Весла легли на сиденья, гребцы закрепили их вдоль бортов.

— Поставить рангоут!

Краснофлотцы впятером установили мачту. Боцман убрал кормовой флаг и сменил румпель.[3] Когда подняли паруса и уселись на дне шлюпки, как это положено, лицом к парусу, боцман скомандовал:

— К повороту!..

Фок[4] заполоскал, потеряв ветер. Зато выброшенный влево кливер[5] напрягся, как тугой барабан, и, слегка кренясь на левый борт, шлюпка понеслась к далеким Летучим скалам…

Краснофлотцы натянули фланелевки.

Ася и Тимка пересели на дно шлюпки. Ася уже не плакала. Но глядела куда-то мимо Тимкиного плеча и время от времени судорожно поджимала губы, чтобы сдержать всхлип.

— Боцман! — позвал костлявый и горбоносый, стриженный наголо краснофлотец, который сидел до этого на веслах справа. Из-под тельняшки на груди его выбивались черные волосы. — Плесни воды.

Боцман вытащил из-под сиденья небольшой анкерок.[6] Тимка помог ему налить воды в черпак.

— Жратвы нет — хоть попить, — сказал горбоносый.

Ася всхлипнула:

— А у нас есть жратва…

— Что же ты скрывала, сестренка?! — уставился на нее черный, как негр, с белыми волосами краснофлотец, который был, пока шли на веслах, правым загребным. — Утаить хотела? Не по-флотски!

— Она хотела от тебя утаить, а с нами поделиться, — сказал усатый.

Ася улыбнулась непослушными губами, потом заплакала, потом обмахнула слезы и то ли тихонько засмеялась, то ли всхлипнула.

— У нас много! — похвалилась она.

Тимка показал:

— Под сиденьем, в сумке!

Выяснилось, что у них было пять банок щуки в томате, восемь банок сазана, четыре куска хлеба и несколько пластиков колбасы.

— Тут и взаправду пировать можно! — обрадовался впередсмотрящий.

Боцман кашлянул.

— Пировать будем после. Два хлеба пацанам, два поделить. Открой четыре банки сазана, остальные спрячь, Нехода. Путь долгий.

— Мы не будем! — сразу вмешалась Ася. — Мы не хотим есть.

Тимка поддержал ее. В конце концов боцман велел два куска хлеба и четыре пластика колбасы спрятать для них. Впередсмотрящий Нехода аккуратно завернул еду в газету и велел открыть не четыре, а три банки сазана.

— Перекусите потом, — сказал он Тимке и Асе. — Мы, признаться, вторые сутки без крохи во рту…

Тимка и Ася хотели протестовать: было очень стыдно, что им оставили половину хлеба, но чернокожий правый загребной, подняв кверху указательный палец, напомнил:

— В шлюпке командует боцман.

— Ладно, вы хоть это захватили! — похвалил Нехода.

— А это не мы, — сказала Ася. Плакать она уже не плакала, но спотыкалась на каждом слове и, глотая спазмы, делала неожиданные паузы. — Это один Кравцов там грабил для немцев, а Тима отнял…

И все одобрительно посмотрели на Тимку.

— Зря мы повернули! — сказал пятый краснофлотец, который был на веслах слева, самый молодой, улыбчивый, похожий на юнгу. — Надо было сходить в город! Там сейчас все эти кравцовы повылазили! Шлепнуть бы одного — двух, а уж тогда — в море!

Боцман хмуро вздохнул и не ответил, глядя в светящийся горизонт.

Когда разделили хлеб, колбасу (горбоносый отвернулся при этом, а Нехода, накрыв пайку ладонью, спрашивал его: «Кому?»), до блеска вычистили и выкинули за борт жестянки из-под сазана, боцман сказал:

— Если нас перехватят в море — нам крышка, но если будем жаться к земле — засекут береговые посты, и крышка наверняка. Потому, решаю, будем двигаться открытым морем. Других предложении нет?

Других предложений не было.

Ветер туго напряг паруса, и шлюпка в стремительном крене ощутимо прибавила ходу, когда боцман переложил руль, забирая глубже в море.

Взошло солнце, и длинные, пологие волны засверкали в его лучах переливчатыми холодными бликами.

