее на извозчике (тогда это считалось не только способом передвижения, но и дорогим развлечением), приглашал в рестораны на обед или ужин, просто гулял по улицам, читал свои стихи

Их тянуло друг к другу, отношения стали более тесными. Маяковский приводил ее не только к себе в Лубянский, но и — в отсутствие Лили — в Гендриков и даже на дачу, где она часто оставалась на ночь. От Осипа не таился, от других дачных гостей тем более. Но перед Лилей «флирт» открыто не демонстрировал. Возможно, это было условием, которое поставила ему Наташа. Секрет был призрачным, абсолютно условным, — Лиля все знала и не вмешивалась до тех пор, пока отношения не переступили ту черту, которую она считала предельной. Запредельной, в ее понимании, была готовность жениться. Именно к этому дело вроде бы и шло.

31
{"b":"180585","o":1}