Твердил то же самое и теперь, машинально, в такт шагам по разогретому асфальту. На встречных не глядел, к шикарным иномаркам не приглядывался. Существовал, будто узник в одиночной камере. А что? Подходящее сравнение. Приговоренных к смертной казни содержат именно в одиночках, а разве люди не обречены умереть в конце отведенного срока? Все смертны, и никуда от этого не деться. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Не раз и не два дядя Ваня заводил с Константином разговоры на возвышенные темы о бессмертной человеческой душе. Перерождение, карма – все это звучало красиво, да только верилось в это с трудом. На кой хрен бессмертная душа тому же дяде Ване? Водку хлестать в новых воплощениях? А наркоманам? А игроманам? А телеманьякам? А прочей публике, тупо вкалывающей всю жизнь лишь для того, чтобы приобрести тачку в кредит да ездить на ней греть пузо с упаковкой пива под рукой? Нет, господа мистики, шалите. Чтобы душа бессмертной стала, нужно сперва эту душу заиметь, выпестовать ее, закалить, выкристаллизовать. Вот тогда и перерождайтесь сколько влезет. Иначе – на переработку, как не имеющие ценности отходы.

Расслабленно опустившись на скамью, стоящую на отшибе, подальше от людских глаз, Константин велел себе отбросить посторонние мысли и сосредоточиться на главном. Почему-то это сегодня плохо получалось. Внимание постоянно переключалось то на воробьев, беззаботно чирикающих на деревьях, то на проходящих мимо девушек, среди которых попадались очень даже симпатичные особы, свободный доступ к которым был для Константина заказан навсегда. Его удел – иметь дело с проститутками, не обращающими внимания на внешность клиента. Или проводить время в полном одиночестве, вынашивая планы возмездия.

– Что уставилась? – спросил он у кошки, замершей напротив скамьи. – Нравлюсь?

Кошка не ответила, продолжая пялиться на Константина круглыми немигающими глазами. Белоснежная, с черной мордочкой, она даже в неподвижности своей умудрялась оставаться грациозной.

– А ты мне нравишься, – пробормотал Константин. – Мы с тобой одной крови, ты и я, верно? Гуляем сами по себе, терпеть не можем собак и запросто обходимся без хозяев. Правильно я говорю?

Кошка брезгливо тряхнула передней лапой и прошествовала дальше, игнорируя Константина. Может быть, и для нее он тоже являлся уродом?

Хм… Константин провел пальцами по длинным корявым шрамам, перечеркнувшим его лицо от корней волос до левой скулы. Их было три, хотя могло бы быть и четыре. Повезло? Еще как! Глаз чудом уцелел между страшными отметинами, да и голова сохранилась на плечах.

Когда полицейские спрашивали Константина, где его так покорежило, он молча доставал удостоверение сотрудника МЧС. Оно было фальшивым, как и прочие документы Константина Игоревича Зорина, но липовые документы ничем не отличались от настоящих. Изготавливали-то их специалисты, официально работающие на государство, изготовляли на соответствующем оборудовании, со знанием дела. Другое дело, что подобный товар спускался налево за большие деньги, а их Константин не пожалел. Три тысячи долларов, и появился на свет Константин Зорин – без всяких реинкарнаций и прочей хиромантии.

Его прежняя фамилия – Рощин – осталась в прошлом. Там же осталось многое другое, за исключением характера и жажды поквитаться с братьями Мотылями. Из-за них вся жизнь Константина пошла кувырком, и он не собирался прощать братьям подлости, которую они совершили. Слишком дорого она ему обошлась, чтобы предать ту историю забвению. Христос, он, может быть, и подставил бы обидчикам вторую щеку. Правую, мысленно уточнил Константин, машинально трогая левую. По ней он уже схлопотал. Так, что мало ему не казалось…

А начиналось все славно. Он, здоровый, сообразительный и перспективный парень, отслуживший в армейском спецназе, был счастлив, устроившись охранником к братьям Мотылям. Мотыля № 1 величали Сергеем Викторовичем, он был высок и представителен, носил пшеничного цвета челку, падающую на лоб, имел розоватые, как у сенбернара, глаза и круглое, белое, напоминающее плохо пропеченный блин, лицо. Мотыль № 2 звался Александром Викторовичем, был ниже ростом, но зато в два раза превосходил брата в обхвате и страдал в равной степени от обжорства и одышки.

