— Мам, ну это, у меня после фестиваля месячных все нет и нет, а давно уже должны были начаться. Че делать-то? — запинаясь, говорила я. Мне было стыдно и страшно, но мама оставалась единственной надеждой на решение. Рассказать такое еще кому-то язык вообще не поворачивался, я не хотела так позориться. А мама-то все стерпит.

— Ну что, пошли к врачу, — обреченно и грустно ответила она, — а ты от кого могла забеременеть-то?

— Мам, я не знаю. Я вообще ничего не помню с той поездки, — выдала я очередное откровение.

Ни о каких тестах мы тогда и слыхом не слыхивали, и единственным методом узнать правду был поход к гинекологу. Грубая пожилая женщина, выслушав причину визита с брезгливым и надменным видом, приступила к осмотру. А вскоре ее презрительность и вовсе сменилась гневом.

— Да ты издеваешься, что ли, будто у меня других дел нету! Вон там очередь сидит, а ты тут, идиотка, время мое отнимаешь! — грозно заворчала она, всплеснув руками.

— А что там у меня? — не поняла я.

— Какая тебе беременность, идиотка, ты ж девочка еще. Че, не помнишь, трахалась или нет? Ну молодежь, вообще поколение идиотов растет, — отчитывала меня гинекологша.

— Угу, — виновато ответила я, ликуя в душе. Мое счастье не описать словами. Наверное, то же испытывает смертник, идущий на эшафот, когда в последний момент узнает о своем помиловании.

— А почему у меня задержка тогда? — решила я уточнить на всякий случай.

— Ну мало ли из-за чего. Может, простудилась. Да и вообще в твоем возрасте это нормально, — неохотно объяснила врачиха и выставила меня за дверь.

— Доченька, ну что сказали? — спросила мама, еле сдерживая нетерпение.

— Да все хорошо, я еще девочка! — радостно сообщила я, а вся очередь непонимающе уставилась в нашу сторону.

— Ну ты и дурёха, — облегченно вздохнула мама, — не пугай так больше. Да и вообще следи за собой.

Камень свалился с души, и я вернулась к своей беззаботной жизни. Вскоре, когда я вернулась с очередной гулянки отсыпаться, ко мне пожаловала Василиса. Она разбудила меня в моей же постели, дала время немного прийти в себя, умыться.

— Слушай, мне тут твоя помощь нужна, — бодро начала она. В голове моей звенело от ее высокого голоса.

— Конечно, помогу, а что нужно? — не поняла я. Ну что я вообще могу для нее сделать, кроме как собаку выгулять? Но не станет же она приходить только ради этого.

— Я в детский лагерь еду, буду спортивным инструктором и воспитателем, на месяц. Поехали со мной, там помогать будешь за детишками присматривать. Мне одной не справиться.

Ехать в лагерь совсем не хотелось: ну с кем я там буду бухать, гулять? Только и придется выслушивать ее ворчание насчет моего курения. Но мудрая Василиса знала, на что надавить. Я не могла отказать ей в помощи, искренне веря, что я действительно ей нужна. Подростки все принимают за чистую монету. И я чувствовала себя невероятно важной, что смогу пригодиться САМОЙ Василисе, которая была для меня средоточием вселенской мудрости.

Вскоре мы были на месте. И если б не та поездка, мудрость и неравнодушие Василисы — не знаю, чтобы со мной сейчас было, во что бы я могла превратиться.

Назвать это место настоящим лагерем можно было с натяжкой. На самом деле, это просто переоборудованная для летнего отдыха обычная школа, расположенная в одном из отдаленных поселков области. А из нашего города туда поехала отдыхать группа детей из развивающего кружка, где Василиса в то время вела спортивные занятия. Вот ее и взяли воспитателем.

Эта школа была совсем маленькой, даже скорее походила на садик. В кабинетах поставили кровати — так и получился «санаторный корпус». Мы с Василисой заняли какую-то небольшую комнатку, с нами еще приютился ее «медведь» — бурят-монгольский волкодав Бьёрн.

До сих пор поражаюсь ее великодушию, несгибаемости что ли. В то время, как все ее коллеги брезгливо на меня морщились (а мои бритые виски, вечно слипшиеся волосы и грязная рваная одежда у многих вызывали отвращение), Василиса вообще не подавала виду и, казалось, нисколько не смущена. Наоборот, она всем представила меня как родную сестру, не боясь осуждения за спиной. Даже родители стеснялись ходить со мной по улице, все время упрекая за внешний вид. От нее же я подобного ни разу не слышала, хотя по другим, менее значительным поводам, издевки раздавались щедро.

