Чабаны поздравили меня с тем, что я нашёл заблудившихся овец, и подарили красивую чабанскую ярлыгу.
— Отныне ты настоящий чабан, — сказал дядя Мухтар. — Умеешь носить бурку, папаху и ярлыгу, будем начислять тебе трудодни.
Дядя Мухтар, конечно, шутил, но мне было очень приятно.
Аслан становится вожаком
Как я говорил, Карабаш недолюбливал Аслана. В присутствии чабанов, особенно дяди Мухтара, он и виду не показывал, что Аслан ему не по душе, но, оставшись один на один, они смотрели друг на друга злыми глазами, угрожающе скалились и урчали.
Наконец противники схватились.
Неподалёку от наших палаток по крутой скале вилась тропка, такая узкая, что разминуться на ней было невозможно. Одному обязательно надо было прижаться к стене, чтобы пропустить другого. На этой-то тропинке и встретились Карабаш и Аслан. Они шли навстречу друг другу и, когда оставалось метра четыре-пять, остановились. Посторониться означало унизиться и признать поражение без боя. Собачья гордость не позволяла им этого. Оба скалили зубы и угрожающе рычали: «Посторонись, не то разорву!» Хвосты, закрученные спиралью, лежали на спинах чуточку покачиваясь — это означало готовность к бою.
Я сидел на скале и наблюдал. Видно было, что они ненавидели и боялись друг друга. Так они простояли минут пять, а потом поднялись на задние лапы и бросились вперёд. Передними лапами они ухватились за шеи и стали грызть морды. Вдруг Карабаш сошёл с тропинки и полетел в обрыв к речке, увлекая за собой Аслана. Схватка продолжалась. Я побежал вниз. Карабаш крепко держался зубами за ухо Аслана, а тот изворачивался по-всякому, но высвободиться не мог. Глаза собак налились кровью. Они хрипели. Из пасти шла пена. Я совсем растерялся, стал звать чабанов на помощь. Прибежали Сунгур и Гасан. Они решили так, как обычно решают чабаны: не разнимать, пока не станет ясно, кто победитель. У меня сердце разрывалось, глядя на них, особенно на извивающегося, окровавленного Аслана.
Вот он увидел меня. И то ли от злости, что я не пришёл ему на помощь, то ли силы прибавилось от моей молчаливой поддержки, он рванулся, высвободил своё ухо и тут же схватил Карабаша за глотку и шмякнул о землю. Они покатились, превратившись в один сплошной клубок.
Наконец Аслан подмял под себя Карабаша и начал его душить. Карабаш хрипел. Сопротивляться у него уже не было сил. Налитые кровью глаза начали закрываться. По всему было видно — конец близок.
— Разнимать надо! — крикнул Гасан. — Воды! Скорей воды!
Сунгур принёс в папахе речной воды и вылил её в пасть Аслану. Аслан отпустил свою жертву. Карабаш с трудом перевернулся на ноги и, поджав хвост, шатаясь, убежал. Аслан погнался было за ним, но я прикрикнул, и он оглянулся, будто спрашивал: «Добить Карабаша или оставить в покое?» Я подошёл к Аслану, погладил его по мокрой, грязной спине. Он был весь окровавлен, из уха сочилась кровь, правый глаз полузакрыт. И при этом по тому, как он стоял, было видно, что в душе Аслан торжествует победу.
В загоне чабаны насыпали в израненное ухо Аслана какого-то белого порошка, чтобы поскорее зажило. Дядя Мухтар сердился. Он утверждал, что лучше всего собаки залечивают свои раны сами, зализывая их языком. Но Аслан до уха не доставал, и дядя Мухтар в конце концов прибегнул к порошку.
Чабаны хотели полечить и Карабаша, но он и близко не подходил к загону. Уполз далеко в кусты и там переживал свой позор.
С тех пор Карабаш стал сторониться всех остальных овчарок и почти ничего не ел. Похоже, гордость не давала ему забыть поражение. Аслан больше не преследовал его, но делал вид, что не замечает. Чабаны любили Карабаша и сочувствовали ему. Они решили отправить отару Сунгура на другую ферму, а вместе с ним Карабаша. А мой Аслан с тех пор стал вожаком стаи.
По-моему, чабаны поступили правильно.