В ту пору Мотыли являлись не просто братьями, но и партнерами по бизнесу, появлялись повсюду вдвоем и решали вопросы коллегиально. Насколько было известно Константину, в последние годы их деловое партнерство сохранялось лишь номинально. Сергей Викторович тянул одеяло на себя, Александр Викторович – на себя, и было ясно, что рано или поздно это закончится либо ссорой, либо братоубийством, либо тем и другим поочередно. Но Константин не собирался отсиживаться в стороне, пока это произойдет. Образно выражаясь, он жаждал крови.

О, как доверял он всесильным братьям Мотылям, когда те пели про непрошибаемую «крышу», которую им якобы давали серьезные дяди из ФСБ! «Ты, главное, не парься, – пыхтел Александр Викторович, подписывая приказ о назначении Константина заместителем начальника службы безопасности братской фирмы «Интеринвест». – У нас все схвачено. Делай, что тебе говорят, и не думай о последствиях. Это наши проблемы».

«Если что, – гудел Константину в другое ухо Сергей Викторович, – мы тебя всегда вытащим, всегда отмажем. Разрешение на ношение оружия получишь недельки через две, а пока пусть тебя это не колышет. Выполняй приказы и не бери дурного в голову. Мы все – одна семья. Тебя никто в обиду не даст».

С пистолетом под мышкой и с ключами от выданной ему по доверенности «Ауди» Константин чувствовал себя на седьмом небе. Он уважал Мотылей, ценил их доверие и знал, что не подведет. Глупый, романтический юнец, верящий в благородство, верность и честь… Ему и в голову не приходило, что в первую очередь братья Мотыли бандиты, а уж потом предприниматели. Что бизнес их легален лишь на страницах налоговых отчетов. Что сам Константин был не первым и даже не десятым заместителем начальника их службы безопасности. Что сам начальник отчего-то на «стрелки» не ездит и в разборках участия не принимает. А ведь времена были лихие, трудные, кровавые… То Мотыли наезжали на кого-то, стремясь прибрать к рукам железнодорожный вокзал вместе с прилегающим рынком. То щемили их самих, претендуя на спорткомплекс «Олимпийский» или на одноименный отель в центре города. Кого-то расстреливали из автоматов, кого-то резали, кто-то подрывался на гранате. Лакомых кусков оставалось все меньше, тогда как желающих прибрать их к рукам становилось все больше. Летели головы, тасовалась собственность, бандитские бригады в полном составе отправлялись за решетку, а Константин… Свято веруя в фээсбэшную «крышу» и порядочность Мотылей, он исполнял то, что считал своим долгом.

Он честно отрабатывал свой хлеб и не подвел Александра Викторовича, когда однажды тот подвергся нападению в своем подъезде. Нападающих было трое: один дожидался толстого Мотыля на лестничной площадке возле лифта, а двое других страховали его пролетом выше и ниже. Первого вырубил подчиненный Константина, молодой кикбоксер Леха, обладавший отличной реакцией. В следующую секунду его череп разнесло пулей, прилетевшей сверху. Стену забрызгало красным, как будто банку клубничного варенья об нее шмякнули. «Ой», – успел произнести Леха, прежде чем упал замертво.

Стрелок, находившийся наверху, высунулся снова, чтобы пристрелить Константина. На голове у него была вязаная шапочка с прорезями для глаз. Вероятно, она перекосилась от резких движений, помешав сделать прицельный выстрел. Пуля выломила из стены кусок штукатурки и ушла в сторону, жужжа, как металлическая муха. Константин вскинул ствол и выстрелил практически наугад. Ему повезло. Стрелка отбросило назад, словно его дернули за невидимую леску. Ударившись головой о батарею парового отопления, он сполз на пол и остался сидеть там в позе внезапно отрубившегося пьянчужки.

Не теряя времени, Константин очертя голову ринулся вниз, на звук передергиваемого затвора. Второй стрелок оказался таким же незадачливым, как и первый. То ли затвор у него переклинило, то ли обойма оказалась пустая. Вникать в эти подробности Константин не стал. Направил на киллера ствол и дважды выстрелил ему в живот.