– Вам повезло, что ваша жена умеет так готовить, – сказал партнер. – С такой женой мужчина может далеко пойти.

Хьюз танцевал с ней на весеннем балу в Бостоне, прижимаясь, крепко обнимая за талию.

– Я могу опьянеть, просто вдыхая твой аромат, – прошептал он ей на ухо. – Ты пахнешь домом.

Занимаясь с ней любовью, он держал ее лицо в ладонях и смотрел в глаза.

– Скажи мне, что ты счастлива, – попросил он как-то раз. – Я хочу знать, что сделал тебя счастливой.

Так что в мелочах все было идеально. А в промежутках между ними она читала свои книги, слушала свою музыку и строила планы для них обоих. Она думала, что, может быть, когда он почувствует, что все хорошо и спокойно, может быть, тогда он очнется и захочет снова стать свободным – вместе с ней.

Затем случился разговор о ребенке.

– Я не хочу ребенка, Хьюз, – сказала она ему как-то за ужином, над остатками свиных отбивных в перце. – По крайней мере, не сейчас.

– Все хотят детей, – ответил он.

– Ты говоришь ерунду. – Она смахнула перец с белой скатерти и тихо добавила: – К тому же мы не такие, как все.

– Ник, – сказал он. – Я понимаю, ты не так себе все представляла. Да и я не так себе все представлял. Но случилась война.

– Война, война. Меня уже тошнит от нее. – Она поднялась и начала собирать посуду. – Будто войной можно все оправдать.

Хьюз удержал ее за запястье:

– Я серьезно, Ник. Я хочу настоящую семью.

– Что ж, у меня для тебя новости, Хьюз Дерринджер, – ответила Ник, вырвавшись. – Я тоже серьезно.

– Я не хочу, чтобы мы просто проживали жизнь. Впустую. – Он вглядывался в ее лицо. – Как ты этого не понимаешь?

– Не говори со мной как с ребенком.

– Так не веди себя как ребенок.

Его тон из страстного в один миг стал холодным, и молчание – опасное молчание, Ник знала это по опыту – повисло между ними.

– Я не пытаюсь рассердить тебя, – сказал он наконец. – Я хочу жизнь… Может быть, и не такую, как у всех, но без лишних сложностей.

– Ребенок, – пробормотала она, – с ним будет непросто.

– Я хочу создать что-то, что-то хорошее и настоящее.

– У нас уже есть что-то хорошее и настоящее. Как ты этого не понимаешь?

Ник посмотрела ему в лицо; он выглядел утомленным. Она постаралась унять поднимающуюся в ней волну жара, от отчаяния у нее задрожали ноги.

– Просто… – Она села и накрыла его руку своей. – Ох, Хьюз, с ребенком нам придется быть очень осторожными. Наша жизнь станет… осторожной.

– Не осторожной, – возразил он. – Взвешенной.

Ник вспомнила, как он всегда укладывает запонки на место в футляр, а не бросает в коробочку для мелочей на столе, и никогда не теряет чехлы от швейцарских ножей, хотя большинство людей теряют их сразу после покупки. Все эти пустяковые привычки казались ей такими трогательными. Хьюзу хотелось быть осторожным, ему это нравилось. Ему хотелось, чтобы жизнь была правильной температуры, не слишком горячая, не слишком холодная. Но Ник не была уверена, что сумеет выжить в этом спокойствии.

– Не знаю, Хьюз, – сказала она. – Мы еще молоды. Мы можем чем-то заняться, прежде чем заводить ребенка, еще не поздно.

Но даже произнося это, она ощущала на себе вес дома, который он купил для нее, и понимала, что, наверное, уже слишком поздно.

– Чем заняться? Путешествовать? Я был за границей, там ничуть не лучше, чем здесь. И к тому же путешествовать можно и всей семьей.

Ник подумала о Европе, о кованых балконах и огромных окнах, об иностранной речи на своих губах.

– Не знаю, смогу ли стать осторожной, взвешенной, как ты это ни называй.

Ник вытащила меренги из духовки и поставила остужаться. Ей пришлось вытянуть руки, чтобы достать до полки и не воткнуться в стол огромным животом. Она отступила и полюбовалась своим творением – большие, похожие на снеговиков, штуковины вздымались горными хребтами, недурно, в самом деле, но она предпочитает макаруны. Позернистей, с кокосовой стружкой.

