Харитина вся выпрямилась, когда почувствовала присутствие Галактиона, — она именно чувствовала, а не видела его. Ей сделалось и обидно и стыдно за него, за то, что он ничего не понимает, что он мог обедать с своими банковскими, когда она здесь мучилась одна, что и сейчас он пришел в это страшное место с праздничным хмелем в голове. Другим-то все равно, и ему тоже. Даже Полуянов не сделал бы так. Затем она чувствовала, что он смотрит на нее и жалеет, и ей захотелось вдруг плакать, броситься к нему на шею, убежать. Он действительно подошел к ней, когда доктора зачем-то вызвал судейский курьер, сел рядом и молча пожал ей руку. Потом он наклонился к ней и шепнул:

— Вот нас с тобой так же будут судить, только вместе.

Она со страхом отодвинулась от него, а он смотрел на нее и улыбался такою недоброю улыбкой.

Полуянов был осужден. Его приговорили к ссылке в не столь отдаленные места Сибири, что было равносильно возвращению на родину. Он опять упал духом и вместо последнего слова расплакался самым глупым образом. Его едва успокоили. В момент приговора Харитины в зале суда уже не было. Она перестала интересоваться делом и уехала с доктором утешать Прасковью Ивановну.

— Мы теперь обе овдовели, — говорила она, целуя подругу, — ты по-настоящему, а я по-соломенному. Ах, как у тебя хорошо здесь, Прасковья Ивановна! Все свое, никто тебя не потревожит: сама большая, сама маленькая.

— В чужом рте кусок велик, — уклончиво ответила Прасковья Ивановна.

Окончания дела должен был ждать в суде доктор. Когда дамы остались одни, Харитина покачала головой и проговорила:

— Сопьется вконец паренек-то.

— Близко того дело.

— Знаешь что, Прасковья Ивановна, беспременно его надо женить.

Эта мысль очень понравилась обеим, и они принялись обсуждать ее на все лады. За невестами в Заполье дело не станет. Вот, например, хоть взять Нагибина — куда он квасит дочь? Денег у него тысяч триста, а дочь-то одна. Положим, что она рябовата и немного косит, — ну, да доктору с женина лица не воду пить. Умный человек и сам поймет, что с голою красавицей наплачешься. Жалованьишко-то куда не велико, а тут и одень, и обуй, и дом поставь, и гостей принимай. Трудненько женатому-то с голою женой жить, а у Нагибиной всего много. В самый раз доктору нагибинская дочь, хотя она и в годках. Сказывают, и с ноготком девушка, — попридержит мужа, когда нужно.

В самый разгар этих матримониальных соображений вернулся из суда доктор с известием об осуждении Полуянова. Харитина отнеслась к этой новости почти равнодушно, что удивило даже Прасковью Ивановну.

— Какая-то ты каменная, Харитина. Ведь не чужой человек, а муж.

— Был муж, а теперь арестант… Что же, по-твоему, я пойду за ним с арестантскою партией в ссылку… надену арестантский халат и пойду? Покорно благодарю!

— Все-таки… Ты бы хоть съездила к нему в острог.

— А если я не хочу? Не хочу, и все тут… И домой не хочу и к отцу не пойду… никуда!

— Что же ты будешь делать?

— Не знаю.

Доктор присутствовал при этой сцене немым свидетелем и только мог удивляться. Он никак не мог понять поведения Харитины. Разрешилась эта сцена неожиданными слезами. Харитина села прямо на пол и заплакала. Доктор инстинктивно бросился ее поднимать, как человека, который оступился.

— Не надо… не надо… — шептала Харитина, закрывая лицо руками и защищаясь всем своим молодым телом. — Ах, какой вы глупый, доктор! Ведь я еще не жила… совсем не жила! А я такая молодая, доктор! Оставьте меня, доктор! Какая я гадкая… Понимаете, я ненавижу себя!.. Всех ненавижу… вас…

Прасковья Ивановна сделала доктору глазами знак, чтоб он уходил.

— Муж — арестант и жена тоже, значит, арестантка, — повторяла Харитина, ломая в отчаянии руки. — Я не хочу… не хочу… не хочу!

Прасковья Ивановна долго отваживалась с ней и никак не могла ее успокоить.

— Что я такое? Ни девка, ни баба, ни мужняя жена, — говорила Харитина в каком-то бреду. — А мужа я ненавижу и ни за что не пойду к нему! Я выходила замуж не за арестанта!

