— Да не ершись, ты! Думаешь, всё это так легко представить, что случилось там наверху. В голове не укладывается.

— Сам понимаешь, по радио никакого объявления не слышал. Своими глазами видел только-то, что по городу прошёл водяной вал. Над нами достал до четвёртого этажа. А там, куда не достала вода, окна выбиты воздушной волной.

— Так, четвёртый этаж, это одиннадцать-двенадцать метров… Плюс три-четыре метра от уровня реки… Выходит, вода поднялась на пятнадцать-шестнадцать метров. Но это в самых низких местах, вдоль берега. Таких мест в Москве мало. Будем считать, что в основном, город остался цел.

— На западе воды было много больше. Это потом она разлилась вширь, и уровень упал, — добавил молодой.

— По любому, город особо не пострадал. Тем более, если не применялось ядерное оружие. Значит, те, кто начал войну, хотят, чтобы Москва им досталась относительно целой, — продолжал размышлять вслух старший.

— Думаешь, будет оккупация? — спросил Борис.

— Не сомневаюсь.

— Зачем тогда водохранилища взрывать?

— Откуда мне знать. На обороноспособность это повлиять не сможет. Если только поставить цель деморализовать население.

— Эй, пятнадцать минут прошло, пора двигать на выход, — крикнул кто-то от крайних дверей.

— Да, действительно, пора. Надо выйти, пока наверху солнце светит, чтобы обсохнуть и согреться после метро. Вот вам фонарь. Остальные я раздам другим. Проверьте потом, не остался ли кто в вагонах.

С вагонов уже вышло много людей, которые, спустившись вниз, сразу шли в хвост состава, чтобы не мешать другим. Борис прошёл до поперечного тоннеля, или, как кто-то подсказал, ходка, и остановился. Темнота, хоть и слегка освещаемая фонарями, не давала представление, сколько здесь было человек. Если прикинуть число в его вагоне и умножить на семь, то получится около трёхсот. К нему подошёл парень из его вагона

— Пятеро наотрез отказались выходить. Будут дожидаться, когда дадут свет и придут спасатели. Ни про какую войну не верят.

— Пусть остаются.

— Да ты чё, хочешь их здесь бросить?

— Не я бросаю, они сами остаются. Не детский сад, чтобы их уговаривать съесть ложку манной каши. Или ты желаешь, чтобы я на себе понёс?

— Может ещё раз поговорить, убедить?

— Как знаешь, но мы пойдём. Семеро одного не ждут, — и первым, согнувшись, полез в ходок.

До гермозатвора и дверей шлюза дошли вполне нормально. Единственное, что доставляло неприятности, это падение людей, запнувшихся в темноте о различные препятствия. Света шести фонариков, на двести пятьдесят метров тоннеля, на которые растянулись люди, было мало. Каждому под ноги не посветить. Главное, обошлось без серьёзных травм и переломов. Когда Борис открыл последнюю дверь шлюза, и стоящие первыми, увидели чёрную воду, они отшатнулись. Начались крики, что они в воду ни за что не полезут, лучше подождать в вагоне, пока откачают воду и придут спасатели.

— Слушайте сюда! — крикнул Борис, и когда шум немного утих, продолжил:

— Я один прошёл этот путь туда и обратно. Со мной ничего не случилось. Только промок, да и одежду придётся выбросить. Я уже был наверху. Конечно, мог бы не возвращаться в метро, а пойти домой. То, что по воде идти на много хуже и страшно, согласен. Но лодок здесь нет, и плот не из чего сделать. В общем, кто хочет домой, пошли за мной. Идите аккуратно. Не спешите. Под водой много всякого, что будет мешать. Смотрите друг за другом, помогайте подняться тем, кто упадёт. Передние пусть передают идущим сзади, о тех препятствиях, на которые наткнулись. Детей, возьмите на руки или лучше посадите на шею.

И повернувшись, первым шагнул в воду.

Ему самому тоже не хотелось снова залазить в неё, но понимал, что это последний путь к спасению. Всего лишь, через какой-то час, он и все остальные будут греться на солнце. Потом разойдутся по своим домам, чтобы вспоминать сегодняшний день как страшный сон.

