— Сегодня утром, — начал король, — у служанки во дворце пропала метелка для сметания пыли. Кто ее украл?

По пухлому лицу Леопольда нельзя было понять, шутит он, или серьезен.

Римус моргнул:

— Королевский шут.

Король пристально посмотрел на сыщика, потом перевел взгляд на шута. Тот молча развел руками, посмотрел на открывшего рот Вольфа и заулыбался.

Леопольд откинулся в кресле:

— Однако… Может быть, вы раскроете мне тайну…

— Как я это понял? Извольте.

Римус поднял левую руку в перчатке и распрямил на ней указательный палец правой рукой:

— Во-первых, кража метелки — слишком мелкое происшествие, чтобы о нем доложили королю. Значит, вы узнали о нем не из докладов.

С легким скрипом был выпрямлен второй палец:

— Во-вторых, вы знали о том, что я появлюсь, и решили меня проверить. Значит, кража метелки не случайна. Украсть сами вы ее не могли, значит, это сделали по вашему приказу. Кто это мог сделать? Только ваш шут. Объяснить почему?

Король помолчал, повернул блюдо с пирожками, взял за пятачок поросенка и посмотрел ему в глаза, как будто ожидая некоего ответа.

— Не надо, — наконец ответил он, — Теперь слушайте меня внимательно.

Пухлые пальцы короля, похожие на украшенные перстнями сардельки, сплелись вместе:

— Неделю назад в Бранд приехал его преосвященство Гаттонбергский епископ Иоганн Третий. Несмотря на возраст и одолевающие его болезни…

Епископу было около семидесяти, вспомнил уроки Вольф.

— …он приехал вместе со своими помощниками и советниками для того, чтобы встретиться со мной. Не буду скрывать, по моему приглашению. Я хотел обсудить вместе с ним… впрочем, это неважно… Встреча была назначена на семнадцатое число. Вчера произошло следующее…

Вольф механически жевал вкусный, надо признать, картофель — его величество на самом деле умел готовить — слушая рассказ короля и чувствуя себя героем романа.

— Епископ жил в собственном особняке, на улице Рогатой Шляпы. Вечером он вошел в свой кабинет, чтобы поработать с бумагами. У дверей стояла стража, личная стража епископа, дверь была заперта изнутри на засов. Из комнаты он не выходил, окно было раскрыто, но находилось на третьем этаже. Иоганн был не в том возрасте, чтобы лазить в окна. Через несколько часов, служанка вошла в спальню епископа этажом выше и обнаружила его лежащим на постели. Епископ был задушен.

Пальцы металлической руки сыщика коротко пробарабанили по столу, им ответила дробь пальцев короля.

— Епископа Гаттонбергского убили в моей столице, где он был по моему приглашению. Убийц надо найти. Вся надежда на вас.

Цайт проклял тот момент, когда ему показалась забавной мысль загримироваться под одноглазого мошенника. К сожалению, с ним такое часто бывало: в голове рождалась мысль, казавшаяся интересной и правильной, но, как показывали дальнейшие события, недостаточно продуманной.

— Вы обознались, — улыбнулся он своей самой обаятельной улыбкой.

Тип в цилиндре даже бровью не повел. Его лицо выглядело так, как будто какой-то безумный чучельник взял человеческий череп, обтянул его кожей, оживил получившееся существо и выпустил с мир: тонкие сухие губы, глубоко ввалившиеся глаза, окруженные темной кожей, тонкий нос, похожий на лезвие ножа, выступающие скулы и впавшие щеки…

— Что ж, Второй, как ты не бегал, а мы тебя нашли…

Цайт осторожно скосил глаза — один глаз — на рыжего здоровяка. Огромная кисть левой руки, лежащая на плече юноши, толстое запястье, перевитое уродливым фиолетовым шрамом, как будто ему когда-то отрубили руку, а затем прирастили заново… Квадратные желтые ногти… Здоровяк выглядел неуклюжим увальнем, но проверять его скорость совсем не хотелось.

— Так что, — продолжал Череп, — поднимайся. Адольф проводит тебя к карете. Пора возвращаться домой.

