Разгром царства заставил Луарсаба с приближенными спешно покинуть уже опустевший Тбилиси и через Эртацминда укрыться в Цхиретском замке.

С высокой башни замка Луарсаб с отчаянием наблюдал за беспокойными огнями сторожевых башен. Но к нему на помощь не спешили войска, не развевались знамена, не гремел боевой клич. Царь был забыт, и, хотя его жизни не угрожала опасность, стыд сжимал его сердце. Картли брошена на произвол врага. Первая война загнала его с придворными и горстью дружинников в безопасное убежище. Зураб, бросившийся из Тбилиси в Ананури, не возвращался. На соединение с другими замками рассчитывать невозможно, все отрезаны друг от друга.

Гонцы продолжали приносить страшные вести. Впервые растерялся Шадиман, впервые, изогнув упрямые брови, беспомощно сжимал саблю Андукапар.

Носте бурлит. Союз азнауров совещался всего один час. «Барсы» Даутбек, Гиви, Пануш, Элизбар и Матарс, передав свои дружины Саакадзе, умчались в ночной мрак.

Таинственно перекликались голубые дрозды, звякала неосторожная сбруя. К Носте стекались остальные азнаурские дружины.

Гонцы, спрыгивая на ходу с вспененных коней, доносили о движении турецких сил.

Погружая в густую мглу азнаурские знамена, Саакадзе двинул две тысячи дружинников к Цхиретскому замку и на рассвете предстал перед изумленным Луарсабом.

В деревне Квельти турецкий разъезд поймал старика с чианури. Прельстившись сулимой наградой, старик повел Татар-хана по глухим тропам к Цхиретскому замку… В угрожающем безмолвии пересекли турецкие колонны запутанные зигзаги гор, колючие заросли, орлиные ущелья, обогнули Эртацминду, перевалили Гостибские высоты, переползли Лощину гиен, а старик со связанными руками все шел и шел, не оборачиваясь, пока разъяренный Татар-хан не узнал Квенадрисскую дорогу.

— Судьбу хотели обмануть? — повернувшись к туркам, сказал насмешливо старик. — Всегда фесками были. Разве певец народа предаст свой народ?

Шестьдесят тысяч войск Татар-хана поспешно повернули обратно к долине, а обезглавленный старик с разбитой чианури за поясом остался лежать на холодных камнях.

И только через несколько дней удалось Татар-хану расположить свое войско вокруг города Ахалкалаки.

Луарсаб и весь двор с высоты замка с ужасом смотрели на долину Эртацминда, покрытую, точно кровавыми волнами, красными чалмами. Созванный совет молчал, растерянно сидели князья, мрачно склонил голову Луарсаб.

— Значит, отдать Картли на разграбление?

Молчавший Саакадзе поднялся:

— Царь, прошу дать мне семь часов времени, и султаны сто лет будут помнить навязанную Картли войну.

Луарсаб посмотрел на Шадимана, на других царедворцев и потянулся к Саакадзе.

— Георгий! Георгий, передаю тебе власть верховного полководца, царь Луарсаб всюду пойдет с тобой.

Оставив Цхиретский замок, Саакадзе помчался к деревне Кавтисхеви…

Стрелами летела по заглохшей Картли «Дружина барсов», призывая народ встать под знамя Саакадзе. Из лесов, из пещер, из сторожевых башен, из дальних деревень стремились к Носте воодушевленные крестьяне:

— Саакадзе зовет! Наш Саакадзе зовет!

— Спешите, люди! Саакадзе победу обещает!

— Всегда слово держит!

— Мне сына в Гори выкупил!

— А мне дочь выкупил, в Носте теперь живет.

— Меня от подати в Мцхета освободил.

— В Эзати всем целебную мазь для коров дал!

— Мне сына в Ананури от купцов спас.

— Мне овец в Хертвиси подарил!

— Спешите, люди! Саакадзе зовет!

— Саакадзе победу обещает, всегда слово держит!..

И все ближние и дальние крестьяне, которым в течение многих лет Саакадзе упорно оказывал помощь, восхваляли щедрость Саакадзе. Расчет Саакадзе на благодарную память народа оказался правильным. С криком: «Наш Саакадзе зовет!» молодые, старые и даже подростки хватали кинжалы, точили затупленные шашки, вырезывали дубины и бежали в Носте, увлекая за собой встречные деревни. Даже женщины бросали на руки старухам детей и, схватив кинжалы, стремились к заветному замку, воплощая в Саакадзе свои надежды.

