Ей больше нельзя обманываться: надеяться не на что. Дьюк Торп вчера сам все разрушил. Зачем он пришел? На что надеется? Чего хочет от нее?

Глазами Тина поискала Дженни, но сестра незаметно для нее ускользнула из мастерской, видимо, чувствуя, что она здесь лишняя. Дьюк шагнул к ней, не улыбаясь, не отрывая взгляда от ее лица. Он молчал. Да и что он мог сейчас сказать? Все слова прозвучали бы одинаково фальшиво и неискренне. В его глазах была лишь сумасшедшая решимость добиться своего – добиться во что бы то ни стало, любой ценой. Перед Тиной стоял человек, захваченный одной-единственной страстью, подчиненный одной цели. И этой целью была она, Кристина Форрест.

Тина сидела не шевелясь, молча, по-прежнему не отрывая от него взгляда. Где-то в подсознании билась дурацкая, смешная надежда – а вдруг это еще один шанс, одна возможность начать все сначала…

– Надеюсь, мой приход не расстроил тебя, Тина, – мягким голосом сказал Дьюк. – Я хотел попрощаться с тобой. Завтра утром у меня самолет в Англию.

Наивная последняя надежда умерла. Впрочем, этого и следовало ожидать…

– Неужели, Дьюк, между нами еще не все сказано?

– Нет. – Он покачал головой и встал у рабочего стола, прямо напротив Тины. – Я не могу просто так уехать. Я жестоко обидел тебя и хочу просить извинения. Не желаю расставаться с тобой вот так. Ты простишь меня?

– Тебе не за что просить у меня прощения. Да тебе оно и не нужно. – Голос Тины дрожал от обиды и ненависти. К чему все эти жалкие слова о прощении? Между ними все кончено после вчерашнего дня.

Он почтительно, словно верующий, возлагающий на алтарь приношение, положил перед нею на стол букет. Его пальцы нежно поглаживали бледно-желтые венчики нарциссов, яркие, мясистые лепестки тюльпанов, бархатистые головки маков. Наконец Дьюк поднял глаза и посмотрел на нее с тоской.

– Тина, я принес тебе эти цветы не просто так. Я хочу, чтобы ты поняла, почувствовала, что после зимы всегда приходит весна… Я не хотел тогда обидеть тебя. Да, я думал только о себе, о своих делах и желаниях, но я совсем не стремился тебя оскорбить. Я не знал, что это будет так больно для тебя. Поверь мне, Тина…

Он замолчал на несколько минут. Было видно, как он смущен и взволнован. Его губы скривились от неутихающей внутренней боли. Он пытался собраться, справиться с собой.

– Тина, я все эти годы не переставал думать о тебе, о том месяце, что мы провели вместе. Это было весной, помнишь? И я верил, что для нас снова обязательно наступит весна, новая и прекрасная весна.

Обида, смущение от его неожиданной трогательной кротости, отчаяние переполняли душу Тины. Но обида пересилила, и женщина ответила жестко и безжалостно:

– Прекрасные слова, Дьюк, но только слова! – Ее голос звучал вызывающе. Он, видно, надеется, что она раскиснет, сжалится над ним! Но он не на ту напал! – Почему я должна тебе верить?

На лице Дьюка отразилось глубокое разочарование; огонек, вспыхнувший было в глазах, угас.

– Как видно, Тина, нам с тобой никогда не понять друг друга. – Он горько улыбнулся – одними губами. – Я не чародей и не могу сделать больше, чем мне дано. Не все в мире зависит от наших желаний.

– Ну да, именно поэтому восемь лет назад ты сбежал от меня! – съязвила Тина. Кто дал ему право читать ей мораль? – Перестань лгать и притворяться, Дьюк! Зачем эти лицемерные фразы? Зачем ты вернулся сюда? Что тебе от меня нужно в конце концов? Какого черта ты сюда приперся?!

Распалясь гневом, она вскочила и смахнула со стола цветы, а заодно с ними и выкройки.

– Я тебе не жилетка, куда можно всласть поплакаться! Я больше не желаю ничего слушать! – продолжала Тина. Яростно размахивая руками, она наступала на Дьюка, ее глаза сверкали. – Вчера мне удалось тебя больно задеть, тебе это пришлось не по душе. И ты решил поквитаться со мной, не так ли? Ты решил перед тем, как навсегда убраться к себе в Лондон, еще немного попортить мне кровь!

