- А как же память об ушедших?
- Ха. Боль. Именно она, словно катетер, вставленный в вену, поддерживает жизнь в предсмертном теле памяти! Как кислородная маска, боль дарит чистые слезы, часы великолепных мучений, образ ушедших и их надгробных камней! Морган, разве ты не понял, что все прекрасное, подобно фениксу возрождается из черного пепла?!
- Но память остается жить? Плевать, чем она питается. Память жива. Так?
- Да, но один вопрос, Морган. Заслуживает ли она жизни? Если каждый день ваше тело пронзают тысячи мерзких иголок боли. Людям не дано найти красоту в мучениях – Джефри сделал глоток воды – А я? Я наслаждаюсь черной болью! Она, словно ваши убогие жизни, помогает мне существовать дальше. Если нет ее, то я – всего лишь нарисованный небрежным штрихом, шарж, карикатура солнечных детских дней!
- Ты так сильно любишь боль?
- Это взаимно, Морган – ответил Джефри, закуривая очередную сигарету, которая издавала противный запах табака – Продолжайте – парень указал пальцем на дневник – Ведь, для этого ты все еще тут?
Мужчина промолчал, лишь, дрожащими пальцами, нашел те буквы, на которых он был перебит, и тихим голосом продолжил чтение:
«… Глубокие глаза сверлили мне душу, улыбка все больше растягивалась на лице, а холодный ветер бил по лицу, лаская небритые скулы. Сколько же ненависти было в этих очертаниях. Психов тяжело распознать?! Берд! Я видел, что его руки, душа были буквально пропитаны кровью и насилием! Чарльз! Сколько зла внутри твоей головы?!
Мы стояли молча до тех пор, пока он не произнес несколько фраз. Я даже не доверял ему! Зачем верить ненужным людям?! Но какой-то непонятный страх витал в моей душе. Чарльз считал меня богом! Ха! Наивный ублюдок! Он так долго твердил о том, что восхищается моей работой, что видел, как я закапывал Мэри в, промокшую от неба, землю! Интерес наполнял мой разум, играя с ним в какие-то замысловатые игры. Чарльз не затыкал свою глотку до самого бара, где я впервые встретил Мэри.
Мы выпивали, общались, но я уже давно погрузился в свои мысли, которые приносили так много удовольствия в мою душу. Наконец-то я нашел единомышленника! Нет! К черту! Не так! Мои мысли сильнее, чем эти жалкие позывы ярости, что я видел в Чарльзе! Он создавал во мне идола. Но зачем мне это?! Я чувствовал себя выдуманным объектом его фобий! Это очень сильно бесило меня! Я так хотел всадить ему нож в горло, чтобы он захлебывался в потоке крови, хрипел, а через его глаза уходила жалкая жизнь! Нет! Мне было так интересно, чем он живет?! Как?! О, Чарльз! Ты будешь украшением моего разума!
Я сильно удивился, когда Чарльз пригласил меня к себе, чтобы показать какие-то пленки. Я согласился. Мы поймали такси, и машина, чертя черными колесами по мокрому, подыхающему асфальту, отправился вдаль. В моей душе уже не было страха, ведь, этот безумный глупец никогда не сможет убить бога! Его судьба теперь принадлежала лишь мне! Ха! Чарльз.
Подойдя к ветхому дому Чарльза, я уловил на себе какой-то прожигающий взгляд чистых глаз. Обернувшись в сторону соседней постройки, я смог разглядеть лицо маленькой девочки, которая устраивала чаепитие в компании своих мягких игрушек. Белое платье покрывало ее тело, а на нежных ладонях виднелись глубокие порезы, будто чей-то развращенный ум проводил лезвием ножа по мягкой коже, принося боль в ее уютный маленький мир. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, а на ее устах красовались капли засохшей крови, которая проступала через треснувшие губы. Русые волосы раздувал ветер, играя с ними, заставляя кончиками ласкать оголенные плечи. Мир замер. Мой взгляд проходил чрез какой-то своеобразный мост. Мимо мелькали машины, но я даже не замечал их. Красота момента, сравнимая лишь с падением величественных империй, овладевала моим разумом, создавая новые мишени для моих фобий. Я почувствовал, как кто-то берет меня за рукав, словно вытаскивая из моих иллюзорных снов. Чарльз!
