Вскоре Крассу представилась возможность прервать тягостную череду поражений римской армии. Он одержал победу над «10000 спартаковцев, где-то стоявших лагерем отдельно от своих» (Аппиан). «А Спартак тем временем отступил через Луканию и вышел к морю. Встретив в проливе киликийских пиратов, он решил перебраться с их помощью в Сицилию, высадить на острове две тысячи человек и снова разжечь восстание сицилийских рабов, едва затухшее незадолго перед тем: достаточно было бы искры, чтобы оно вспыхнуло с новой силой. Но киликийцы, условившись со Спартаком о перевозке и приняв дары, обманули его и ушли из пролива» (Плутарх).

Видимо, наличных кораблей не хватало для того, чтоб перевезти на Сицилию всю армию. Две тысячи рабов должны были сыграть роль передового отряда и подготовить плацдарм к прибытию самого Спартака, он же рассчитывал тем временем покончить с Крассом. Пираты поступили так, как это во все времена было свойственно «джентльменам удачи». Воспользовавшись случаем и получив легкие деньги, выполнять какие-то обязательства они не сочли целесообразным и ретировались.

«Вынужденный отступить от побережья, Спартак расположился с войском на Регийском полуострове» (Плутарх). Сюда же прибыл и Красс. «Сама природа этого места подсказала ему, что надо делать». Второй раз за всю войну Спартак оказался в ловушке. Поперек перешейка от моря до моря по приказу Красса был вырыт ров длиной в 55 километров, глубиной около пяти метров. Вынутую изо рва землю использовали для строительства укрепленного вала. Даже уверенный более или менее в своей армии, Красс не желал рисковать.

«Сначала сооружения эти мало заботили Спартака» (Плутарх). Оставаться в Италии он не намеревался и теперь, после неудачной попытки договориться с пиратами, с еще большей настойчивостью пытался достичь Сицилии самостоятельно. «…запертые в бруттийском углу, они стали готовиться к бегству в Сицилию и, не имея лодок, напрасно пытались переплыть через бурный пролив на плотах из бревен и на балках, связанных ветвями…» (Флор).

Трудно вообразить, какие чувства должен был испытывать Спартак. Плоты и балки связанные ветвями, — это знак отчаяния. Провал второй попытки был грозным знамением того, что удача отвернулась от Спартака, боги лишили его своего расположения. Плоты разметала буря, а стихийные силы природы в особенности склонны были воспринимать, как проявления воли богов. Но какой бы силы удар судьбы не постигал Спартака, он противопоставлял ему не меньшую твердость духа. Спартак продолжал сражаться.

Аппиан упоминает о неудачной попытке штурмовать укрепления Красса, причем с удовлетворением сообщает: «Красс на заре уничтожил около 6000 человек неприятелей, а вечером еще приблизительно столько же, в то время как из римского войска было только трое убитых и семь раненых. Такова была перемена, происшедшая в армии Красса благодаря введенной им дисциплине».

Неудача не заставила Спартака отказаться от намерения пробивать себе дорогу с Регийского полуострова. Он уже убедился, что до Сицилии ему не добраться. Необходимо было, по крайней мере, вырваться на оперативный простор. «Он ждал только всадников, кое-откуда прибывавших к нему» (Аппиан), а между тем беспокоил осаждавших мелкими вылазками, затрудняя осаду. «Он постоянно неожиданно нападал на них, набрасывал пучки хвороста в ров, зажигал их и таким путем делал осаду чрезвычайно трудной. Он приказал повесить пленного римлянина в промежуточной полосе между обоими войсками, показывая тем самым, что ожидает его войско в случае поражения» (Аппиан).

В Риме затяжной характер осады вызвал раздражение. На собственном опыте убедившись в полководческих талантах Спартака и ожидая любых неожиданностей от сильного и изобретательного врага, Сенат решил наконец противопоставить Спартаку равного ему полководца. Вторым главнокомандующим в войне со Спартаком был назначен возвращающийся из Испании Помпей. Это назначение было как нельзя менее на руку Крассу, чье ревнивое соперничество в славе с Помпеем было общеизвестным. Теперь желанные лавры ускользали от него к сопернику, и так без меры увенчанному военной славой. А ведь незадолго до того Красс считал свое положение настолько рискованным, что даже сам писал в Сенат, предлагая призвать из Испании Помпея, а из Фракии Лукулла. Тогда, не надеясь на победу, он стремился хотя бы переложить ответственность за окончание войны на чужие плечи. Появление Помпея или Лукулла лишило бы его, конечно, лавров победителя, но и позора поражения он избежал бы.