— Все-таки нужно съездить к нему в острог, — уговаривала Прасковья Ивановна. — После, как знаешь, а сейчас нехорошо. Все будут пальцами на тебя показывать. А что касается… Ну, да за утешителями дело не станет!

— Никого мне не нужно!

— А Галактион?.. Ведь он был на суде и сидел рядом с тобой. Что он тебе говорил?

Харитина вспомнила предсказание Галактиона и засмеялась. Вот придумал человек!.. А все-таки он пришел в суд, и она уже не чувствовала убивавшего ее одиночества.

Придумывая, чем бы развлечь гостью, Прасковья Ивановна остановилась на блестящей мысли, которая поразила ее своею неожиданностью.

— Харитина, знаешь что: мы ищем богатую невесту доктору, а невеста сама его ждет. Знаешь кто? Будем сватать за него твою сестру Агнию. Самому-то ему по мужскому делу неудобно, а высватаю я.

— Ты?

— Я. Думаешь, испугалась, что говорят про Галактиона?

— Да тебя мамынька на порог не пустит.

— А вот и пустит. И еще спасибо скажет, потому выйдет так, что я-то кругом чиста. Мало ли что про вдову наболтают, только ленивый не скажет. Ну, а тут я сама объявлюсь, — ежели бы была виновата, так не пошла бы к твоей мамыньке. Так я говорю?.. Всем будет хорошо… Да еще что, подошлем к мамыньке сперва Серафиму. Еще того лучше будет… И ей будет лучше: как будто промежду нас ничего и не было… Поняла теперь?

Этот смелый проект совсем захватил Харитину, так что она даже о своем горе позабыла.

— А доктор-то как? — думала она вслух. — Вдруг он не согласится?.. Агния в годках, да и лицом не дошла.

— Ну, это уж мое дело! Я уговорю доктора, а ты к Серафиме съезди… да.

Харитина настолько успокоилась, что даже согласилась съездить к мужу в острог. Полуянов был мрачен, озлоблен и встретил жену почти враждебно.

— Спасибо, милая, что не забываешь мужа, — говорил он с притворным смирением. — Аще бог соединил, человек да не разлучает… да.

— Не понимаю я, Илья Фирсыч, какие ты загадки загадываешь, — равнодушно ответила Харитина.

— Не понимаешь? Для других я лишенный прав и особенных преимуществ, а для тебя муж… да. Другие-то теперь радуются, что Полуянова лишили всего, а сами-то еще хуже Полуянова… Если бы не этот проклятый поп, так я бы им показал. Да еще погоди, доберусь!.. Конечно, меня сошлют, а я их оттуда добывать буду… хха! Они сейчас радуются, а потом я их всех подберу.

Харитина слушала Полуянова, и ей казалось, что он рехнулся и начинает заговариваться. Свидание кончилось тем, что он поссорился с женой и даже, затопал на нее ногами.

— И до тебя доберусь! — как-то зашипел он. — Ты думаешь, я совсем дурак и ничего не вижу? Своими руками задушу.

— Руки коротки, — дерзко ответила Харитина и ушла, не простившись.

На другой день Харитина получила от мужа самое жалкое письмо. Он униженно просил прощения и умолял навестить его. Харитина разорвала письмо и не поехала в острог. Ее теперь больше всего интересовала затея женить доктора на Агнии. Серафима отнеслась к этой комбинации совершенно равнодушно и только заметила:

— Хочется тебе, Харитина, вязаться в такое дело… Да и жених-то ваш горькая пьяница.

— Да ты только мамыньке скажи, Серафима.

— Говори сама.

В сущности этот план задел в Серафиме неистребимую женскую слабость, и, поломавшись, она отправилась к матери для предварительных переговоров. Анфуса Гавриловна даже испугалась, когда было упомянуто имя ненавистной Бубнихи.

— Мамынька, ведь нам с ней не детей крестить, — совершенно резонно объяснила Серафима. — А если бог посылает Агнии судьбу… Не век же ей в девках вековать. Пьяница проспится, а дурак останется дураком.

— Ох, боюсь я, Сима… Как-то всех боюсь. Это тебя Харитина подослала?

— Хоть бы и она, мамынька. Дело-то такое, особенное.

Два дня думала Анфуса Гавриловна, плакала, молилась, а потом послала сказать Серафиме, что согласна.