Он инстинктивно дернул головой, точно в знак отрицания, и неподвижно замер. Его лицо побелело, губы плотно сжались. Но было видно, что он не собирается отступать.

– Нет, – почти неслышно произнес он. – То, что я почувствовал вчера, не имеет совершенно никакого значения.

Его глаза смотрели на нее с печальным укором, словно на жестокого, бесчувственного ребенка. Но Тина была слишком измучена, чтобы жалеть его. Она хотела одного – узнать наконец всю правду.

– Тебе всегда было наплевать на меня!

– Нет.

– Тогда скажи, что ты для меня сделал за все это время? Ты хоть пальцем о палец ударил ради меня?

– Тина… – Его лицо исказилось гримасой боли. Он дернулся, будто желая убежать от нее, но тут же остановился, бессильно уронив руки.

– Что молчишь? Тебе нечем крыть, вот так-то, милый мой! Все твои разговоры о любви, заботе и всем прочем – только слова, сладенькие, лживые слова! Я всегда была чужой для тебя и теперь хочу забыть о тебе, забыть, что ты есть на свете! – Она усмехнулась, в упор глядя на Дьюка. – Должно быть, ты действительно купаешься в деньгах, раз мог позволить себе отправиться за океан – и только ради одной-единственной ночи!

Он по-прежнему глядел на нее умоляющими глазами.

– Я хотел быть с тобой, хотел, чтобы ты находилась рядом. – Голос Дьюка дрожал, выдавая его волнение. – Да, я вел себя неправильно, сознаюсь. Я обидел тебя, тяжело обидел. Но ты никогда не была безразлична мне. Все восемь лет я помнил и любил тебя.

Тина недоверчиво покачала головой. Тогда он продолжил свое признание:

– А твоя карьера… Я помогал тебе, хотя ты и не знала об этом.

Тина яростно затрясла головой, она отказывалась ему верить.

– Я сама всего добилась, Дьюк, своими собственными силами, и не примазывайся к моему успеху, ты тут ни при чем!

– В нашем деле, Тина, связи решают все. И ты это прекрасно знаешь сама.

– Дерк Роуан видел, на что я способна, в постановке «Творений Господних». Он предложил мне работу, потому что я оказалась тем человеком, который был ему нужен. Это он вывел меня на дорогу к успеху. И ты здесь совершенно ни при чем!

– А как мог очутиться Дерк Роуан на шоу, поставленном труппой любительского музыкального театра, Тина? Как ты думаешь, почему он там оказался, почему пришел именно на то представление, где были твои костюмы и декорации?

Тина похолодела. Тогда ей показалось, что это была счастливая случайность, игра судьбы, поднявшая ее от сцены маленького любительского театрика, где она подвизалась еще со школьных лет, к работе в крупных столичных театрах. Тогда она так гордилась этой работой – своей первой самостоятельной работой. Дьюк тоже был на премьере «Творений Господних» в тот вечер. В прекрасный вечер ее первого успеха… В их последний вечер…

– Ты говорил с Дерком Роуаном обо мне? – пролепетала она.

– Я умолил его взять тебя ассистентом. Мне пришлось изрядно потрудиться для этого. Но сначала я поставил ящик шампанского, чтобы он соизволил отправиться на этот спектакль. Я уговорил его, пообещав взять на себя все расходы по твоей зарплате за целый год.

– Ты платил ему? – ахнула пораженная до глубины души Тина.

– Да, платил. Дерку тогда не был нужен ассистент. Он так мне и заявил об этом.

– Ты хочешь сказать… Значит, я всем – успехом, карьерой – обязана только тебе, и без тебя… – Тина сбивчиво произносила слова, униженная, ошеломленная. Она чувствовала себя так, будто ее с силой ударили по затылку, – язык дрожал и заплетался, ноги подгибались.

– Нет. Ты все это заслужила сама, Тина. Я только помог тебе.

– Почему я это заслужила? Ведь весь мой успех – ноль!

– Потому что ты действительно талантлива и доказала это. Ты превзошла все мои ожидания. Вот почему Дерк решил встретиться со мной, когда приезжал в Лондон. Он восхищается тобой, Тина, верь мне. Он тогда вернул мне все деньги, что я ему дал для тебя, и даже два ящика шампанского.

Тина слушала его слова, не веря своим ушам. Что же подвигло Дьюка на такой бескорыстный поступок?