Разлука
Аул наш Чатлу расположен на отвесной скале — сакля над саклей, и весь из камня. Улицы кривые, узкие. Кажется, если один камень снять с сакли, где начинается аул, то весь он рухнет. Но это только кажется. Аул наш стоит крепко, он будто высечен в скале и слит с нею.
С трёх сторон аул окружён неприступными скалами и только с четвёртой, с южной, стороны проходит шоссейная дорога. Когда подъезжаешь по шоссе, аул напоминает пчелиный улей, прилепившийся к скале. Старики рассказывают, что в древние времена, когда ещё не было самолётов и автомобилей, наш аул находился в равнине на берегу реки Койсу, что означает «Чёрная вода». Но то ли во время землетрясения, то ли чужеземными пришельцами аул был разрушен до основания, а люди, оставшиеся в живых, переселились на эту гору и основали аул Чатлу.
«Чатлу» — это значит «метла», но при чём тут метла, никак не пойму.
В низине, где раньше, по предположениям, был аул, и сейчас, когда пашут, находят гончарные изделия, серьги, бусы и разные другие украшения и безделушки. Рассказывают, что один крестьянин выкопал даже целый кувшин с золотыми и серебряными монетами. Он присвоил кувшин. Но теперь так не полагается, теперь все находки принадлежат государству, и я, если что-нибудь найду, обязательно сдам. А так хочется найти! Вот ребята позавидовали бы!
Аульчане переселились в горы и построили себе жилища на неприступной скале, потому что раньше народы враждовали между собой, нападали друг на друга и разоряли. В аул можно было входить только через одни-единственные ворота, которые всегда охранялись сторожами.
Так было в старину. Сейчас никаких сторожей нет, да и ворот тоже нет. Днём и ночью дорога в аул открыта, и гостям все рады-радёшеньки. У нас даже ссорятся из-за гостей: каждый хочет, чтобы гость остановился обязательно у него.
В конце августа мы пригнали отары к аулу. Их теперь будут переправлять на зимние пастбища в Прикаспийскую низменность. Вообще-то вокруг нашего аула есть прекрасные альпийские луга с сочной травой, но отары тут пасти можно только несколько дней. Жители аула сберегают эти луга для домашнего скота.
Когда мы вернулись с гор, мамы дома не было. Соседи сказали, что она на мельнице.
Приходит мама с мельницы и видит у ворот здоровенного чёрного пса. Она испугалась, попятилась и уж хотела бежать, когда пёс со всех ног кинулся к ней. Мама вскрикнула от страха, что он вот-вот её, укусит. Но пёс заскулил, радостно раскинулся на спине прямо под ногами у мамы. И только тут мама узнала Аслана. А он-то маму узнал сразу. Вот у собак память!
Аслан пошёл за мамой следом и сразу же стал всё по-хозяйски проверять. Сделал поный обход, начиная со своего убежища и кончая курятником. Всё обнюхал и, довольный, разлёгся у конуры.
На следующий день все мои товарищи пришли поздравить меня с приездом. Так у нас принято. Когда человек возвращается домой после долгого отсутствия, все его навещают. Шутка ли, друг вернулся!
Друзья мои без конца восхищались Асланом. Он снисходительно разрешал ласкать себя. Только одного Алика не подпускал: помнил, как Алик кидался в него камнями. Алик теперь жалел об этом и завидовал другим ребятам, но Аслан ни о чём не догадывался.
В полдень появился дядя Мухтар и увёл Аслана. Пёс охотно побежал за ним. Всем своим видом он будто говорил: «С ребятами мне хорошо, но моё место не здесь, а в отаре, с овцами».
Я отправился в районный центр за учебниками, а магазин оказался закрыт на ревизию. Пришлось несколько дней прожить в городе у родственников, чтобы не ходить взад-вперёд. И пока я гулял по городу, дядя Мухтар ушёл на зимние пастбища и, конечно, увёл Аслана с собой. Я был очень расстроен. Не потому, что Аслан ушёл с дядей: я понимал, что он теперь признанный овчар и должен помогать пасти овец, а не сидеть в конуре, — жаль мне было, что не попрощался с ним, будто предал его, как тогда в горах.
Я даже чуть не заплакал с досады. Но взрослые ведь не плачут. И я с трудом сдержал слёзы. Я же уже большой.
