— Мальчик, а ты откуда? — тут она осеклась, узнав свою отличницу. — Это ты?! А где волосы? Что случилось?

— Елена Николаевна, это стиль такой, красиво же, — с улыбкой ответила я.

Та не стала спорить, лишь покачала головой. Она прекрасно понимала максимализм подростковой души.

Надо сказать, отношения с ней у меня были прекрасные. Вы не подумайте: я хоть и была круглой отличницей, оценки меня совершенно не волновали, пугал только магнитофонный шнур, к которому любили прибегать родители в целях воспитания. Никогда не бегала за учителями, выпрашивая пятерочки. Наоборот: я легко могла с ними спорить, не соглашаться. Но не дерзить, не хамить, а вести дискуссии на равных (со взрослыми мне вообще было проще разговаривать).

Учеба давалась легко (кроме упомянутых ранее Истории и Географии, которые приходилось тупо зубрить, ведь логики в них я не видела, а только чувствовала ложь).

Русский язык был для меня понятной, упорядоченной системой, многослойной интересной структурой, я его просто чувствовала, во всех правилах видела логику и поэтому легко их запоминала.

Математика была музыкой, я понимала ее скорее интуитивно, чем с помощью мозга. Все цифры и буквы не были для меня пустым звуком, я просто видела их смысл, слышала их немое послание. С геометрией вообще легко: будучи художницей, чувствовала пространство, его структуру. Физика и химия попросту были очень интересны — так здорово пытаться понять законы природы.

Единственное, что могло помешать мне в учебе — природная лень (Природная ли? Может, как раз давление родителей отбивало желание что-либо делать?), но ее с лихвой компенсировала бдительная мама, неустанно следящая за моими успехами.

Вскоре вся школа говорила обо мне. У нас и с крашеными волосами-то ходили лишь единицы, и их за это гоняли, а тут — такое.

— Да, ну и причесон, — оценивающе оглядела меня Катя, когда мы стояли в курилке. Она была старше на год, то есть вообще совсем взрослая по моим меркам. Девочка была авторитетом школы. Я ее немного побаивалась.

— Это стиль такой, — оправдывалась я.

К моему изумлению, и здесь, вне класса, мой новый образ восприняли довольно мирно. Кто-то немного подшучивал — но не зло. Все же за период моего курения отношения со старшаками сложились довольно неплохие.

Директорша увидела меня последней, и то не в стенах школы. Видимо, учителя не стали ей ничего рассказывать.

Это была церемония награждения за первое место на региональной олимпиаде по русскому. Когда я поднималась на помпезную сцену дворца культуры, оформленного в стиле барокко, весь зал, полный учителей, директоров, людей из министерства, «круглых отличников» и их благородных родителей сначала ахнул, а потом погрузился в полную тишину.

Я чувствовала их недоумевающие взгляды — лысая победительница шла за своей высокой наградой. Даже у ведущей микрофон чуть не выпал.

— Ну и влетело нам из-за тебя, — позже рассказывала моя физичка Антонина Павловна. Она была старше моих родителей и такая, знаете, немного грубоватая, здоровая, эдакая мужичка. Не скупилась на крепкое словцо, могла даже пинками выпроводить какого-нибудь нерадивого ученика из класса, взбесившись от его упертого непонимания простых физических истин. Однажды, психанув, она швырнула в нас горшок с цветком во время урока. Еле успели увернуться. Но она была баба что надо — свой человек. Понимающая, прямолинейная, честная. Помню, как в более старших классах она отпаивала меня водкой в лаборантской, утешая после одной неприятной истории. Вот такая она была.

— А что случилось, Антонина Павловна? — не поняла я.

— Ну так после той церемонии наша директорша (а директорша, Лидия Антоновна, напоминала Брежнева — такая же неповоротливая и туповатая) целый педсовет собрала, ругала нас, учителей. Как мы тебе разрешили такое с собой сделать — мол, опозорила наша «гордость» всю школу своим видом. Долго мы тебя выгораживали.

