Когда появился Большой в сопровождении Николая Николаевича, красноармейцы и задержанные на посту моряки встали.

Командир поста, невысокий рябой красноармеец, доложил, что шестеро отсутствующих бойцов разыскивают в лесу пропавшего боцмана.

— Почему не все?! — удивился Большой. — Отправьте на поиск остальных! И предупредите, что живой или мертвый — боцман должен быть найден! Ясно?!

— Так точно! — ответил рябой красноармеец. — Но у меня… — он замялся, — никого не останется здесь…

— Здесь используйте моряков. — Большой показал головой на краснофлотцев. — Мы проверили их показания. Они действительно были взяты в плен со шлюпки. — И он обернулся к удивленным краснофлотцам: — Странно для меня только то, что они как по заказу теряют своих командиров — именно тех, кто нам больше всего нужен! Сначала потеряли командира корабля, потом боцмана! Не так?

Краснофлотцы понурились.

— Товарищ Большой! — не выдержал усатый Корякин. — Сначала мы выполняли приказ командира, а потом — приказ боцмана…

— Слышал! — не глядя ни на кого, ответил Большой. И, делая шаг в сторону землянки, раздраженно повторил: — Все слышал…

Рябой командир поста, чтобы не докучать начальству, шепотом отдавал приказания красноармейцам, когда из лесу на территорию поста вышел Григорий, ведя перед собой Тимку. При этом он крепко держал его за отведенную за спину руку. Глаза Тимки были красными, лицо — мокрым от слез. Увидев краснофлотцев на поляне, он рванулся.

— Га-ады! — закричал он сквозь слезы. — Предатели!

Григорий дернул его за руку. Прикрикнул:

— Хватит! Псих несчастный!

Они действовали по плану. И заплакал Тимка — тоже по плану.

— Не крутите ему руки, Григорий! — потребовал Большой. — Отпустите его! Я же предупреждал: обращаться осторожней!

— Не получается осторожно, товарищ командир… — оправдался Григорий, в то время как изумленные краснофлотцы, не веря своим глазам, наблюдали за происходящей сценой.

Едва разведчик отпустил Тимкину руку — тот прыжком отскочил в сторону от него и бросился бежать в лес. Краснофлотцы растерялись, а Григорий, чертыхнувшись, рванул следом за Тимкой.

Через две — три минуты после непродолжительной возни, вскриков, ругани Григорий опять выволок Тимку на поляну. Из носа его сочилась кровь, нижняя губа припухла.

— Я же запрещал бить его! — прикрикнул на Григория Большой.

— Не бил я его! — огрызнулся Григорий. — Сам в ольху врезался! А у меня вот! — Он показал укушенное запястье.

Тимка рвался и аж стонал от бессилия.

— Ты посмотри на краснофлотцев! Кого ты считаешь врагами: их, его, нас?! — негодующе спросил Большой, показывая ему то на краснофлотцев, то на Григория, то на себя и Николая Николаевича.

— Все вы предатели и убийцы! — выкрикнул ему Тимка.

— Тимоша… — позвал горбоносый азербайджанец.

— Предатели! — яростно повторил Тимка. — Трусы!

Николай Николаевич показал Григорию на землянку.

— Давайте его сюда… — Григорий стащил Тимку вниз по жердяным ступеням.

Большой и Николай Николаевич молча вошли следом. А краснофлотцы и рябой командир поста так и стояли, недоумевающе приоткрыв рты, пока к ним не присоединился Григорий.

— Ну, звереныш… — мрачно проговорил он, затирая носовым платком укус на руке.

— Что с ним такое, корешок?.. — осторожно поинтересовался Нехода.

Григорий тихонько выругался сквозь зубы.

— Йод у вас есть? — спросил он рябого командира поста.

Тот нырнул во вторую землянку.

— Что с ним? — переспросил Григорий, смазав йодом запястье. — А ты спроси его — что? С утра вот такая петрушка. Чуть старшого нынче не хлопнул… — Григорий вздохнул, показывая у виска. — Не выдержало у парня… Дайте закурить кто-нибудь.

У краснофлотцев табака не было. Пустили по кругу кисет командира поста. Григорий присел на пенек в стороне от пышущего жаром огня.

