Все ушли, за столом остался только Турнберг. Валландер понимал, что тот ждет от него объяснений. Он с сожалением подумал о Пере Окессоне, который сейчас загорает под африканским солнцем. Он пересел поближе, на место Анн-Бритт Хёглунд.

– Я долго ждал вашего отчета, – сказал прокурор. Голос у него был писклявый и надтреснутый.

– Мы, конечно, должны были его представить, – сказал Валландер как можно дружелюбнее, – но положение резко изменилось только за последние сутки.

Турнберг словно бы и не слышал.

– Надеюсь, что в дальнейшем буду получать отчеты регулярно, чтобы не надо было об этом напоминать. Надеюсь, вы понимаете интерес, проявляемый генеральным прокурором к делу, в котором фигурирует убитый полицейский.

Ответить на это было нечего. Валландер ждал продолжения.

– В настоящий момент трудно охарактеризовать вашу работу как эффективное и всеобъемлющее следствие, которого мы вправе ожидать, – сказал Турнберг, указывая на длинный список замечаний в своем блокноте. Валландер чувствовал себя учеником-двоечником, получающим нагоняй от учителя.

– Мы учтем вашу критику, – сказал он.

Он изо всех сил старался быть спокойным и приветливым, но уже чувствовал, что сейчас сорвется. Что он о себе воображает, этот исполняющий обязанности из Эребру? Сколько ему лет? Тридцать с небольшим? Вряд ли больше.

– Я прослежу, чтобы список с моими замечаниями по поводу того, как ведется следствие, был на вашем столе завтра же, и жду ваших письменных объяснений.

Валландер оторопел.

– Вы имеете в виду, что мы с вами будем переписываться? Пока преступник, совершивший пять зверских убийств, резвится на свободе?

– Я имею в виду, что до сегодняшнего момента следствие ведется далеко не так эффективно, как можно было бы ожидать.

Валландер грохнул кулаком по столу и встал так, что стул упал.

– Идеальное следствие существует только в фильмах, которых вы, очевидно, насмотрелись, – зарычал он, из последних сил стараясь все же рычать потише. – И я не допущу, чтобы какой-то… чтобы кто-то являлся сюда и утверждал, что я и мои коллеги не делаем все, что в наших силах! И даже больше!

Непроницаемая физиономия Турнберга исказилась. Он побледнел, губы задрожали.

– Давайте свою писульку, – сказал Валландер. – Если вы в чем-то правы, мы, безусловно, прислушаемся. Но никаких писем от меня не ждите.

Валландер вышел из комнаты, хлопнув дверью так, что затряслись стены. Проходившая мимо Анн-Бритт замерла:

– Что это?

– Прокурор хренов, – прошипел Валландер. – Зануда. Ноет, как баба.

– Чем он недоволен?

– Мы неэффективны. Мы работаем недостаточно широко. Что мы еще можем сделать кроме того, что уже делаем?

– Он просто хотел показать, кто главнее.

– В таком случае он выбрал не ту аудиторию.

Валландер зашел к ней в кабинет и тяжело опустился на стул.

– Что с тобой случилось? Там, на совещании, когда ты отключился? – спросила она.

– Не выспался, – сказал Валландер. – Но сейчас все в порядке. Чувствую себя отменно.

Он понял, что она ему не верит. Точно так же, как Линда, когда они были на Готланде. Не верит ни на грош.

В дверях появился Мартинссон:

– Я не мешаю?

– Как раз хорошо, что ты появился, – сказал Валландер. – Надо поговорить. А где Ханссон?

– Он занимается машинами. Где-то же они должны найтись!

– Ему тоже было бы неплохо присутствовать. Ладно, проследи, чтобы его информировали.

Он кивком попросил Мартинссона закрыть дверь и подробно рассказал о разговоре с Сунделиусом. Как у него появилась мысль, что, возможно, Сведберг был гомосексуалистом.

– Само по себе это, разумеется, не важно, – подчеркнул он. – Полицейский, как и любой другой человек, может иметь любую сексуальную ориентацию. Но я думаю, вы меня поймете, почему я говорю об этом только в узком кругу. Не хочу, чтобы пошли сплетни. И если уж сам Сведберг предпочитал об этом не распространяться, то и мы не должны. Тем более после его смерти.