Парочка пугала Цайта, который не боялся в этой жизни ничего, кроме разве что большого огня. Даже окажись они ворами, грабителями и убийцами — он боялся бы меньше. Преступники — народ простой и понятный. Вор хочет украсть, грабитель — ограбить, убийца — убить. Чего хотят эти двое, Цайт не понимал. Он, при всем своем опыте, даже не мог понять, кто они такие. Это пугало.

— Клянусь вам, — сделал он еще одну попытку, — что вы ошибаетесь. Я вас не знаю…

Череп вставил в глазницу монокль:

— Что ж… — вздохнул он и посмотрел на Цайта сквозь блестящую стекляшку, — Duodecim aereos sciuri. Parere aut mori.

Цайт не очень хорошо знал древнеэстский, однако слово mori в этой странной фразе ему крайне не понравилось. Его-то он знал.

Череп посмотрел на замершего Цайта и удовлетворенно кивнул:

— Иди за мной.

Хватка на плече исчезла, как будто рыжий не сомневался, что юноша подчинится. Смешно.

Цайт ужом юркнул под стол и выскочил с другой стороны. Выскочил…

И понял, что попался.

Зайдя в пивную, он выбрал угловой стол и сел спиной к стене, лицом к выходу. Сейчас он стоял так, что слева и сзади была стена, справа — стол и единственный путь в свободе был впереди. Но там уже стоял высокий, как огородное пугало, Череп.

В голове мелькнула досадливая мыслишка, что, метнись он под столом вправо, и выскочил бы прямо в зал, где не стал бы задерживаться на пути к выходу. Но такой трюк нужно было проделать в опасной близости от рыжего громилы, выглядевшего слишком опасным…

Подтверждая мысль, здоровяк уцепился рукой за стол — на правом запястье мелькнул точной такой же шрам, как и на левом — и отодвинул его чуть в сторону легче, чем девочка отодвигает в сторону корзину для пикника. Другая рука достала из кармана толстый кожаный портсигар.

В пальцах Черепа заблестел самый наверное неожиданный в такой ситуации предмет — высокая тонкая бутылочка, искрящаяся хрусталем, с блестящей медной пробкой, на коротой чернела кнопка. Внутри переливалась густая желтоватая жидкость.

И портсигар и бутылочка выглядели совершенно безобидно. Однако Цайту в своей жизни приходилось видеть много предметов, совершенно не похожих на оружие и тем не менее таковым являющихся. А занятия в химической лаборатории обогатили его знанием о том, что может натворить совершенно невинная жидкость.

Другие посетители пивной не обращали внимания на разворачивающуюся сцену. Не кричат, не дерутся, посуду не бьют, ножей и пистолетов не видно — значит, все в порядке.

Глаза Цайта лихорадочно вращались в глазницах. Глаза!

— Я не тот, кто вам нужен! — юноша сорвал повязку с лица и посмотрел обеими глазами.

Никакой реакции.

— Искусственные глаза сейчас делают настолько хорошо, — пробормотал Череп и направил бутылочку в лицо юноши. Тонкий палец лег на кнопку, как на курок пистолета.

Слева — стена, сзади — стена, справа — рыжий, прямо — Череп.

Выхода нет.

Убийца не заметил прыжка Ксавье из паровика, в котором ехал неприветливый тип в белом. Он все так же шагал по улице, не оглядываясь, не прибавляя шага и не замедляясь.

Ксавье шагал следом за ним, шагах в десяти, ощупывая взглядом спину. Среднего роста, темное пальто, потертый котелок на голове. Растоптанные ботинки шлепали по попадавшимся пятнам подтаявшего на весеннем солнце снега.

Юноша не мог бы сразу ответить, зачем он увязался следом за убийцей. Может быть, осознание того факта, что он фактически провалил задание, пусть учебное, может быть, привычка самому принимать решения… А может быть просто охотничий азарт, подобный азарту пса, не задумывающегося, зачем он бросился за белкой.

Убийца свернул в узкий переулок, вившийся между высокими кирпичными стенами. Ксавье последовал за ним. Шум большой улицы — топот ног, голоса, стук копыт, пыхтение паровиков — постепенно стихли, как стихает любой шум в старом ельнике. Только шаги, шаги двух человек. Удачное место, чтобы схватить человека и выпытать, зачем ему понадобился пакет, не рискуя объясняться с полицией.

Ксавье изображал курьера, который изо всех сил торопится, но при этом ни на лишний шаг не приближался к преследуемому.