Сыщик помолчал секунду, широко улыбаясь, как будто он произнес удачную, правда, никому не понятную шутку.

— События происходили следующим образом. Отец Райн сумел соблазнить секретаря епископа, отца Брауна… О нет, я не обвиняю их в мужеложстве, он просто сделал секретаря своим сообщником…

— Та давняя история с петлей, накинутой на шею человека, выглянувшего в окно, всегда казалось мне немного недостоверной. Для такого трюка нужно обладать ловкостью охотника на диких лошадей в степях Перегрина, иначе человек успеет заметить падающую сверху петлю и отпрянуть. Поэтому отец Райн все проделал своими собственными руками. Он вошел в кабинет и задушил епископа. Да, он был не повешен, а именно задушен, на что четко указывает положение борозды на шее покойного. Задушен, возможно, точно таким же поясом, какой носил сам. После этого отец Райн вышел и поднял наверх. Тем временем, его сообщник…

Все посмотрели на трясущегося как желе отца Брауна.

— …остался в кабинете. Да, риск был, но он, как мы видим, оправдался. Оправдался БЫ, если б за дело не взялся я.

Римус улыбнулся своей потрясающе скромной улыбкой.

— Сообщник сделал всего две простейших вещи. Для начала он открыл решетку, следы от присутствия которой я увидел вовремя осмотра помещения. И потом, когда отец Райн спустил сверху связанную из поясов веревку, он накинул ее на шею мертвому епископу. Отец Райн поднатужился и вытащил уже мертвого епископа из кабинета, после чего решетка была закрыта. Впоследствии отец Райн и вовсе приказал ее убрать. Чтобы скрыть следы того, что она открывалась и чтобы окончательно превратить мизансцену в декорации к спектаклю из Невероятных историй. После этого отец Браун два раза заходил якобы к епископу, забрать бумаги, принести бумаги… На самом деле оба раза он входил в пустой кабинет, чтобы показать, что в тот момент, когда отец Райн находился наверху, епископ был еще жив. И, как окончательный штрих — взрыв петард. Не имеющих никакого иного смысла, кроме как послужить кусочком пахучего сыра в «ловушке для умных». И вот теперь я спрашиваю вас, отец Райн: я прав? ТАК все происходило?

Отец Райн оскалился, как волк:

— Вы ничего не докажете.

Сыщик промолчал, улыбаясь, зато послышался легкий скрип. Это отец Заубер с трудом поднялся на ноги и, тяжело опираясь на трость, подошел к своему товарищу. БЫВШЕМУ товарищу.

Он долго и пристально смотрел Райну в глаза.

— Убийца, — наконец произнес Заубер.

Потом перевел взгляд на притаившегося и дрожащего крупной дрожью отца Брауна:

— Предатель.

Он повернулся к королю Леопольду, до сей поры тихо сидевшему в углу огромной розовомундирной тушей:

— Ваше величество, разрешите это преступление будет окончательно расследовано в Гаттонберге?

— Это ваш подданный, убит ваш правитель, убийство произошло на земле посольства, то есть, юридически, на землях вашего епископства. Шнееланд не претендует на то, чтобы судить преступника по своим законам.

Вольф закрыл рот. Во-первых, в такие моменты юным курсантам не стоит встревать с глупыми вопросами, во-вторых, он и сам понял, почему больной священник настаивает на том, чтобы увезти преступника в свою страну.

В Гаттонберге до сих пор разрешены пытки.

Из кабинета увели отца Райна со связанными за спиной руками, отца Брауна, вышли стражники, Вольф двинулся было к выходу за довольным собой сыщиком, но того остановил айн Грауфогель.

— Скажите, пожалуйста, — тихо проговорил мэр, когда они вышли в коридор, — господин Римус, зачем вы устроили этот спектакль?

— Видите ли, в чем дело, уважаемый господин… Кто убийца, можно было бы понять с помощью элементарных логических рассуждений. Раз тело епископа нашли этажом выше — значит, его туда переместили. Раз никто не видел, как епископа несли по коридорам, значит его вытащили через окно. Единственный человек в посольстве, который способен на это — отец Райн. Как он это сделал понять уже было проще.

— Логично, — согласился мэр, — Тогда почему вы просто не рассказали об этом?

