И все так пошло: мигнет Рогов Гавриле, он исчезнет со двора и забурлит. Власть какую-то приобрел этот человек над Гаврилой, а Елена ее оспаривала… покорно, почтительно, робко, но настойчиво. Вероятно, считала всю эту историю наказанием, посланным ей для искупления «греха». Осунулась, приятная полнота исчезла, глаза впали… Но зато, глядя на них, я бы теперь никак не решился назвать их глупыми. Страдание всегда удивительно умно, даже у птицы… В вертепы является, мужа пьяного выводит, смеются над ней на улице, грубо задевают… — у нее за себя стыда ни капли… Только иной раз скажет шепотком: «Не хорошо, Гаврило Степаныч, люди на вас смотрят»…

Однажды, при этаком же вот случае, когда она привела его из «Яров», он вырвался из ее рук, кинулся к дверям Будникова и стал бешено колотить в них ногой. Елена как-то вся помертвела и, будто не в силах подойти к нему, глядела только, как человек в кошмаре, когда к нему приближается что-то давно ожидаемое и страшное, против чего нельзя уже бороться… Но тут вдруг дверь открылась, и на пороге появился г-н Будников… Спокойный, даже величавый, с чувством полного превосходства. Я даже, правду сказать, несколько удивился… Как бы ни было, все-таки положение щекотливое. Подробностей я еще тогда не знал, но все-таки чувствовалась некоторая нечистота и неаккуратность… И вдруг ясность взгляда, спокойствие, достоинство. И не то чтобы притворство. Нет, — заметно это было бы… Просто — полная невозмутимость.

— Что, говорит, тебе, Гаврило, нужно? Зачем стучишь ногой? Не знаешь, как надо позвонить… Вот, видишь: звонок…

И показывает ручку звонка. Гаврило посмотрел на ручку и растерялся… Действительно, дескать, ручка и, значит, ногой совершенно-таки незачем… А г-н Будников с верхней ступеньки продолжает:

— И вообще, говорит, что ты о себе думаешь и что тебе, потерянному человеку, от меня нужно? Что, обидел я тебя, поступал с тобой неправильно, жалованье хоть на день один задержал? Ну, вот ты стучал ногой… Хорошо. Вот я к тебе вышел… Что же тебе надо?

Гаврило — ни слова…

— Ну, так вот, говорит, я тебе скажу с своей стороны: лопата опять сломана, панель не подметена, лошадь не напоена, до сих пор… Лошадь бессловесная, ничего сказать не может… но, при всем том, она живая и чувствует… слышишь, ржет вот…

Этот аргумент подавил Гаврилу до такой степени, что он, побежденный совершенно и окончательно, повернулся и… отправился прямо в конюшню: и через минуту, даже как будто не пьяный, повел в поводу лошадь к водопою… А г-н Будников спокойно запер ключом свою дверь и пошел со двора. Проходя мимо моего палисадника и догадываясь, что я все видел, он остановился и, грустно покачав головой, сказал:

— Да вот, толкуют: народ, народ… не угодно ли полюбоваться…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Скандалы эти стали уже обращать внимание. Заговорили в городе. Судили, конечно, разно. Одни стояли за Будникова. Стоит ли верить слухам? Да и ничего ведь, в сущности, неизвестно. Какие-то, с одной стороны, глухие толки, а с другой — явные скандалы и безобразное нарушение общественной тишины… Но было и другое мнение. Люди низшего звания сочувствовали Гавриле. Должно быть, представлялось им, что г-н Будников, умный и сильный, похитил у Гаврилы какое-то право вроде талисмана, что ли, и теперь колдует каким-то образом, чтобы этот талисман потерял свою силу… И вот десятки глаз поворачиваются к окнам г-на Будникова и смотрят на него, когда он проходит, прямой и спокойный, как будто не замечая, что за ним тянется это облако недоумения, подозрения, осуждения, вопроса… вообще, греха. И в каждом взгляде отражается нехорошая мысль, и в каждом сердце шевельнется нехорошее чувство… Это ведь своего рода темная туча… Сотни одинаковых душевных движений, спутанных, неясных, но злых… И все направляются к одному центру…

А Будников, надо заметить, был до известной степени популярный и прежде пользовался общей благосклонностью… Даже Рогов, когда случалось ему проходить мимо нашего двора, завидя г-на Будникова с лопатой или граблями, прежде остановится, бывало, и скажет:

— Господин Будников, Семен Николаевич, труждается… Трудивыйся да яст.

Или:

— Господин Будников помогает ближнему дворнику трудами рук своих. Похвально!

