Сквозь дрему она улавливала тихий разговор, в котором иногда слышала звуки мужского голоса. Она рискнула чуть приподняться и оглядеть объятую сумраком палату. Сумела разглядеть силуэт Грэма, вырисовывавшийся в дверном проеме. Он тихо переговаривался со старшей сестрой и дежурной сиделкой. Как бы почувствовав устремленный на него взгляд, он повернулся, увидел ее открытые глаза и приблизился. Она почувствовала, как его ладонь легонько поглаживает ее волосы, освобождая лицо от упавших на него прядей.

— Как ты сейчас себя чувствуешь?

— Клонит в сон.

— Очень хорошо. Сестра дала тебе транквилизатор. Когда проснешься, почувствуешь себя намного лучше.

Голос Грэма был тихим. Она почувствовала, как дрожит его рука, прикоснувшаяся к щеке. Она сумела лишь легонько кивнуть головой и погрузилась в забытье.

Увы, на следующее утро никакого улучшения не наступило. Стало очевидным, что она заболевает. Вставать с постели ей не разрешили. Никаких посетителей. В последующие два дня она пребывала в одиночестве. В душе у нее царил хаос.

Вполне вероятно, что субботнее посещение Саймона и Эмми вызвало у нее приступ депрессии. По этому поводу старшая сестра сделала несколько колких замечаний, но Эрни хранила молчание и только поджимала губы. Плечи, за которые ее держал Грэм, продолжали ныть, но на такую боль она не обращала внимания. Ее больше беспокоило воспоминание о том, как Грэм схватил ее и прижал к себе. Это воспоминание тревожило.

Она была абсолютно ошеломлена его поцелуем. Хоть она подсознательно и ожидала его, но совершенно не была к нему готова. Этот поцелуй до боли напоминал что-то знакомое: ощущение его рук, обнявших ее, теплоту его тела, передавшуюся ей.

В мозгу всплывал пейзаж с деревьями, на которых сохранились желтые листья, с высокими домами. Она была с Грэмом. День стоял безоблачный и холодный. Мимо них сновали люди. Она слышала щелчки фотокамер. Ей улыбались глаза Грэма. Они источали любовь и нежность, заставляли сильнее биться сердце. Это видение так же внезапно исчезло, как и появилось, сменившись воспоминанием о том, как Грэм освободил ее от своих объятий и она чуть не упала с кресла.

Она задумчиво пожевала губами. Что могло означать это мимолетное видение? Не является ли оно признаком возвращения памяти, или это просто плод воображения, некая галлюцинация?

Ей очень хотелось верить, что подобное видение — свидетельство того, что ее память начинает работать, возвращаясь к тому времени, когда она и Грэм были женаты. Но как она могла представить себе этот взгляд? Взгляд, выражавший любовь…

Она села на кровати, заметив, что лицо горит от возбуждения. Явно в голове что-то проясняется, возвращается то, что она утратила с той поры, как развелась с Грэмом. Что же должно было произойти, чтобы убить такую любовь? Но насиловать память сейчас было просто бессмысленно.

После субботнего вечера Эрни стало ясно, что, какие бы чувства ни испытывал к ней Грэм, это была не любовь. Любящий человек никогда бы не повел себя так грубо.

Она потянулась к журналу, намереваясь как-нибудь отвлечься от мучивших ее мыслей.

Услышав, что отворилась дверь, она повернулась. В палате появился Грэм. Она сразу же подобрала спущенные на пол ноги. Его глаза обшарили ее хрупкое тело, облаченное в легкий халатик.

— Привет, Эрни.

Она не ответила и вместо приветствия положила журнал на тумбочку, боком повернувшись к Грэму. Как обычно, он прошел к окну, выглянул на улицу. Его лицо было обращено к ней вполоборота.

Она старалась не смотреть на Грэма, хранить холодность и непроницаемость. Но какая-то сила заставила ее взглянуть на него. Только сначала она посмотрела на пол, оглядела его ноги, облаченные в узкие брюки, увидела, что он держит руки в карманах, затем перевела взгляд повыше. Он был одет в уже знакомый серый замшевый пиджак. Наконец она посмотрела ему в лицо.

Она заметила, что под глазами залегли глубокие тени, складки от крыльев носа к углам рта стали резче, увидела, что кончики волос, завиваясь около ушей, ложатся на воротник.

