— Цайт. Еще один мальчишка. Сбежать из школы, загримировавшись под известного всему городу мошенника. Отличная идея. Почему бы тогда не под короля Леопольда? Тоже неприметная личность. Удивительно, что тебя всего лишь отравили. Могли бы, не утруждаясь разговорами, воткнуть нож в спину.

— Вольф. Одно-единственное задание, одно единственное: не отходить от Рауля Римуса ни на шаг. Или вы решили, что ваш шаг длиной в пять шагов обычного человека?

Симон замолчал и прошел вдоль шеренги проштрафившихся курсантов.

— Мне остается только исключить вас из школы Черной Сотни.

Ровная шеренга черномундирных фигур выстроилась неподалеку от кирпичной стенки, у которой покачивались четыре мишени в серой мешковине. Командир группы окинул курсантов быстрым взглядом…

— Огонь! — рявкнул он.

Курсанты вскинули револьверы, грянул дружный залп. Пули изрешетили ткань, выбили пыль и пучки соломы. Крайняя правая мишень скрипнула и упала на бок, похоже, пуля перебила жердь, на которой она держалась.

За тренировкой наблюдал из окна своего кабинета старший сотник.

«Давно, — думал он, — давно надо менять тренировочные мишени на механические, из тех, что движутся, прячутся и неожиданно появляются из укрытия. Иначе смысла в таких тренировках немного, они больше подходят для солдат, но никак не для черносотенцев, которые должны стрелять лучше всех. Нет, можно, конечно, и с такой методой обучить нужному темпу и точности стрельбы, но времени на это уйдет больше. Гораздо больше. А времени нет. Нет совсем».

Мысли чернокожего сотника вернулись — снова и снова они возвращались — к нынешнему выпуску. Всех, ВСЕХ ребят приказано выпустить «в свет». Невзирая на то, чему и насколько они успели научиться. ЧЕМУ, холера, они могли научиться?! Некоторые пришли в школу только два месяца назад… А мне потом приходится устраивать им разнос за допущенные ошибки.

Симон вспомнил последнюю четверку, которых получили выговор пару дней. Выговор, хотя, если бы не малый срок в школе, их пришлось бы гнать в шею за допущенные промахи. Ха, промахи! Нужен как минимум год, чтобы из простого юноши получить того, кто будет беспрекословно подчиняться приказам, не внося в исполнение своих гениальных мыслей — каждый мнит себя стратегом — да не просто подчиняться, но еще и суметь их выполнить. Правда, если быть честным хотя бы самому с собой, четверка эта очень и очень непростая…

«Убийца, вор, беглец и задира» — вспомнил старший сотник характеристику, которую Немо дал этим мальчишкам. Да, непростые это ребята, очень непростые, даже если вспомнить, что простых в Черную сотню не брали. Все носят маски, но эти ребята сумели надеть каждый по две, а то и больше…

По хорошему, с ними еще работать и работать, выбивая юношескую задиристость и бесшабашность и вгоняя ум и толк. Но нет, всех приказано гнать, фигурально выражаясь, в бой. И пусть этот «бой» будет проходить не на застланном пороховым дымом поле, а среди тайных пружин и шестеренок Большой политики, но от этого он не перестанет быть смертельно опасным.

Большая политика — машина, которая работает на крови и грязи.

Единственное, что сумел добиться от хозяина сотник: чтобы задания по степени сложности делились хотя бы в зависимости от срока обучения.

Только на это оставалось рассчитывать ребятам. На это и на свое везение.

В комнате школы Черной сотни на улице Серых крыс было тихо. Три курсанта, Вольф, Ксавье и Йохан, сидели на своих кроватях, думая каждый о своем, хотя мысли при этом были об одном и том же.

Слишком быстром выпуске из школы.

Завтра они получат звания, право на ношение парадного мундира Черной Сотни, который без особой логики был белым, с белой же вышивкой. Завтра они из курсантов станут полноправными младшими сотниками. Завтра. Через два месяца после прибытия в школу.

Слишком быстро.