После того разговора о ребенке Хьюз больше не поднимал эту тему. Но когда Ник в том же месяце узнала, что Хелена беременна, то оплатил Хелене билет на поезд из Лос-Анджелеса.

– Неплохо вам двоим снова повидаться, – сказал он. – И к тому же не уверен я в этом парне, Эйвери.

– Не могу с тобой не согласиться, – ответила Ник.

Было понятно: Хьюз считает, что, увидев счастливую в своей беременности Хелену, она передумает насчет ребенка, но ее это не заботило. Ник не видела кузину уже семь месяцев – с того дня, как они упаковали вещи и покинули дом на Вязовой улице, и скучала по ней. А еще беспокоилась за нее: Хелена становилась скованной и вялой всякий раз, когда речь заходила об Эйвери и его планах на будущее.

Хелена приехала в Кембридж в мае, как раз когда ландыши устлали двор сияющим покрывалом из темно-зеленого и нежно-белого. Ник собрала маленький букетик, чтобы взять с собой, когда поедет на Южный вокзал встречать сестру.

– Хелена, честное слово. Ты нисколечко не выглядишь беременной, – сказала Ник и, рассмеявшись, обняла кузину, когда та сошла на платформу.

– В самом деле? А чувствую себя огромной.

На Хелене был небесно-голубой костюм из легкой шерсти или какой-то искусственной новомодной ткани.

– Ты выглядишь блистательно. Не говори мне, что ты теперь в кино снимаешься.

– Милая Ник, – улыбнулась Хелена. – Ты совсем не изменилась. Все так же врешь и не краснеешь, по любому поводу.

Ник дала носильщику четвертак из своей красной кожаной сумочки и взяла кузину за руку.

– Хьюз даже отвалил нам денег на такси, так что путешествуем с шиком.

– Ох, так замечательно оказаться дома, – сказала Хелена. – Ты даже не представляешь, как я счастлива.

– Зато представляю, как я счастлива. – Ник помахала свободному такси. – Я практически с концами трансформировалась в идеальную домохозяйку. Тебе надо будет потом проверить мою голову. Едем домой. Нас ждут ланч и вино.

Когда они добрались до дома, Хелена отправилась освежиться в гостевую комнату, а Ник накрыла круглый столик на застекленной террасе и принялась готовить салат из тунца.

Хелена сняла маленькую голубую шляпку, и ее белокурые локоны лежали на плечах. Лицо у нее было розовое и пухлое, как на рождественской рекламе.

– Что ж, беременность тебе идет, надо сказать, – заметила Ник. – Какой срок, три месяца?

– Четыре, – ответила Хелена, усаживаясь за зеленый пластиковый стол. – По крайней мере, так сказал доктор. Не уверена, что доверяю ему. Мне кажется, он шарлатан. – Она вздохнула. – Но Эйвери рассказывает, что к нему ходят все знаменитые актрисы, так что…

– Все эти знаменитые актрисы ходят исключительно на аборты, – сказала Ник. – Тебе нужно рожать тут. И ты можешь пойти к доктору Монти.

– Я думала, доктор Монти умер. – Хелена рассмеялась.

– Нет, сэр. Живет и здравствует и все так же щиплет медсестер за попки. – Ник посмотрела на кузину, затем принялась раскладывать латук по тарелкам. – Хьюз тоже хочет.

– Щипать медсестер?

– Если бы. Ребенка.

Хелена улыбнулась:

– Это ведь не смертный приговор, ты же понимаешь. Не так уж это и плохо.

– Все так говорят. Ох, Хелена, можешь представить меня по локоть в грязных подгузниках? Он уже приковал меня к плите. Чего еще ему надо?

– Ой, перестань притворяться, будто не любишь его. – Хелена обвела руками кухню. – И все это.

– Разумеется, я люблю его, – произнесла Ник. – Я лишь думала, что все будет чуть романтичней.

– Брак – это убежище, – тихо сказала Хелена. – Ты больше никогда не будешь одна.

– Нет, брак – это жизнь. – Ник посмотрела в окно, затем быстро повернулась к кузине: – Вспомни Вязовую улицу. Мы могли делать что захотим, и никто ничего от нас не ждал. Я даже скучаю по этим ужасным продуктовым талонам. А здорово, если бы снова все вернулось у нас с Хьюзом. Как раньше. Не так скучно, не так респектабельно. Иногда мне хочется сорвать с себя одежду и с воплями помчаться по улице совершенно голой. Та к хочется, чтобы хоть что-то изменилось.