Ветер с рассветом ослабел, но шли в почти полный бейдевинд, то есть при попутном ветре, почти с кормы, и шлюпка ходко резала волну за волной, оставляя позади широкую полосу водоворотного следа, хотя, если смотреть в сторону горизонта или на кого-нибудь в шлюпке, она казалась недвижной. К этому времени Тимка уже как следует разглядел всех и знал, что фамилия усатого левого загребного — Корякин; правый, с белыми, выгоревшими волосами, — Леваев, горбоносый был по национальности азербайджанец, и его звали Сабиром. Тот, что сидел за спиной Корякина — Шавырин, — оказался не моложе других в шлюпке, но редкая светлая борода его была почти незаметной. А впередсмотрящий Нехода, с густым, темно-русым чубом из-под бескозырки, обрастал почему-то красной, даже розовой щетиной.

Все отдыхали, перекусив консервами, молчали под мерное покачивание шлюпки. А боцман долго, тревожно вглядывался в горизонт и наконец объяснил причину своего беспокойства:

— Нас видно миль за пятнадцать. Под парусами идти опасно. Враг обнаружит нас раньше, чем обнаружим его мы. Так я считаю?

— Да, — сказали краснофлотцы.

И боцман решительно скомандовал:

— Паруса долой, руби рангоут!

Краснофлотцы уложили мачту и паруса на середину шлюпки. Боцмац опять установил кормовой флаг, который убирал на время, пока шли под парусом, потому что был флаг на фоке. Опять сменил румпель, но не пересел выше, на сиденье рулевого, как должен был сделать, а спросил Тимку:

— Править умеешь?

— Д-да… — запнувшись, ответил Тимка.

— Садись и командуй! — приказал боцман. — Дочь штурмана Вагина, смени краснофлотца Неходу, будешь впередсмотрящей.

— Есть… — сглотнув комок, ответила Ася и пробралась в нос шлюпки.

Тимка занял сиденье рулевого. Нехода и чернокожий Леваев устроились на средних сиденьях. А боцман занял место правого загребного.

— Командуй, — повторил он. — Ориентироваться будешь по солнцу, чтобы оставалось за кормой слева.

И Тимка негромко, но отчетливо, как много раз командовал при нем отец, сказал:

— Уключины вставить, весла разобрать! — Потом: — Весла! На воду!..

И уже потерявшая ход шлюпка опять начала резать волны.

Править шлюпкой в открытом море не так уж трудно. Краснофлотцы гребли размеренно, сильно, и прошли без передышек уже около часа, когда молчание нарушил звонкий, встревоженный голос Аси:

— Вижу крест на горизонте!

— Суши весла! — скомандовал Тимка.

Краснофлотцы перестали грести, установив весла перпендикулярно бортам шлюпки и развернув лопасти параллельно воде. Взгляды всех обратились прямо по курсу шлюпки. Но даже боцману не сразу удалось разглядеть верхушку мачты на горизонте с короткой поперечной реей.

— Глаза у тебя штурманские… — похвалил Асю левый баковый Шавырин.

— Крестоносец… — сказал усатый Корякин.

— Идет прямо на нас… — добавил левый средний Нехода.

Боцман молча, хмуро глядел на горизонт. И Тимка скомандовал:

— Весла!

Краснофлотцы сразу передвинули руки на ребристых валиках весел, как их положено держать при гребле.

— На воду! — скомандовал Тимка.

Весла, занесенные к носу шлюпки, одновременно забрали воду. Тимка привстал, переложив руль влево, чтобы уйти ближе к невидимому берегу.

Пот градом катил по лицам краснофлотцев, и шлюпка летела, как на гонках, но эсминец, постепенно вырастая на глазах, скоро оказался уже в нескольких кабельтовых[7] от нее. Стало ясно, что от преследования не уйти. Над палубой крестоносца взвилось облачко орудийного выстрела, и одиночный снаряд взметнул прямо по курсу шлюпки столб воды.

— Суши весла! — приказал Тимка, и не успел он вспомнить, какой должна быть команда, чтобы краснофлотцы приготовились к бою, как левый баковый Шавырин рванулся к винтовке у своих ног, и боцман взял командование шлюпкой на себя.

— Отставить! — приказал он.