В Носте Ростом и Димитрий снабжали крестьян оружием, привезенным с собою на верблюдах бежавшими из Тбилиси амкарами, сажали на коней молодежь и через дальние дороги под началом опытных азнауров или дружинников отправляли в Кавтисхевский лес.

Русудан тайными путями отправила верных людей в Ананури с просьбой Георгия к Нугзару немедля двинуть войско к Сураму, а также предупредить Мухран-батони и Шалву Эристави о решении царя сражаться с турками в Сурамской долине.

Тайные гонцы Саакадзе от имени царя скакали к замкам Цицишвили и Джавахишвили с указанием безопасных дорог к Сураму…

Эрасти и двадцать разведчиков, некогда отнятых у багдадских купцов в Ананури, змеями ползли в лесах мимо вражеского лагеря, собирая в тылу народное ополчение.

Картли забурлила. Предоставленный себе народ с гордостью взял в мощные руки защиту страны. Осведомленные гонцами феодалы спешили тайными путями к Цхиретской лощине.

Но наружно Картли замерла. Все ушло вглубь… В настороженной тишине замерли шорохи, только ночью шуршала трава, только неслышно сгибался приозерный камыш, только тихо перекликались дрозды…

Татар-хан, обманутый победоносным шествием и убаюканный тишиной, расположился многочисленным лагерем у Цхиретского замка.

В чаще Кавтисхевского леса восемь тысяч вооруженных конных и пеших дружинников встретили Саакадзе боевым кличем. Каждый час прибывали новые толпы, сменившие плуги на шашки.

Оставив Квливидзе и десять азнауров формировать и отправлять дружины, Саакадзе, Ростом, Димитрий с дружинами стремительно двинулись напрямик к Цхирети, и в семь часов вечера Саакадзе расположил войско на ночлег у подножия погруженного в отчаяние замка. Обрадованному царю и царедворцам Саакадзе развил знаменитый стратегический план, увековеченный в грузинских летописях «Сурамской битвой» и народным признанием Георгия Саакадзе Великим Моурави.

Этот план, выдвинутый вождем азнаурского движения, был противопоставлен феодальному способу ведения войны.

На рассвете, потрясая обнаженной шашкой, Саакадзе напомнил дружине о народной воле и достоинствах добровольного народного войска. Ополченцы встретили речь бурным восторгом, угрожая, потрясали оружием, нетерпеливо рвались в бой. Протесты Шадимана и придворных не остановили Луарсаба, и его появление в сопровождении царевича Кайхосро, князей Заза Цицишвили, Качибадзе, Газнели, Липарит и телохранителей было встречено шумной радостью.

Саакадзе, разделив войско на центр, правый и левый фланги, приставил к царю Дато и Ростома с приказом беречь Луарсаба больше своей головы, ибо гибель царя в битве внушала суеверный страх войску и сеяла панику.

Царь принял правый фланг, укрепленный дружинами союза азнауров. Заза Цицишвили — левый, а центр, имея рядом Димитрия, повел Саакадзе.

Войска стройными колоннами двинулись в обход по Цхиретской лощине и только у деревни Ниаби были замечены изумленным Татар-ханом.

Рассыпалась тревожная дробь турецких бубнов. Взлетели бунчуки, размахивая полумесяцами и конскими хвостами. На фланге вылетела, ощетинив дамасские клинки, турецкая конница. Взмахнул ятаганом одноглазый паша, и турки густой колонной яростно кинулись вперед. Рядом скакал, взметнув зеленое знамя, нукер, Татар-хан с высоко поднятой саблей вздыбил коня.

Гремели бубны, гремели дали, фыркали кони. Зловеще сверкали сабли, Саакадзе врезался в центр турецкого войска.

Расчет Саакадзе оказался правильным. Неожиданность нападения вызвала замешательство. Передовые янычары были смяты мощным натиском Саакадзе. С налитыми кровью глазами Димитрий неистово размахивал шашкой, ведя за собой сабаратианскую дружину. Не менее яростно бились левый и правый фланги. Царь и Дато, во многом схожие, ловко маневрировали конницей, то соединяя ее в сжатую колонну, то рассыпая по лощине отдельными звеньями. В погнутых доспехах, на конях, залитых кровью, азнаур и царь увлекали за собой опьяненное битвой войско.