— С помощью логики можно найти убийцу. Но с помощью логики нельзя убийцу осудить. Судьи склонны больше верить признаниям преступника или словам любого, самого тупого и косоглазого свидетеля, чем самым надежным уликам и самой стройной логике.

Сыщик развел руками, несколько недоуменно оглядел свою металлическую руку и принялся надевать перчатку, зажав под мышкой волшебный раздвижной саквояж с инструментами.

— У вас есть ко мне еще вопросы?

— Всего один. Вы сказали, что убийца расставил ловушку для умных. Тогда почему же вы в нее не попали?

— Потому что я не умен. Я гениален.

Вольф чуть не подавился, однако на бледном лице мэра не дрогнул ни один мускул. Он коротко поклонился и бесшумно исчез.

— Пойдемте, юноша, — оглянулся сыщик, — кажется, вам приказали всюду меня сопровождать, и, хотя дело закончено, приказ пока еще не отменен.

Они успели сделать ровно три шага.

— Минуточку, — раздался за их спиной голос.

На фоне светло-желтой стены чернел силуэт человека. Чернокожий сотник, командир Вольфа. Симон.

— А вот и ваш командир, — обрадовался Римус, — сейчас вы отправитесь домой…

— Не отправится, — отрезал Симон, — Курсант Вольф будет сопровождать вас до гостиницы. И изо всех сил постарается не отставать от вас. Мы, шнееландцы, не хотим, чтобы с нашим знаменитым гостем произошло какое-нибудь несчастье.

За столом сидели два человека. Известный Неизвестный, настоящий правитель Шнееланда, и Неизвестный Известный, начальник тайной полиции.

— Что скажешь? — нарушил молчание Известный Неизвестный.

— Все прошло в точности по нашему плану.

— Я имею в виду сыщика.

— Он умен, — качнул головой начальник тайной полиции.

— Он ОПАСНО умен.

— Он понял, кто ты такой?

— Он МОГ это понять.

— Тогда может быть… — Немо воспроизвел характерный жест.

— Я же сказал: он умен. А значит, предусматривает такой вариант развития событий и готов к нему.

— А может, все-таки…

Известный Неизвестный улыбнулся:

— Пари? У твоих людей ничего не получится.

Два самых секретных человека Шнееланда пожали друг другу руки.

— На серебряную монету.

По улице шагали два человека. Впереди вышагивал как журавль немолодой мужчина в темной накидке, из-под которой были видны ноги в клетчатых желтых брюках. На правой руке — обычная лайковая перчатка, светло-коричневая, на левой — блестящая черная, поскрипывающая кожей. В черной перчатке зажата ручка саквояжа. На голове мужчины — широкополая шляпа. На лице — улыбка.

Шагающий за мужчиной юноша в глухой черной форме отнюдь не улыбался. И вовсе не потому, что он опять вынужден подчиняться простолюдину — после разоблачения убийцы Вольф не видел в этом ничего зазорного — а просто потому, что все уже закончилось. Юноше хотелось вернуться в комнату, рассказать приятелям о том, чем он был свидетелем — можно поклясться, он провел день интереснее их всех! — похвастаться, в конце концов! Йохан точно будет завидовать…

Слежки Вольф не замечал. Во-первых, потому что его не учили этому, во-вторых, потому что настоящего профессионала трудно заметить. И, в-третьих — потому что ему и в голову не приходило, что за ним могут следить.

За ними следили.

По пятам странной парочка шли, постоянно сменяясь, неприметные люди в неброской одежде.

— О, часовня, — внезапно остановился сыщик, — Жди меня здесь.

Он быстро взбежал вверх по истертым каменным ступеням и скрылся за тяжелой дверью.

Юноша думал всего несколько секунд. Ему приказали всюду следовать за сыщиком. И пусть особого смысла в этом приказе он не видит…

Это ПРИКАЗ.

Вольф вбежал вверх по ступеням, потянул дверь за отполированную прикосновениями рук латунную ручки и, чуть не сбив с ног выползающего наружу старика, прошел полутемным коридорчиком, освещаемым только уличным светом из узких окон под самым потолком, толкнул дверь внутрь, нащупывая на шее шнурок нательного креста.