Уже на следующий день я пожалела о своём приезде. Мало того, что курить приходилось украдкой — Василиса вечно издевалась надо мной за это и высмеивала самым неприятным образом. Самое страшное только начиналось — алкогольная ломка.

Я даже не знаю, с чем это сравнить. С самой дикой на свете жаждой? Да, представьте жажду в пустыне, и теперь единственное, что вам нужно, о чем вы только можете думать и страстно желать — вода. Вот так же страстно мне хотелось алкоголя, будто это жизненная необходимость. Это была настоящая навязчивая идея, сопровождаемая неврозом, депрессией, ненавистью ко всему миру и к себе. Мысли о самоубийстве приходили все чаще с каждым днем — это было каким-то мазохистским наслаждением, я их смаковала во всех подробностях. Василису ненавидела от всей души: за ее нескончаемые подколы, за то, что привезла меня сюда и теперь издевается. Но сказать ей что-то плохое у меня не повернулся бы язык. В глубине души я понимала, что она старается ради меня, терпит мое поганое настроение и непрекращающееся ворчание.

Наряду с этим неврозом, проблемы возникли и с телом. Жутко ныли все кости и мышцы, голова кружилась, в глазах иногда мутнело.

— Василиса, мне что-то совсем фигово, башка кружится, все болит, — пожаловалась я старшей подруге. Тогда я впервые осознала, что у меня действительно зависимость. Причем мудрая Василиса даже ни разу не задевала в разговоре тему алкоголизма — она прекрасно знала, что это бесполезно и даже вызовет упрямое сопротивление. Поэтому лишь аккуратно подтолкнула, дала мне возможность дойти до всего самой.

— Это нормально. Вот знаешь, когда кровь переливают человеку, то же самое происходит. Ты просто обновляешься, это пройдет, — успокоила она.

Одной ночью я проснулась с неприятным ощущением, просто было как-то нехорошо, даже страшно без всякой причины. Стала озираться по сторонам — все вроде в порядке. Вот Василиса спит на своей кровати, вот Бьёрн свернулся калачиком на полу. Ночь тихая и спокойная, только сельские собаки брешут за окном. Я хотела приподняться, но ничего не получилось — неведомая сила потянула меня вниз, ниже пола и ниже фундамента школы, куда-то совсем глубоко. Я пыталась цепляться за железную раму кровати, за пол, за одеяло, но меня влекло вниз неотвратимо.

Я проснулась в панике. Это был сон, слава Богу. Меня трясло. Я огляделась по сторонам— все вроде в порядке. Вот Василиса спит на своей кровати, вот Бьёрн свернулся калачиком на полу. Ночь тихая и спокойная, только сельские собаки брешут за окном. Я хотела приподняться, и тут неведомая сила потянула меня вниз, ниже пола и ниже фундамента школы, куда-то совсем глубоко. Я пыталась цепляться за железную раму кровати, за пол, за одеяло, но меня влекло вниз неотвратимо…

В общем, это повторялось раз пять. Я уже не могла понять, где сон, а где реальность. Это было по-настоящему жутко, я не знала, удастся ли выбраться из этого ужасного круга. И вот я в очередной раз проснулась и заметила, что на этот раз Бьёрн ведет себя беспокойно, поскуливает.

— Бьёрн, что случилось, ну спи давай, сон что ли приснился? — пыталась я успокоить пса, все еще пребывая в панике.

— Это тебе сон плохой приснился, — ответил мне Бьёрн спокойным тоном, будто дружеская болтовня с ним — обычное дело.

— Как же ты разговариваешь, ты же собака? — спросила я в изумлении, испугавшись еще больше.

— Нет, это ты собака, а я человек, — невозмутимо ответил пес.

А потом я открыла глаза — вокруг темно. На этот раз я проснулась по настоящему. Решила сбегать на перекур, чтобы успокоиться. Едва мне стоило покинуть постель, как Бьёрн, поскуливая, принялся меня укладывать обратно: он тянул меня за футболку, вставал на задние лапы и передними буквально запихивал обратно в постель. Как я не старалась пересилить или уговорить его — пёс был непреклонен, даже начинал рычать. Я обиделась на Бьёрна, но пришлось подчиниться — он все-таки сильнее и, похоже, не собирался сдаваться. А будить Василису совсем не хотелось. Такое поведение собаки вообще не укладывалось в голове.