Так ведь и это еще не все, внучок. Я пока назад возвращался, столько всего передумал. И знаешь, что понял? Что НЕ СМОГУ эти документы, будь они трижды неладны, никому отдать. И рассказать о них никому не смогу. Потому как мной словно кто-то управлять продолжал: разумом понимаю, что должен поскорей рапорт оформить, документы переписать да опечатать, а в голове не то что голос какой-то, а твердая уверенность: «не надо так делать». Словно приказывал мне кто-то – «спрячь все и молчи, не пришел еще срок». И ведь понимал, чем рискую – не одного себя подставляю, всю семью, всех вас на поколение вперед! – а сделать ничего не мог. И бороться с самим собой не мог, потому как твердо знал, что сделаю именно так, как требуется. Что это было, кто мной управлял, так я и не понял. Да и не хотел особо понять, честно говоря… Но то, что это с бункером тем проклятым связано, точно. Не знаю, каким образом, но уж поверь мне, внучок!

Вот с тех пор, в аккурат с сорок четвертого, я их и прятал. А теперь вот тебе передаю. Решай сам, что с ними делать. Дело это все давнее, позабытое. Хотя после войны, насколько я знаю, еще не раз тот бункер обследовать пытались, пару раз даже ко мне обращались как к непосредственному участнику событий, стало быть. Последний раз не то в восемьдесят девятом, не то в девяностом году этим Московский геологоразведочный институт занимался, программа «Гермес» – может, слышал? Ее вроде ваше ведомство курировало. Со спутника якобы снимки какие-то делали. Но чем все закончилось, я не знаю – засекречено все было да в архив, как водится, сдано.

Ну а насчет самих документов? У сейфа моего задняя стенка снимается, надо только полки убрать и ее вытянуть. Там все и спрятано – вроде и на виду, да кто догадается? И ключ тот, и схема, как вход найти. Ключ, к слову, это просто такая пластинка железная со штырьками с обеих сторон. Его нужно вставить, куда положено, да надавить до щелчка. А дальше механизм замка сам все сделает, если, конечно, он за столько лет не заржавел да не испортился окончательно. Только вот документы с немецкого тебе самому переводить придется – я, веришь ли, за столько лет так и не смог себя заставить к ним прикоснуться. Вроде табу на них или проклятье какое лежит. Может, ты сможешь… Только ты уж будь там поосторожнее, больно секретным все это было. Времена сейчас, конечно, другие, но кто знает?..

Вот такие, внучок, дела. Все, что хотел сказать, сказал, до остального сам доходи – я и в молодые-то годы ничего из того, что в бункере этом да в окрестностях его происходило, не понимал, а сейчас и подавно…

Прощай, одним словом, не поминай деда злом…

Крепко тебя обнимаю.

Дед…»

Окончив читать, я несколько минут сидел без движения, переваривая полученную информацию. Так вот он какой оказался, дед-то мой! Кто бы мог подумать. Да уж, за подобное и в мои годы могли не то что под трибунал – под «вышак» отправить! А уж при товарище Берии…

Затем на меня напала жажда бурной деятельности, этакая золотая лихорадка начала XXI века. Или «синдром острова сокровищ», как я сам его обозвал. Несмотря на поздний час, я наглым образом попрал закон о соблюдении тишины после десяти ноль-ноль и выломал обе железные полочки. Провозившись еще минут десять, догадался, как снимается задняя стенка. Все оказалось до смешного просто: нужно было лишь найти незаметный винтик в уголке, повернуть его отверткой и, ухватившись пальцами за выступившую шляпку, вытащить ничем не удерживаемый металлический лист. Сам тайник представлял собой небольшое, сантиметров в десять, пространство между собственно сейфом и вырубленной в стене нишей – толщина стен в домах сталинской постройки вполне позволяла это сделать.

Слегка волнуясь, я просунул руку в пахнущую пылью щель и извлек толстенную дерматиновую папку на защелке, покрытую чуть ли не сантиметровым слоем пыли – похоже, дед и вправду не открывал тайника с самого момента его создания. А прожил он в этом доме немало, с сорок шестого или сорок седьмого года!