— Слишком много перепало вчера на долю парня… — объяснил он. — Вы вчера на крестоносце говорили ему — патронов нет. А он потом хапнул боцманский наган — там четыре заряда. Решил, что и винтовки вы побросали вчера с патронами…

— А ты б ему объяснил, — вмешался левый баковый Шавырин, чья щетина подросла за сутки и сразу прибавила ему несколько лет, — что не мог боцман рисковать — нельзя ему было!

— Иди попробуй объясни. — Григорий показал через плечо на землянку, откуда слышались Тимкины выкрики. — Сами думали, вас увидит — очухается. А он еще хуже. Считает, отца его все угробили.

— Чокнутый — не иначе! — выругался загорелый до черноты Леваев.

— Ну, пусть мы, а к вам-то он что? — удивился Корякин, грустно поглаживая усы.

— То-то и оно, что к нам у него еще больше, чем к вам… — мрачно вздохнул Григорий и надолго замолчал, пыхая самокруткой.

Все выжидающе курили, поглядывая на него.

— Вы вчера на эсминец, — рассказал Григорий, — а он со штурманской дочкой поднял кливер — и дуй не стой на место вашего боя, к Летучим скалам. Район этот малый вдоль и поперек знает — рыбачить с отцом ездили. Ну и ну… — Григорий опять вздохнул. — Нашли они там сожженные трупы в яме… Представляете самочувствие? — Он оглядел краснофлотцев.

— Н-да… — проговорил Сабир.

— Закидали они яму булыжником, а у малого, видно, какое-то колесико уже соскочило. Подружку свою отправил в город, а сам — боцманский наган за пояс и к нам. Батька его, видать, неосторожный был… Рассказал перед рейсом, какая задача у него… Вот малый и взбеленился. Вы, говорит, сами в лесу отсиживаетесь, а отца предали?! Глазом никто не успел моргнуть, как он пушку из-за пояса — хап, и не шарахни я его по руке — влепил бы старшому как пить дать!

— Отчаянный малый! — похвалил чернокожий Леваев.

— Да, тут уж ничего не скажешь… — согласился Григорий.

— Когда нас подгребли, — вспомнил Сабир, — фашист кричит: флаг убери, а он хоть бы глазом моргнул! И под выстрелами держался что надо… Отца его вы зря, отец у него правильный.

— Может, и правильный, да нам-то от этого не легче. Теперь валандайся вот с мальчишкой.

— Уши б нарвали да отпустили! — подсказал Нехода.

Григорий посмотрел на него осуждающе:

— Уже воевал ты вроде, а воевать не научился… Где наш груз? Боцмана вы прохлопали? Если боцмана не отыщем, только этот малый может помочь нам, а он и слушать ничего не хочет…

Придавив каблуком недокуренную самокрутку, Григорий поднялся навстречу вышедшему из дальней землянки Большому.

— Григорий, — окликнул тот, — останешься здесь. Пусть мальчонка отдохнет — может, образумится. Организуйте дежурство: одного его не оставляйте. Я с командиром поста пойду по секретам. Появится боцман со «Штормового» — немедленно ко мне! Пацана тогда отпустишь, — добавил он вполголоса, кивнув на землянку. А потом громко сказал в сторону двери: — По законам войны, Тимофей, я бы должен судить тебя за отказ помочь Родине! Я не хочу этого делать, ты подумай.

— Мне нечего думать! — крикнул из-за двери Тимка. — Я не боюсь вас! Отца вы убили, теперь давайте меня!

— Будьте с ним поласковей, — велел Большой краснофлотцам. — Не выдержали нервы у парня, я думаю — пройдет… И глаз с него не спускайте! Мальчишка нам очень нужен.

С Григорием Тимка не разговаривал. Забился в угол самодельного топчана и смотрел с ненавистью. А разведчик пытался его урезонить:

— Взрослый парень, но смотрю я на тебя — мальчишка! Ты хотел командиру пулю всадить — он на тебя не злится. Меня всего вымотал, даже укусил вот, как барбос какой, — я тебе прощаю. А ты выдумал себе какую-то чепуху и глядишь зверем! Ребята вот за твоего отца умирать шли! А ты…

Тимка молчал, упрямо кусая губы.

Вконец расстроенные краснофлотцы тоже пытались как-то повлиять на него. Тимка угрюмо отмалчивался в ответ, потом лег, демонстративно отвернувшись к стене. И, утомленный переживаниями, скоро заснул.

Григорий и краснофлотцы допоздна сидели возле него, шепотом переговариваясь о том о сем.