– Это, к сожалению, затрудняет поиски женщины, – сказал Мартинссон.

– Может быть, он был бисексуал. Интересно, что может сказать по этому поводу Сунделиус. У меня такое чувство, что он все время что-то недоговаривает. Значит, надо копать глубже. И шире. В жизни Сунделиуса и Сведберга… Какие у них еще секреты? То же касается и погибших ребят. Где-то они пересеклись с преступником, сами того не заметив. Промелькнувшая тень. Но она была, эта тень!

– Несколько лет назад на Сведберга была жалоба в юридическую комиссию, – сказал Мартинссон. – Только совершенно не упомню, о чем там шла речь.

– Надо поднять это дело, – сказал Валландер. – Все проверить… Нам надо как-то поделить все эти задания. Я беру на себя Сведберга и Сунделиуса. К тому же надо еще раз съездить к Бьорклунду. Как ни крути, он единственный, кто знает про эту даму.

– Очень странно, что никто ее не видел, – сказала Анн-Бритт.

– Это не странно, – сказал Валландер. – Это не странно, а невозможно. Так не может быть. Значит, надо понять, где причина.

– Может быть, мы слишком мало внимания уделили этому профессору-социологу? – заметил Мартинссон. – Как-никак у него нашелся телескоп Сведберга.

– Пока нет подозреваемого, все косвенные данные имеют равную ценность, – назидательно заметил Валландер. – Старая и хорошо известная истина.

Он встал.

– Передайте все это Ханссону, – напомнил он и вышел.

Время шло к семи. Он за весь день ничего не ел, если не считать нескольких утренних сухариков. Пойти домой и приготовить себе еду… он сразу отбросил эту мысль. Вместо этого двинулся в китайский ресторан на Стурторгет. Пока ждал заказ, выпил кружку пива, потом еще одну – с едой. Хотел было заказать десерт, но удержался, расплатился и пошел домой.

Вечер был очень теплым. Он открыл балкон и позвонил Линде. Три раза набирал номер – все время занято. Думать не было сил. Он убрал звук в телевизоре и лег на тахту. Лежал, уставясь в потолок, ни о чем не думая. В девять зазвонил телефон. Это была Лиза Хольгерссон.

– У нас возникла проблема, – сказала она. – Турнберг приходил.

– Ему, понятно, не понравилось, что я на него наорал. Да еще стучал кулаком по столу.

– Хуже, – сказала она. – Он ставит под вопрос твою способность руководить следственной группой.

Это был гром среди ясного неба. Валландер не ожидал, что Турнберг зайдет так далеко.

Ему бы разозлиться. А он испугался. Одно дело – он сам ставил перед собой этот вопрос. Но когда собственные внутренние сомнения вдруг превращаются во внешнюю угрозу – что он может быть отстранен от руководства следствием, – такое и в страшном сне не могло привидеться.

– Что он говорил по существу? Какие у него основания для такого предложения?

– Прежде всего – формальные. Он считает серьезным служебным нарушением то, что ты не информируешь его о ходе следствия.

Валландер возмутился. О чем он мог проинформировать Турнберга?

– Я просто передаю тебе разговор. К тому же он считает, что, не предупредив полицию Норрчёпинга о своем приезде, ты совершил еще одно серьезное нарушение. Он вообще ставит под вопрос целесообразность этой поездки.

– Но я же нашел Ису!

– Он говорит, что с этим вполне справилась бы и полиция в Норрчёпинге, а тебе надо было сидеть на месте и заниматься следствием. Мне кажется, он намекает, что в этом случае она, может быть, осталась бы жива.

– Абсурд, – сказал Валландер. – Надеюсь, ты ему об этом сказала?

– И еще одно, – продолжила она. – Состояние твоего здоровья.

– Я здоров.

– Мы не можем игнорировать тот факт, что ты упал в обморок на совещании. У него и у меня на глазах.

– Это может произойти с кем угодно. Когда человек переутомлен.

– Я же сказала, я просто передаю тебе его слова.

– Что ты ему ответила?

– Сказала, что поговорю с тобой. И подумаю над его словами.

У Валландера вдруг возникло неприятное чувство – он не мог понять, что по этому поводу думает она сама. Может, он ошибается, считая само собой разумеющимся фактом, что она на его стороне?