С трудом сдерживая желание немедленно взяться за ее изучение, я сперва ликвидировал все следы вскрытия тайника, кое-как установил назад обе полки и запихал обратно найденное в сейфе добро. Закрыв дверцу вторым комплектом ключей, я хорошенько протер от пыли потрескавшийся дерматин и раскрыл, наконец, таинственную папку.

Под обложкой обнаружилось несколько казенных картонных папок с устрашающими запретительными надписями, типа «совершенно секретно» и «работать с документами только в помещении». На немецком языке, естественно. Поняв, что спать мне сегодня уже не придется, я выложил документы на стол и со вздохом поплелся на кухню. Сварив себе крепкого кофе и выключив во всей квартире свет – четвертый час ночи все-таки! – я уселся в кресло и погрузился в доставшуюся мне в наследство тайну.

Очень, как оказалось позже, опасную тайну!..

Неярким светом горела дедовская лампа под классическим для того времени зеленым абажуром, дымилась сигарета в старой бронзовой пепельнице, а передо мной неторопливо разворачивалась одна из самых загадочных историй ушедшего века, навечно зафиксированная на пожелтевших, хрупких от времени листах бумаги…

Пересказывать все, о чем узнал в эту ночь, я не стану, лучше обрисую ситуацию в целом. Нет, даже не саму ситуацию, а то удивительное хитросплетение необъяснимых событий, закрутившихся в конце войны вокруг одной из шестнадцати построенных за время Второй мировой Ставок немецкого фюрера Адольфа Гитлера. Событий и фактов порой настолько противоречивых и невероятных, что поверить в истинность изложенного казалось совершенно невозможным. Конечно, не все, о чем я буду вам рассказывать, почерпнуто мной из найденных в тайнике папок, увенчанных нацистским орлом со свастикой в когтистых лапах. О многом я узнал позже, когда уже целенаправленно занялся сбором информации по этой опасной, как выяснилось чуть позже, теме.

Итак, сначала маленькая предыстория, которая, возможно, будет небезынтересна: подземный бункер «Вервольф» (в переводе – «Волк-оборотень») был построен примерно в восьми километрах от Винницы, неподалеку от села Стрижавка с сентября 1941 по апрель 1942 года. И, что интересно, не был единственным стратегическим командным центром в этом районе. Менее чем в десяти километрах, неподалеку от села Гуливцы, находилась еще и Ставка главнокомандующего люфтваффе Германа Геринга.

Сам Гитлер находился в бункере дважды: с мая по октябрь сорок второго года и с февраля по середину марта сорок третьего. Спустя ровно год, 13 марта 1944 года, «Вервольф» был захвачен советскими войсками и… Остальное вы уже знаете из дедова письма.

Согласно официальной версии, ставшей благодаря газетным публикациям последнего времени практически общепринятой, бункер сооружался из добываемого в местном карьере радиоактивного красного гранита. В результате чего естественный радиационный фон в нем был повышен чуть ли не в пятьсот раз. И находящийся помногу месяцев в окружении «фонящих» стен фюрер якобы заполучил хроническую лучевую болезнь. По свидетельствам лечащих врачей (которые в те годы, понятное дело, ни о какой лучевой болезни и слыхом не слыхивали – нестыковочка, однако!), у Гитлера отмечалось множество симптомов этого заболевания. Он становился вялым и апатичным, терял зрение, общая слабость не позволяла ему пройти без остановки более двух десятков метров, появилась постоянная головная боль, проблемы с сердцем и зубами… Причем периоды апатии сменялись вспышками беспричинной эйфории и ничем не подкрепленного оптимизма.

Согласно этой версии, именно во время одной из этих вспышек он, в пику мнению всего высшего командования, и принял самое губительное для воюющей на несколько фронтов Германии решение – «Директиву № 45». Ту самую, предусматривающую одновременное наступление и на Сталинград к Волге, и через Кавказ аж до Индии. И даже сам Гиммлер, считавший, что «…недооценка сил противника теперь принимает гротескные формы и становится опасной…», не смог переубедить его отменить это авантюрное и абсурдное в стратегическом смысле решение.