Пробиравшаяся через тайгу троица чем-то смахивала на беглых зэков, вот только экипирована была иначе. Камуфляжная военная форма, вещмешки, высокие ботинки, автоматы…

Подразделение внутренних войск подоспело? Пожалуй, что так оно и есть, решил Егорыч, незаметно наблюдая за тремя парнями, прущими по тайге, как танки. Ему вдруг стало жаль безвозвратно ушедшей молодости. А еще ему захотелось заиметь точно такую же одежку и обувку. «Ни тому ни другому сносу нет», – завистливо подумал он.

Сам Егорыч был обряжен в неизменную засаленную телогрейку, допотопное галифе с выцветшим кантом и латаные кирзовые сапоги. Несмотря на просторную одежду, скрадывающую очертания фигуры, было заметно, что он худ и жилист, как отощавший по летней поре волк, но силенок в нем все же оставалось много. Это с учетом застарелой язвы и семи десятков лет с гаком, считать которые скрупулезно было неохота, да и незачем. Годы в тайге – что! Главное – зубы, а их у Егорыча оставалось ровно пятнадцать, каждый наперечет. Осторожно потрогав языком расшатавшийся верхний клык, Егорыч ловко сдернул с плеча двустволку, присел и выглянул поверх полусгнившего ствола лиственницы.

Пятнистая троица его не заметила. Топала по лесу шумно, почти не таясь, хрустела валежником, шуршала небрежно отбрасываемыми еловыми лапами. Потянув ноздрями, Егорыч уловил кислый запах пота. Идущий первым еще и дымил сигаретой как паровоз – за версту учуять можно. Желторотик. Бывалый таежник себе такого никогда не позволит.

Хмыкнув, Егорыч двинулся параллельным курсом, ставя ноги так, чтобы не наступать на сухие сучья. Ружье он держал стволами вниз, потому как стрелять в людей не собирался. Хотя и мог пальнуть, как много лет назад, когда на его заимку наведались беглые урки, позарившиеся не только на харчи, но и на жену Егорыча. Кости их давно сгнили в земле, да и Клавдия в скором времени преставилась, подхватив воспаление легких. Затем настал черед любимой лайки Стрелки, схватившейся с рысью. С тех пор Егорыч куковал один, потому что куковать больше не с кем было. На пришлых людей смотрел он настороженно, однако с живейшим любопытством.

Если предположение Егорыча было верно, то он видел перед собой служивых, явившихся по его вызову. Однако можно было и ошибиться. Конвойные на зоне столь активно перенимали у зэков повадки и привычки, что порой становились неотличимы от них. Особенно когда усаживались на корточки и заводили приблатненные разговоры, сплевывая сквозь потемневшие от чифиря зубы и раскидывая веерами татуированные пальцы.

Нет уж, до поры до времени от незнакомцев лучше держаться подальше, решил Егорыч, ступая между деревьями бесшумными шагами бывалого охотника. А вдруг это беглые зэки, переодевшиеся в форму убитых конвоиров? В таком случае они мигом порешат Егорыча на месте, особенно если проведают, что конвой вызвал именно он. Вот и мобильный телефон, выданный начальником зоны, в кармане телогрейки болтается. А в телефоне том номерок дежурного небось сохранился. Сам Егорыч журнал звонков очистить был не способен, зато эти молодые мордовороты, вооруженные «калашами», явно умеют обращаться с современной техникой. Как говорится, молодые, да ранние.

Ранние, да неудалые…

Прячась за вековыми стволами и зарослями папоротника, Егорыч шел вровень с пришлыми парнями, прислушиваясь к их репликам. Говорили они, правда, мало, ограничиваясь матюками да междометиями. Видать, выдохлись, покуда добрались до места, названного Егорычем. Три версты на северо-запад от Гнилой пади, но так сюда от зоны еще дотопать надо. Напрямик, через буреломы и буераки. Все ж таки дотопали. Ежели, конечно, эти трое присланы «кумом», а не шастают по округе по своим темным разбойничьим делишкам.

Через пару минут они замедлили шаг.

– Кажись, здесь, – пропыхтел парень в редком для этих мест черно-сером камуфляже. Остальные двое носили зеленое с бурым, что больше подходило для маскировки в тайге.