И пройдет дальше, как мимо явления безразличного или даже приятно развлекающего…

А тут все это окрасилось иначе… У меня даже физическое ощущение какое-то являлось… вроде кошмара. Как будто эти две черты… или что-то в личности г-на Будникова пропитали собою всю атмосферу… Даже, представьте, почти до галлюцинации… Идешь в гимназию или из гимназии… Высчитываешь в уме отметки… И покажется вдруг, что это господин Будников идет за тебя этим размеренным шагом, довольный от сознания исполненного долга… Или задаешь урок, или читаешь необходимую нотацию и слышишь, ну вот просто-таки слышишь эти будниковские нотки в своем голосе… когда он нищим внушает трудовые правила, или читает Гавриле мораль по поводу сломанной лопаты, или мне самому советует «отбросить гордыню и смириться»…

Да, есть в этом обыденном, в этой смиренной и спокойной на вид жизни благодатных уголков свой ужас… специфический, так сказать, не сразу заметный, серый… Где тут, собственно, злодеи, где жертвы, где правая сторона, где неправая?.. И так хочется, чтобы проник в этот туман хоть луч правды живой, безотносительной, не на чертах карандашом основанной, действительно разрешающей всю эту путаницу… настоящей, о которой догадывается даже Рогов… Вы меня понимаете?

— Кажется, понимаю, — серьезно сказал господин в очках.

— Г-н Будников тоже, кажется, начал ощущать, что около него неладно что-то. И заметался, но, как это часто бывает, метнулся не туда, где настоящий выход… Пришел раз ко мне в обычный срок, двадцатого. Ну, разумеется, я, как всегда, угощаю чаем… Выпил, как обыкновенно, только вид не совсем обыкновенный. Не то грустный, не то торжественней. Кончил деловой визит, деньги тщательно уложил в книжечку, отметил… и все не уходит… Начал говорить обиняками… вообще о ненормальности жизни, в частности о своем одиночестве, о какой-то ошибке, происшедшей от предрассудка и гордости… Потом свел на Елену и Гаврилу. Гаврила оказался полным негодяем, а Елена ошиблась и теперь глубоко несчастна… И он чувствует себя виновным, что выдал ее, но исправить это нелегко… И деньгами исправить всего труднее. Что значат деньги в руках пьяницы?.. И так далее, все обиняками, из которых, однако, под конец мне стало ясно, что г-н Будников желает повернуть всю эту запутанность к исходному, так сказать, пункту, то есть развести Елену с Гаврилой и жениться на ней самому… Тогда, значит, две черты сами собой уничтожаются и исчезают… Повидимому, он уже успел посоветоваться об этом кое с кем и в том числе с о. Николаем… Теперь решил посоветоваться еще со мною…

— А что же, — говорю, — Елену вы об этом спросили?

— Нет, говорит, не спрашивал еще… Я к ней… может быть, вы изволили заметить, даже не подхожу, чтобы не было никаких поводов… Но я знаю, что ей нужно… И не имею оснований сомневаться…

Попробовал я представить с своей стороны некоторые соображения, но г-н Будников не стал слушать… Быстро попрощался и ушел… Как будто опасаясь за цельность этой своей системы действий…

А через некоторое время начали, в отсутствие Гаврилы, шастать к Елене какие-то старушки с погоста, а к Будникову какие-то консисторские субъекты. Раза два, под вечер, гляжу: идет от Будникова и Рогов… Вот оно, думаю, что; молодой-то мой человек дошел уже до своего предела, и теперь понятно, зачем он спаивает Гаврилу, подготовляет нужную для г-на Будникова бракоразводную обстановочку…

И показалось мне все это, в целом, до такой степени безобразным и безвыходным, что я задумал переменить квартиру, чтобы просто-напросто уйти от этого всего… Бессонница замучила… Опять по саду шатаюсь. И однажды застаю в нем Елену. Лежит на той самой скамейке, где я сидел в то утро, весной… А теперь осень… Умирает это все, обнажается… Осень ведь большой циник… Ветер треплет опавшие листья, смеется… Лежат они на грязной, мокрой земле. А на мокрой скамейке лежит женщина лицом книзу и плачет… так и бьет всю ее плачем… Впоследствии я узнал: комбинация г-на Будникова, разумеется, была совершенно неосуществима. Услыхав об этом предположении, она только всплеснула руками: «Пусть, говорит, подо мной земля провалится, пусть высохну, как щепка…» Ну, и так далее… «Лучше заройте меня живую в землю вместе с Гаврилом Степановичем»… А Гаврило Степаныч и дома уж не ночует. И угасает недавнее чистое счастье, а она и понять не может, в чем дело, и не умеет себя отстоять. Билет… две черты… кумушки с паперти, Будников, Рогов. А она глупа и покорна, и боится, что над ней сделают что-то без ее воли…