Сердце Керима наполнилось радостью: «Уж не добился ли Караджугай замены Али-Баиндура другим ханом?» – к он торопливо принялся перечислять невиданные досель драгоценности. Причудливые ожерелья восхитят даже первую жену шаха! А индийские запястья! А… Нет, слов не хватит передать игру камней, блеск арабесок и тонкость резьбы! Лучше пусть хан поспешит в дом гречанки и полюбуется сокровищами разложенными на тахтах.
– Как! – воскликнул хан. – Ты самовольно вынул из тюков мой товар и опрометчиво доверил сыну сожженного отца?!
Оказалось, Керим никому не доверил сказочную добычу, ибо ни хану, ни ему, Кериму, не нужен лишний свидетель, – поэтому на последнем повороте у оврага Арчил пошел другой дорогой.
– Ты!.. Хо-хо-хо!.. – Хан хохотал до упаду. – Ты указал неверному дорогу в вечность? Потому и помог тебе Хуссейн одному справиться с тридцатью верблюдами?
– Я уменьшил число верблюдов, но не богатство, и половину ночи понукал их, пока не достиг желанных ворот. Святой Хуссейн подсказал мне такую мысль: тайна – лучший страж.
Внезапно Баиндур сорвал с крючка аркан и рванулся к окну:
– О шайтан, ты испытываешь мое терпение! Опять нет того, кто должен быть!
Теряясь в догадках, Керим тяжело дышал: «Чем же так озабочен хан? Не выслеживает ли он хасегу, изменяющую ему с неосторожным мулом, которого Баиндур собирается истязать на базаре?» И как можно спокойнее Керим спросил:
– Долго ли намерен ты, хан, держать вдали от своих зорких глаз ниспосланное Тысяча второй ночью? Разве можно предугадать шутки пятихвостого? Вдруг вздумает шепнуть разбойнику Альманзору, где находится дверь, открывающая дорогу к славе и знатности? Разум подсказывает поспешить, ибо отстающего всегда ждет разочарование.
Тут Баиндур так вспылил, что Керим невольно подался назад.
– Кого учишь, младший сын хвостатого стража ада? Я ли не готов мчаться, подобно самуму, к дому гречанки? Я ли не обеспокоен целостью клада?
И Баиндур осыпал проклятиями неторопливую судьбу. Вот уж второй день он прикован к этому окну. Прилипчивый монах Трифилий все же добился в России, чтобы Иран выдал царя гурджи Луарсаба. И шах вынужден был согласиться, ибо северный царь угрожал прервать дружбу и не заключать новый торговый договор, направленный против франков. Вчера прискакал особый гонец, Джемаль-бек, любимец шах-ин-шаха. Оказывается, в Гулаби вот-вот прибудет придворный хан, а с ним московские сокольники под начальством сотника, для того, чтобы сопровождать в Московию царя Гурджистана – Луарсаба.
– Во имя седьмого неба, хан! Значит, пленник скоро освободит нас?
Баиндур насмешливо взглянул на Керима и стал проверять крепость аркана.
– Мохаммет видит, да. Но разве может свершиться неугодное аллаху и его ставленнику, шаху Аббасу? Согласиться на все можно. Пусть князь Тюфякин получит то, чего так упорно домогался! Недаром я слыву лучшим охотником на оленей.
– Веселый див да просветит Керима, друга Али-Баиндура! Ведь жизнь послов неприкосновенна?!
Баиндур хитро прищурил глаз:
– Жизнь многих неприкосновенна, но когда один царь назойливо требует от другого невозможного, то…
Хан вновь подскочил к окну и нещадно выругался.
Безотчетный страх сжимал сердце Керима: «Аркан! Что же в нем страшного? Это не мушкет и не копье! Но аркан в руках хана опаснее, чем десять мушкетов и копий! На что он низменному из низменных? Или вздумал похвастать своей ловкостью перед русийскими послами? Или…»
Неожиданно Баиндур изогнулся и, хищно оскалив зубы, застыл.
Царь Луарсаб шел неторопливо, задумавшись. Вот он ускорил шаг, словно догоняя убегающую мысль, вот снова замедлил, словно отступая от навязчивого предчувствия.
«Окно! Сине-желтое! – удивился Керим. – Почему раньше не замечал? Не похоже ли оно на пасть дракона?»
Удерживая стук сердца, Керим следил за царем. «О Мохаммет, откуда такая бледность? И верный князь Баака не очень спокоен… Странно, почему так тихо? И темно почему? Не упала ли туча?! О-о, берегись, царь Картли! Берегись! Почему остановился?! Почему не бежишь?! Или не видишь, как воплотился беспощадный рок в аркан!»