Тем временем Ольга Ивановна (руководительница танцевального), не простив кровную обиду, всеми силами пыталась убрать меня из школы. Она приводила директорше веские аргументы: мол я с другого района, в танцевальный теперь не хожу — так что меня в хореографическом классе держать? Пусть теперь катится в свою отвратительную районную школу.

Но учителя встали за меня горой. Большинство из них вообще болело за учеников. «Ну что теперь, в старших классах, человека исключать», — уговаривали они директоршу, — «дайте уж доучиться, немного же осталось».

В итоге меня оставили.

Весь этот ажиотаж меня будоражил, я и думать забыла о той гоповской компании, откуда меня с позором выгнали.

Время шло, к моему виду все привыкли. Я постепенно дорабатывала свой образ: уговорила маму сшить мне приталенный черный френч и штаны из красивого черного же кожзама, на китайском базаре мне купили офигенные ботинки на платформе. Надо сказать, мама к экспериментам со внешностью отнеслась положительно: будучи творческой в душе натурой, она даже проявила неподдельный интерес. Папа, конечно, возмущался, ругался пару раз, но она уговорила его быть снисходительнее. Мол, подросток же — перебесится (ох как она заблуждалась!). Главное, что учится хорошо.

Если вы помните клип Мумий Тролля «Утекай», то примерно можете представить себе, как я выглядела (вспомните ту бритую бабу).

К тому времени Лагутенко стал моей новой страстью. Он выскочил на экраны, словно чертик из табакерки. Его бархатный вкрадчивый голос и безумная улыбка чеширского кота мало кого оставили равнодушным: его или любили за оригинальность и новизну, или ненавидели, называя педиком. На любимую группу мне удалось подсадить и свою подружку Олю — она тоже была отличницей, но оценки доставались ей потом и кровью, зубрежкой, ее мама тоже не скупилась на подзатыльники, прибегая еще и к изощренному моральному насилию, в отличие от моей.

И вот через месяц он приезжает в наш город, какое счастье!

Мама поддалась на долгие уговоры и позволила пойти (с условием, что после концерта — сразу домой).

Это был первый концерт в моей жизни! Я трепетала в предвкушении. Там-то и произошло судьбоносное знакомство — первое звено в цепочке головокружительных перипетий подростковой жизни. С него-то и начался новый, совершенно безумный и даже страшный этап моей биографии.

На концерт мы с Олей пришли заранее, часов за пять до начала, в надежде хоть краем глаза увидеть обожаемого нами Лагутенко вне сцены. У черного входа, где, по нашим предположениям, ожидалось появление группы, уже собралась небольшая толпа — человек тридцать с горящими глазами, примерно одинакового с нами возраста. Вокруг царила атмосфера ликования, эйфории, мы были охвачены любовным экстазом, предвкушая долгожданную встречу с кумиром.

Разговоры заводились легко, все расспрашивали друг друга, выстраивая предположения, как бы лучше к нему подобраться.

Ближе всех к нам стояла девочка с короткой стрижкой и озорными глазами.

— Привет, клёвая прическа, — возбужденно начала она, — я Вика, оставь покурить, ладно? Че, давно стоите? Ничего не слышно?

Так и завязалось наше знакомство. Мы обменялись номерами телефонов, записав их на запястьях. Наперебой рассказывали друг другу, как сильно любим Лагутенко и какой он классный. Как-то спонтанно у нас сложилось импровизированное трио (я, Оля и Вика) и мы запели любимые песни. Вскоре к нам присоединилась вся толпа — и мы уже во всю глотку скандировали «Утекай». Гул многоголосного хора пронизывал все тело своими вибрациями, будоража и без того возбужденную психику. Никогда раньше мне не приходилось чувствовать такого всеобщего единения, экстаза.

И вот в поле зрения появился долгожданный гастрольный автобус: великолепная серебристая громадина с затемненными стеклами. Толпа с визгом ринулась к нему, машина с трудом пробиралась сквозь человеческое море, неохотно расступающееся перед бампером. Огромные железные ворота черного входа, за которыми была открытая парковочная площадка с подсобками, со скрипом отворились, и автобус начал медленно въезжать на территорию дворца спорта. Охрана едва справлялась с обезумевшими фанатами: нас еле удалось оттеснить.