Дверь его дома открылась, и мы проникли внутрь. Едкий запах табака витал в воздухе, в дальней комнате громко шумел телевизор, из которого противный голос вещал в глупые головы людей о зарплатах, о жизни, вновь обманывая и впихивая в разум ложь. Мы прошли мимо этой комнаты и попали в кухню. Чарльз постоянно что-то твердил, не давая мне даже вставить слово, это очень сильно раздражало, но я пытался сдерживать свою злобу. Ведь, так интересно было то, что он собирался показать мне. Чарльз откинул липкий половик, под которым находилась дверь, ведущая в подвал. Темная бездна пожирала мой взгляд. Спуск в тот подвал, как лестница в человеческую душу. Там лишь темнота так мило вглядывалась в глаза. Окунуться в душу других людей? Это так странно. Идти на ощупь, не замечая просветов, что изредка пронзают гнилые забитые доски, оставляя людям лишь хрупкую надежду на счастье. И этот мир, который скрыт в самых темных уголках человеческой души, где еле живые пошлые, мерзкие мысли доживают свои последние годы, подпитываясь болью своих фобий, раздавит вас так же, как и темнота сырого подвала, набитого страхом и ужасом! Идти вперед, доверяя лишь ощущениям, причинять боль, которая храниться в каждой душе, вытягивать ее наружу! Словно медленно ступать по скрипящим доскам, разливая бензин из канистры, дойти до середины и поджечь весь этот рай! Стоять, наслаждаться видом этого мира, который был погружен в темноту, и сгореть, разлетаясь пеплом памяти по разуму их душ!
Мы спустились в подвал, и Чарльз зажег настольную лампу, освещая помещения, одаривая мои глаза образами, которые так сильно впадали в душу…».
- Морган, ты так сильно хвалился своим делом, но теперь не рассказываешь мне об этом. В чем дело?
- Джефри, мне очень тяжело говорить об этом
- Но ты же помог ей. Или я чего-то еще не знаю?
- Я помог, но только в пределах этих стен – Морган замолчал, погружая свой тяжелый взгляд в темную бездну размышлений и раздумий
- Ты так и не смог вылечить ее – улыбка вновь скользнула на лице Джефри – И почему она не в стенах этой больницы?
Морган не мог говорить, он лишь молчал, собираясь с силами, чтобы выдавить из себя хотя бы пару слов и остановить это глупое молчание, которое не давало дышать усталому миру. Джефри долго смотрел на мужчину, а затем, произнес:
- Что тревожило ее, Морган?
- Многое – тихо ответил мужчина – Она очень часто приносила мне рисунки, в которых изображала свои взгляды
- Что она рисовала на тех листах, Морган?
- По-настоящему страшные вещи. Для ее возраста – это было запредельно. Мне до сих пор снятся те рисунки – Морган закурил сигарету – Люди, у которых нет глаз, ртов, эмоций. Ужасные черно-белые картины. Серые круги на белых листах – мужчина тяжело выдохнул – Пугающе. Наверное, она пыталась донести свои секреты.
- Художники – задумчиво произнес Джефри – Знаешь, Морган, они прекрасны. В каждом человеке, который творит кистью по новым холстам, живет так много чувств, уходящих из души прямо в снег, создавая на нем новые круги, витки великолепных миров. Иногда, лестница в душу художника лежит именно через холст, через его работы, которые так плотно въедаются в глубокие глаза людей!
- Как ты думаешь, что именно она хотела донести?
- Желание того, чтобы люди вокруг стали добры к ней, перестали сверлить ее взглядами, колоть укусами своих жалких слов! Разве ты сам не понял этого?
- Хотел услышать твое мнение, Джефри
- Ты же до сих пор хранишь эти рисунки?
Морган ничего не ответил, опустив руку в карман. Вскоре, в его ладони красовался измятый лист бумаги, который мужчина протянул по направлению к Джефри, заставляя парня увидеть красоту великолепных линий.
На белом листе была изображена картина, на которой Джефри видел столько наслаждения, удовольствия. Так нежно мысли пронзали кожу, а дыхание переключило свой ровный шаг, на быстрый бег. Человек – манекен, без лица, облаченный в черный строгий костюм, украшал белый лист. Через его грудь прорастала великолепная черная роза, пронзая тело насквозь. И капли грязной крови падали куда-то вниз, казалось, они сейчас спустятся с листа и разобьются об тяжелый пол холодной палаты. Джефри проникал взглядом глубоко в рисунок. Туда, где заканчиваются краски, и свой путь начинает полет души. Картина – вирус. Она пронзала разум парня, заставляя его покидать реальность, уводя куда-то далеко, за пределы разумных рамок, ломая их, словно гнилые доски старых построек.