Пассажиры, спускающиеся следом за ним, охали при первом шаге в воду. Он потихоньку пошёл вперёд. Иногда оборачивался и светил людям под ноги, стараясь не попадать лучом в глаза. Слышно было, как кто-то наотрез отказался лезть в воду, требуя, чтобы ему отдали фонарь, для возвращения в поезд.

Борис всё дальше и дальше отходил от шлюза. Шедших сзади, он предупреждал о препятствиях, которые попадались ему под ноги. Так они дошли до первой развилки. Он сообщил, что они сейчас перед Фрунзенской, и поворачивают в тоннель к Кольцевой линии. Но до неё не дойдут, а вылезут на свет раньше. Вдруг, какая-то женщина громко закричала. Оказывается, когда Борис поворачивал голову, в луч света попал один из утонувших солдат.

— Там человек! Быстрее помогите ему!

— Ему уже не помочь, он там давно. Не задерживайте всех.

Снова возобновилось движение. Борис хотел было сделать остановку возле туалетов, для отдыха, но передумал. Все не войдут, а потом трудно снова заставить их спускаться в холодную воду.

Вот и вход в вентиляционную шахту. Он остановился, поджидая, когда подойдут ещё двое с фонарями.

— В общем, так, — сказал он, обращаясь к подошедшим, — Нам осталось пройти по вентиляционной камере и подняться по лестнице наверх. Здесь несколько поворотов. Мы сейчас пойдём внутрь, а вы с фонариками остановитесь у каждого поворота. Я доведу людей до лестницы и вернусь на это место. В шахте есть немного света. Будьте очень осторожны при подъёме, лестница местами повреждена. Не торопитесь, там может быть ещё скользко. Десять минут и вы на улице, а там свет и тепло.

Люди, увидев, что вода сюда не достаёт, и дальше сухо, оживились. Подталкивая друг — друга заторопились вперёд. Когда дошли до лестницы и увидели хоть и слабо, но освещённую солнцем шахту, все разом повеселели.

Он остановился у самого начала лестницы.

— Поднимайтесь осторожно, лестница крепкая, выдержит всех. Но всё рано, на один пролёт больше двух человек не становитесь. Когда подниметесь до самого верха, не скапливайтесь на последней площадке, а выходите на улицу. Я пошёл назад. Буду там, пока последний не подойдёт.

Несколько человек сказали спасибо и заторопились к лестнице. Борис пошёл навстречу людскому ручейку, втягивавшемуся в помещение венткамеры. У всех был очень усталый вид, вода стекала ручьём с их одежд. В обуви хлюпала вода, которую они даже не пытались вылить.

— Мы дошли! Правда, мы дошли? — Спрашивали они непонятно кого, толи себя, толи его. Он старался их приободрить и отвечал:

— Совсем мало осталось, подымитесь по лестнице и всё. Не спешите, больше двух на один пролёт не становитесь. Поднимитесь наверх, сразу выходите на улицу. Не мешайте тем, кто идёт сзади.

Это наставление он повторял каждые две минуты, по мере подхода всё новых групп.

— Тебя как зовут, а то мы так и не познакомились, — спросил старший, один из тех с кем он разговаривал перед тем, как они все сюда отправились.

— Борис.

— А меня Николай. А то разбежимся, а как зовут нашего спасителя, так и не узнаем.

— Одному мне всё равно бы не удалось вывести всех с поезда.

— Вывести, как-нибудь, да удалось бы, главное, знать куда вести. Кстати, что за люди там утонули? Метрополитеновцы или такие же как мы, с поезда?

— Это солдаты, то есть, какие-то военные. Стояли здесь на посту, а водой с поверхности их сбило и они утонули.

— Что часовым здесь охранять, эту шахту?

— Откуда мне знать. Приказ не я им отдавал.

— Тогда откуда ты знаешь, что они были часовые?

— Их искали сослуживцы, но не нашли.

— Ты что, видел в тоннеле ещё людей? Что они ещё тебе рассказали? Куда же они делись, тоже наверх вылезли?

— Видел двоих. Мне они ничего не рассказали. Ушли не наверх, а вон туда, — и Борис махнул рукой в темноту тоннеля.

— Почему не захотели ничего тебе рассказать, что случилось. Но ты им сказал, что здесь целый поезд с людьми застрял? И они никакой помощи не предложили?

— Они меня не видели, я не стал им попадаться на глаза. Откуда мне знать, кто в тоннеле оказался? Вдруг, это те, кто войну начал.