Он быстро повернулся и перехватил ее взгляд, сощурил глаза. Эрни поспешно отвернулась.

— Как самочувствие?

— С какой стати ты беспокоишься обо мне? — холодно произнесла она. Голос ее был пропитан сарказмом.

На скулах у него заиграли желваки.

— Хочешь верь, хочешь не верь, но я волнуюсь.

Она презрительно фыркнула.

— Кажется, ты считаешь, что достиг своей цели, и теперь хочешь выглядеть великодушным!

— Поясни, пожалуйста, свои слова.

Она приподнялась и слабым движением руки провела по волосам.

— Сестра сказала мне, не объясняя причин, что Саймону и Эмми теперь запрещено навещать меня. По распоряжению врача, конечно! — добавила она насмешливо.

Он сумрачно улыбнулся.

— Неужели ты веришь, что я приложил к этому руку?

— Разумеется. Думаю, именно ты высказал такое предложение…

— Мне лучше известно, что я сказал! — раздраженно прервал он ее. — В данном случае я ничего не предпринимал. Сестра рассказала мне, как они вели себя в ту субботу…

— Ну конечно, ты сразу же поверил!

Он отошел от окна и заходил по палате.

— Если тебе угодно, то я готов кое-что сказать о Саймоне Метланде.

— О, как ты предприимчив! — с иронией молвила она.

— Я все проверил. Он не является твоим нынешним любовником…

У Эрни от изумления округлились глаза. Он занялся проверкой Саймона только из-за того, что тот нежно обошелся с нею? Ей даже трудно было поверить в это. Он всегда так поступает? Подозревает, следит, не способен верить словам, даже ее словам? Вдруг ее возмущение неожиданно улеглось, — поразила другая догадка. Уж не была ли она неверной женой, слова и поступки которой приходилось постоянно проверять?

— Ну ладно, — сказал он, поворачиваясь и глядя на нее. — Что ты намерена сказать?

Она закусила губу и наклонила голову. Волосы упали на глаза.

— Тебе не кажется, что ты должен извиниться?

— Если я это сделаю, ты готова принять мои извинения?

Она открыла рот, готовая ответить ему: «Нет! И можешь убираться со своими извинениями ко всем чертям». Но если она так скажет, не придется ли ей самой через несколько дней извиняться за собственную грубость? Эта мысль вызвала у нее спазм в горле. Она решила промолчать, закрыла рот и крепко сжала руки.

Он нетерпеливо вздохнул и встал сзади нее. Его дыхание жгло ей кожу на затылке. Когда же его руки прикоснулись к ней, она вся застыла.

— Эрни, — начал он хриплым голосом. Его руки легли ей на плечи. Освободиться от них она была не в состоянии. Он начал медленно поглаживать ее напрягшееся тело. Внезапно он замер. — Что-то не так? — голос его снова стал резким.

— Все нормально.

Она сделала усилие, чтобы вырваться, но он схватил ее за руки и повернул лицом к себе. Прежде, чем она сумела остановить его, он сдернул с ее плеча халатик и увидел там синяки.

Она услышала, как тяжело он задышал, и отвела глаза. Трясущимися руками она поправила халатик. Грэм находился очень близко. Это заставило ее резко отшатнуться.

— Эрни…

— Ничего особенного, честно! — сказала она. — Никто ничего не заметил, если тебя так волнует именно это.

— Я не бесчувственное существо, хотя ты так обо мне думаешь, — сказал он. — Поверь, я не поступаю, как животные.

Эрни с трудом глотнула. По ее представлениям, он был значительно хуже.

— Пожалуйста, давай забудем об этом…

Он беззвучно выругался, потом прошел к окну, заглянул наружу. Через какое-то время заговорил:

— Я беседовал с доктором Филдсом…

— Ну и что? — Эрни почти не испытывала любопытства, она просто старалась унять свои собственные растревоженные чувства.

— Он говорит, что готов выписать тебя из больницы.

Он мотнул головой, стараясь привлечь ее внимание. Губы приоткрылись в ожидании.

— После того, как ты разговаривала с ним, на следующий день я решил тоже потолковать, — продолжил он. — Доктор согласен с тем, что твое состояние вполне позволяет перенести перелет во Францию. Сегодня утром я сделал последние распоряжения на этот счет. В понедельник ты уезжаешь.