Ксавье размышлял о скорости выпуска, вновь и вновь пережевывая одну и ту же мысль. Так быстро становятся из курсантов офицерами в одном случае: когда идет война. Но войны нет. Значит… Значит, она скоро будет. Ксавье не мог понять, с КЕМ же собирается воевать Шнееланд и от этого нервничал все больше и больше, сохраняя на лице мину спокойной задумчивости.

Йохан выглядел не менее спокойно, но при этом, в отличие от нервного Ксавье спокойным он и являлся. И думал он не о неизвестной будущей войне, а о том, что предстоит делать им четверым. Понятно, что быть им не боевыми офицерами, а исполнителями особых поручений. Что особых — понятно, а вот каких? Курьерами? Аудиторами? Брави на службе короля?

Вольф был самым спокойным из всех троих. Он уже пережил несколько резких падений и подъемов, от чувства крушения всей жизни, когда старший сотник объявил им о том, что собирается выгнать их из Сотни до взлета на самые небеса, когда оказалось, что все неприятности закончатся одним выговором, и завтра — ЗАВТРА!!! — они станут офицерами. В мечтах Вольф уже был героем сотни битв, генералом, а то и маршалом, а то и Первым Маршалом… Для Вольфа будущее было прекрасным и безоблачным.

Дверь в комнату открылась бесшумно. Появившийся подобно призраку Цайт вплыл в комнату, прикрыл дверь и подмигнул друзьям.

— Ну? — не выдержал Вольф.

В отличие от своих друзей Цайт вообще не задумывался о том, что их ждет в будущем. Будет день — будет план. Легкомысленный юноша не любил и не умел долго переживать плохое, в особенности то, которое так и не произошло. Не выгнали же?

Завтра они станут офицерами, завтра будет общий праздник с посвящением, но сегодня четверке захотелось отметить свой собственный маленький грустный праздник.

Последний день курсантами.

Этот день был особенным и отметить его хотелось не пивом и не обычным шнапсом. Цайт, который успел помириться с охранниками на входе — тем более запрет на выход с них успели снять — вызвался сходить в город и принести что-то необыкновенное.

Получилось или нет?

— Ну? — поднял бровь Ксавье, которому тоже было интересно.

Цайт бесшумно прошел к столу, молча взмахнул руками и сделал пасс, подобно фокуснику.

— Цайт, не молчи, — произнес Йохан, — а то я начинаю думать, что ты принес выпивку во рту.

Ксавье фыркнул, Вольф поперхнулся, Цайт не выдержал и рассмеялся:

— Только сегодня, друзья, и только для вас, — торжественно произнес он, — Напиток самих богов!

Из-за пазухи мундира на стол выстроились четыре небольшие стеклянные бутылочки с красно-коричневой жидкостью.

— И что это за продукт химии? — скептически взглянул на принесенное Ксавье.

Формой сосуды действительно подозрительно напоминали лабораторные колбы доктора Лепса.

— Это, друзья, — Цайт был доволен собой до крайности, — продукт химии и ботаники, соединение науки и народных традиций. Это… — он сделал паузу, — Штарк.

Даже Вольф, при всей своей провинциальности, слышал об этом напитке. Крепчайший ром, изготавливаемый в колонии Шнееланда из патоки сахарного тростника, доля спирта в нем доходила почти до ста процентов — а по ощущениям тех, кто его пробовал, даже превышала их — ром привозили в страну и настаивали на девяноста девяти травах, точный состав которых знал только производитель, Гуго Штарк из Айнца. Редкий и очень дорогой напиток.

— Ты уверен, что он настоящий? — скептически поинтересовался Ксавье, — Штарк часто подделывают.

— Поверь МНЕ, — приложил руку к сердцу Цайт, — этот штарк — самый настоящий, никакая не подделка. Уж в чем в чем, а в ЭТОМ я разбираюсь.

Он достал из кармана бумажный пакет, из которого извлек четыре плоские серебряные плошки.

— Настоящий штарк, — наставительно заявил он, — полагается пить только из таких сосудов. Серебро — сотый компонент напитка.

— Откуда ты все это знаешь?

— Откуда у тебя деньги? — поинтересовался Ксавье, — Тех, что мы сложили, не хватило бы даже на одну бутылку.