«Красс, опасаясь, что слава победы может достаться Помпею, старался всячески ускорить дело и стал нападать на Спартака. Последний, также желая предупредить прибытие Помпея, предложил Крассу вступить в переговоры». Предложение было с презрением отвергнуто, но вот интересно, что именно собирался предложить Спартак Крассу? Может быть, просто взятку за то, чтоб Красс приостановил военных действия и дал Спартаку возможность каким-то образом покинуть Италию? В этом случае победа, по крайней мере, не досталась бы ни ему, ни Помпею.

Дождавшись бурной и снежной зимней ночи, Спартак повел свою армию на штурм укреплений Красса. Завалив небольшую часть рва хворостом и землей, ему удалось с боем пробить себе дорогу к Брундизию.

И снова в армии восставших, деморализованной постоянными неудачами, отсутствием перспектив, предчувствием близкого конца вспыхнули раздоры. Счастливой звезде Спартака уже не верят. То один, то другой отряд отделяется от армии, чтоб искать спасения на свой страх и риск. «…многие, отпав от Спартака, расположились отдельным лагерем у Луканского озера. Напав на этот отряд, Красс прогнал его от озера, но не смог преследовать и истреблять врагов, так как внезапное появление Спартака остановило их бегство» (Плутарх). И опять, как это было с Криксом, великодушие Спартака, блеск его маневра спасли его людей и лишили римлян победы.

Но и вслед за этим от армии Спартака отделяется крупный отряд, состоящий из галлов и германцев, под предводительством Гая Канниция и Каста. Это даже не отряд, а почти половина армии. Римские источники указывают число погибших в последовавшем бою этого отряда с римлянами — тридцать пять тысяч. Оба лагеря восставших рабов, по-видимому, располагались недалеко друг от друга. Сект Юлий Фронтин в своем сочинении «О военных хитростях» так описывает происшедшее: «Красс в войне с беглыми рабами у горы Коломация стал двумя лагерями рядом с лагерем врагов. Затем ночью, переменившись войсками и оставив палатку предводителя в большом лагере, чтобы обмануть врагов, он сам вывел свое войско и поставил его в боевом порядке у подошвы вышеназванной горы. Разделивши конницу, он приказал Л. Квинкцию часть ее направить против Спартака и завлекать его притворным видом боя, а другою частью конницы постараться выманить на битвы галлов и германцев из отрядов Каста и Ганника (Гая Канниция) и под притворным видом сражения завлечь их туда, где он сам заранее стоял со своим войском в боевом порядке. Когда варвары стали их преследовать, конница расступилась, уйдя на фланги, и внезапно перед врагами появился боевой строй римской пехоты, которая с громким криком ударила на них».

Плутарх указывает иное число погибших — двенадцать тысяч триста. Из них только двое были убиты в спину «все остальные пали, оставаясь в строю и сражаясь против римлян». Вместе с ними погибли и их вожди, Гай Канниций и Каст. Спартака окружали благородные люди, вожди восстания гибли с оружием в руках, ни один не пытался спасти жизнь в бегстве. А вот и доставшаяся римлянам добыча, впечатляющий список, свидетельство недавних побед спартаковцев: «…пять римских орлов, двадцать шесть военных значков, много военной добычи, между которой было пять ликторских связок с секирами» (Фронтин).

После этого поражения Спартак начал отступление к Петелийским горам, «за ним по пятам следовали Квинт, один из легатов Красса и квестор Скрофа. Но когда Спартак обернулся против римлян, они бежали без оглядки и едва спаслись, с большим трудом вынеся из битвы раненого квестора. Этот успех и погубил Спартака, вскружив головы беглым рабам. Они теперь и слышать не хотели об отступлении и не только отказывались повиноваться своим начальникам, но, окружив их на пути, с оружием в руках принудили вести войска назад через Луканию на римлян» (Плутарх).