Внезапно из зарослей выскочила лань. На какое-то мгновение Керим задержал взгляд на тяжело дышащем животном. Мелькнула мысль: «Сама в петлю лезет».
Странно, почему совсем потемнело…
Царь, сокол, лети! Лети ввысь!
Поздно! Аркан взвизгнул, и петля обвилась вокруг шеи узника.
Царь Картли, Луарсаб Второй, сраженный, упал на куст роз. Упал лицом на шипы, ломая цветы… И, подхваченный ветром, одиноко взметнулся над садом алый лепесток.
Где голоса жизни? Почему так тихо? Почему не закричал Керим, не ринулся на злодея? Не вырвал аркан? Почему?! Разве можно схватить зигзаг молнии или падающую звезду?!
Алый лепесток, покружившись, лег на подоконник. А может, это капля крови?..
На какую-то секунду Керим потерялся: он будто растворился в тлетворном воздухе Гулаби, не существовал. Мрак опутал его душу и так затягивал в бездну, что Керим пошатнулся и, взмахнув рукой, ухватился за косяк окна. «Очнись, Керим! Очнись! Ханжал навис над твоими близкими!» – эта мысль, быстрая и холодная, как поток, вытекающий из ледника, вернула ему самообладание.
Потирая руки, Баиндур захлебывался от радости: наконец он подстерег добычу! Наконец истекли дни его томления в Гулаби! Теперь к богатству! Аркан протянул дорогу от угрюмого окна в сверкающее будущее. Недаром он клялся скакунами, задыхающимися на бегу, скакунами, у которых искры брызжут из-под копыт, скакунами, нападающими по утрам на врагов. Арканом он проложил себе путь к благам мира! Во имя аллаха милосердного, милостивого пусть узнает Иран и его «лев», что такое удар Али-Баиндура! Удар, способный взметнуть горы, как клочья шерсти!..
Хан щелчком сбил с подоконника алый лепесток и обернулся, язвительный и насмешливый:
– Керим, если ученые, записывающие в большие книги поучительные притчи, спросят тебя, чего восхотел Али-Баиндур, знаменитый хан, тотчас после убиения им царя гурджи Луарсаба из династии Багратиони, ответь так: «Хану не терпелось проглотить кусок вареной баранины. Он проголодался».
Прислонившись к косяку, Керим шептал: «О всемогущий, заслони меня от ярости! Разве не в смертельной опасности сейчас царица Тэкле? А князь Баака?! А Датико, отец Арчила?.. Всех истерзает, уничтожит проклятый аллахом разбойник! О святой Хуссейн, наполни терпением мою душу! Пусть пламя ненависти разгорится вовремя!»
– Ты, сухой хик, почему белее хлопка? Или тебе жаль ослушника шах-ин-шаха? – Глаза Баиндура налились кровью, но тут же в них блеснул веселый огонек: «Шайтан послал случай избавиться от слишком много знающего». Хан потянулся к ханжалу: – Говори, помесь осла с собакой, повеление шах-ин-шаха не угодно тебе?
– Видит Мохаммет, я побелел от другого: ключа от ворот дома гречанки не оказалось за моим поясом. О аллах, не допусти…
– Ключ? Говори, где потерял, проклятый?! О пятихвостый шайтан! Как смел не сберечь мое богатство? Где ключ? Или забыл мой способ добывать признания?
Баиндур с помутившимся взором метался, как хищник в клети.
Керим смотрел в окно. Князь Баака! Губы беззвучно шептали: «О всесильный, освежи мою голову! Подскажи спасительную мысль!»
– Ключ! Где ключ? – наседая на Керима, неистовствовал Али-Баиндур. – Или я…
– Успокойся, хан, сейчас вспомню: не засунул ли в каменную щель или в дупло дерева? Почему нигде не сказано, что делать с туманом, застлавшим память! – Керим напряженно изыскивал способ отвлечь мысли хана от сада: «Да вернет аллах жизнь князю!»
– Вспомнил, шайтан, в какой щели? Говори!
– О хан из ханов, я восхищен твоей ловкостью и подавлен меткостью, но почему ты не продолжил свою охоту? Разве князь Баака меньше надоел?
– Свидетель шайтан – больше! Но «лев Ирана» пожелал поохотиться сам на дикого осла: с цепью на шее, притороченный к моему седлу, этот князь до Исфахана будет бежать за моим конем. Говори, нелуженый котел, вспомнил? – Баиндура точно трясла лихорадка, он даже перестал с наслаждением поглядывать в окно. Сейчас его интересовал только ключ от его богатства. – Не испытывай мое терпение, Керим!..
