<1824> Шебутуи (Водопад Станового хребта) Стенай, шуми, поток пустынной, Неизмеримый Шебутуй, Сверкай от высоты стремнинной И кудри пенные волнуй! Туманы, тучи и метели На лоне тающих громад, В гранитной зыбля колыбели, Тебя перунами поят. Но, пробужденный, ты, затворы Льняных пелен преодолев, Играя, скачешь с гор на горы, Как на ловитве юный лев. Как летопад из вечной урны, Как неба звездомлечный путь, Ты низвергаешь волны бурны На халцедоновую грудь; И над тобой краса природы, Блестя как райской птицы хвост, Склоняет радужные своды, Полувоздушных перлов мост. Орел на громовой дороге Купает в радуге крыле, И серна, преклоняя роги, Глядится в зеркальной скале. А ты, клубя волною шибкой, Потока юности быстрей, То блещешь солнечной улыбкой, То меркнешь грустию теней. Катись под роковою силой, Неукротимый Шебутуй! Твое роптанье — голос милой; Твой ливень — братний поцелуй! Когда громам твоим внимаю И в кудри льется брызгов пыль, — Невольно я припоминаю Свою таинственную быль… Тебе подобно, гордый, шумной, От высоты родимых скал, Влекомый страстию безумной, Я в бездну гибели упал! Зачем же моего паденья, Как твоего паденья дым, Дуга небесного прощенья Не озарит лучом своим! О жребий! если в этой жизни Не знать мне радости венца, — Хоть поздней памятью обрызни Могилу тихую певца. Май, 1829
Часы И дум и дел земных цари, Часы, ваш лик сияет страшен, В короне пламенной зари, На высоте могучих башен, И взор блюстительный в меди Горит, неотразимо верный, И сердце времени в бесчувственной груди Чуть зыблется приливом силы мерной. Оживлены чугунного стрелой На вас таинственные роки, И оглашает вещий бой Земле небесные уроки. Но блеск, но голос ваш для ветреных племен Звучит и озаряет даром Подобно молнии неведомых письмен, Начертанных пред Валтасаром. «Летучее мгновение лови, — Поет любимцу голос лести, — В нем золото и ароматы чести, Последний пир, свидания любви И наслажденья тайной мести». И в думе нет, что упований прах Дыханье времени уносит, Что каждый маятника взмах Цветы неверной жизни косит. Заботно времени шаги считает он И бой к веселию призывный; Еще не смолк металла звон, А где же ты, мечты поклонник дивный? Окован ли безбрежный океан Венцом валов — минутной пеной? Детям ли дней дался победный сан Над волей века неизменной? Безумен клик: «хочу — могу». Вознес Наполеон строптивую десницу, Сдержать мечтая на бегу Стремимую веками колесницу… Она промчалась! Где ж твой меч, Где прах твой, полубог гордыни? Твоя молва — оркан пустыни, Твой след — поля напрасных сеч. Возникли светлые народов поколенья И внемлют о тебе сомнительную речь С улыбкой хладного презренья. 1829 К облаку Куда столь быстро, и легко, И гордо, и прелестно Ты пролетаешь, облачко, Скиталец поднебесный? Земли бездомное дитя, Игралище погоды, Напрасно, радугой блестя, Ты, радостью природы! Завоет вихрь, взметая прах, — И ты из лона звездна Дождем растаешь на степях Бесславно, бесполезно!.. Блести, лети на ветерке, Подобно нашей доле, — И я погибну вдалеке От родины и воли! 1829. Якутск Статьи Взгляд на старую и новую словесность в России* Гений красноречия и поэзии, гражданин всех стран, ровесник всех возрастов народов, не был чужд и предкам нашим. Чувства и страсти свойственны каждому; по страсть к славе в народе воинственном необходимо требует одушевляющих песней, и славяне, на берегах Дуная, Днепра и Волхова, оглашали дебри гимнами победными. До XII века, однако же, мы не находим письменных памятников русской поэзии: все прочее сокрывается в тумане преданий и гаданий. Бытописания нашего языка еще невнятнее народных: вероятно, что варяго-россы (норманны), пришлецы скандинавские, слили воедино с родом славянским язык и племена свои, и от сего-то смешения произошел язык собственно русский; но когда и каким образом отделился он от своего родоначальника, никто определить не может. С Библиею (в X веке), написанною на болгаро-сербском наречии, славянизм наследовал от греков красоты, прихоти, обороты, словосложность и словосочинение эллинские. Переводчики священных книг и последующие летописцы, люди духовного звания, желая возвыситься слогом, писали или думали писать языком церковным — и оттого испестрили славянский отечественными и местными выражениями и формами, вовсе ему не свойственными. Между тем язык русский обживался в обществе и постепенно терял свою первобытную дикость, хотя редко был письменным и никогда книжным. Владычество татар впечатлело в нем едва заметные следы, но духовные писатели XVI и XVII столетий, воспитанные в пределах Польши, немало исказили русское слово испорченными славено-польскими выражениями. От времен Петра Великого, с учеными терминами, вкралась к нам страсть к германизму и латинизму. Век галлицизмов настал в царствование Елисаветы, и теперь только начинает язык наш отрясать с себя пыль древности и гремушки чуждых ему наречий. Нынешнее состояние оного увидим мы впоследствии; теперь мысленно пробежим политические препоны, замедлявшие ход просвещения и успехи словесности в России. |