– Крестись, Зайцев, если кажется, – буркнул рослый здоровяк, в котором сразу угадывался старший.

Погоны он не носил, а нашивок издали Егорыч не видел, но уже почти на все сто был уверен, что перед ним офицер. Скорее лейтенант, чем капитан. Уж больно молод для капитана. Молоко на губах частично обсохло, но еще не вполне.

– Точно здесь, товарищ лейтенант, – звонко доложил третий вояка, первым сунувшийся на поляну. – Кровищи-то, кровищи!

Что-то детское было в его голосе. Обрадовался, как малец, наткнувшийся на грибное место.

– Без тебя вижу, Сидоркин, – огрызнулся лейтенант. – Только еще пока неизвестно, чья это кровь. Может, птичья, а может, звериная.

Сказав эти слова, он прикусил язык. Понять его было можно. Егорыч и сам оторопел, когда впервые попал на эту поляну со взрытым, щедро пропаханным медвежьими когтями дерном. Кусты вокруг были помяты и измочалены, но взгляд останавливался не на них. Приковывали его истерзанные останки человеческого тела, облепленные багровыми лоскутами и таежным гнусом. Насосавшиеся крови комары не взлетели при появлении людей. Отяжелели так, что крылышки их не держали.

– Матерь божья, – пролепетал Зайцев, держась за горло обеими руками. – Да он же бе… бе… без башки…

– Это кто ж его так? – прохрипел в свою очередь лейтенант, фамилия которого была, кстати говоря, для здешних краев вполне уместная – Кедрин.

– И куда остальное подевалось? – подал голос Сидоркин, не отваживаясь сделать хотя бы шаг вперед. – Ноги там… руки…

– У хозяина в брюхе, – пояснил Егорыч, выступая из укрытия с двустволкой на ремне. – Или в заначке его.

– В чьей заначке? – недоуменно спросил лейтенант, повернувшись к приближающемуся охотнику.

– Известно в чьей. В хозяйской, – откликнулся Егорыч.

– А хозяин кто?

– Косолапый, кто же еще. Медведь, значит. Здоровенный. С корову в холке будет. Я следы замерил – ахнул.

Охранники зоны – а в том, что это были именно они, сомневаться уже не приходилось – одновременно уставились на громадные медвежьи следы вокруг окровавленной жертвы. Так же синхронно их головы завертелись по сторонам, а уши насторожились, пытаясь уловить подозрительные звуки. Никому из троих еще не доводилось сталкиваться с медведем нос к носу, однако всяких баек они наслушались предостаточно.

Вообще-то медведи почти никогда не нападают на людей первыми, тем более летом, но изуродованный труп на поляне свидетельствовал о том, что у всякого правила бывают исключения. Видать, порезвился здесь матерый шатун, уже попробовавший однажды человечины, а потому вдвойне опасный. От такого не убежишь – он при желании и сохатого догонит, и даже лошадь. Махнет лапой – хребет пополам. А в придачу к этому когти у медведя размером с кинжалы. Лютый зверюга.

– Поставить переводчик огня оружия на стрельбу одиночными выстрелами, – скомандовал Кедрин. – В случае чего бить прицельно, желательно в сердце. Близко не подпускать.

– Да он и не подойдет теперь близко, – подал голос Егорыч, отплевываясь от мошкары. – Убег. Видать, раненый был. Или разозлил его кто-то крепко. Вот и осерчал. Отыгрался на бедолаге – и в лес. Ищи-свищи.

Сидоркин покосился на окровавленные останки.

– А чего не слопал этого без остатка? Свежатина все ж таки.

– Медведь, он часто так, – охотно пояснил Егорыч. – Конечности оторвет, а тулово бросит. Брезгует человечиной. Разве что кости погрызет потехи ради. Или голову по земле погоняет на манер мяча.

– Мяча, – машинально повторил Зайцев, повернулся на каблуках и пошел в кусты блевать.

– Отставить! – рявкнул лейтенант Кедрин.

На подчиненного окрик не подействовал. Он обессиленно опустился на колени, по-бабьи всхлипнул и задергался в рвотных судорогах.

– Это ничего, – вступился за него Егорыч. – Не по пьяни ведь.

– А он и по пьяни то же самое устраивает, – заложил товарища Сидоркин, имевший вид весьма бледный, но крепившийся изо всех сил.