Новым менеджером Guns N' Roses стал Даг Голдштейн, который начинал работать на них в качестве охранника. Иззи Стрэдлин считал, что Алана Нивена уволили несправедливо, но в прессе он высказывался размыто: «Даги [Голдштейн] много всего сделал в последние годы. — Это значило, что он хорошо заботился о группе. — Именно этот парень едет домой к Экслу в шесть утра, когда из окна свисает гребаное пианино. [Речь идет о том случае, когда Эксл в бешенстве пытался выкинуть рояль «Steinway» за пятьдесят тысяч долларов в венецианское окно своего дома в Малибу, чтобы инструмент разбился в щепки об дно каньона внизу. Но рояль оказался слишком велик и просто повис в ненадежном равновесии, пока его не втащили обратно в дом.] Теперь, когда начинаются всякие звонки: „Вы слышали, что случилось? Что опять учудил Эксл?", мы говорим: „Отлично, Даги. Разберись-ка с этим — и позвони, когда все закончится"».
На посту тур-менеджера Голдштейна заменил Джон Ризи. Итак, с новым менеджментом, продолжая работать с Майком Клинком и Биллом Прайсом над альбомом, Guns N' Roses готовились к туру «Выход на ринг», который следовал за летним солнцем по всему миру в течение следующих двадцати восьми месяцев.
Вот наша позиция
Май 1991-го. Guns N' Roses разогревались перед первым туром в качестве хедлайнеров, проведя «Совершенно секретный клубный тур» из трех концертов в маленьких залах. Футболки, сделанные специально для выступлений, напоминали по духу старые уличные флаеры группы. Они гласили: «Сегодня здесь будет ад». Первое шоу проходило 9 мая в театре «Warfield» в Сан-Франциско; на разогреве выступали местные герои Dumpster. Эксл появился в футболке «С.А.М.Р». («Кампания против запрета марихуаны») и устроил группе дикую двухчасовую репетицию. Два дня спустя Guns играли в театре «Pantages» в Лос-Анджелесе перед яростными фанатами и репортерами, согласившимися на драконовские условия общения группы с прессой. 16 мая группа выступила в «Ritz» в Нью-Йорке. Часть концерта снималась для клипа на первый сингл с «Illusion», «You Could Be Mine». Эксл Роуз, одетый в звездно-полосатые шорты, совершил эффектный прыжок с рампы в левой части сцены, но после приземления почувствовал ужасную боль в левой ноге. Он даже не мог ходить. Рентген показал, что у него раздроблена пятка. Все испугались, ведь до тура оставалось три недели. Но были приглашены профессиональные футбольные врачи и дизайнеры кроссовок, так что две недели спустя Эксл начал тур «Выход на ринг» в специальном ботинке-лангете до колена, который защищал его ногу, пока она заживала.
В середине мая, перед туром, Эксл встретился в голливудской закусочной с журналисткой Ким Нили. Он заказал чизбургер, картошку-фри и шоколадно-солодовое мороженое. Одетый в обтягивающие шорты, заказные кроссовки с надписью «Эксл» и черный блейзер, он рассуждал на различные темы. Он высказал скептическое отношение к иску Стивена Адлера и его публичным заявлениям, будто товарищи по группе подсадили его на героин. Кроме того, Эксл описал недели своей интенсивной психотерапии. Подкованный в терапевтическом жаргоне, Эксл заявил, что раньше презирал женщин, но теперь испытывает другие чувства:
«У меня были очень запутанные отношения с Эрин, — признал он. — И я вымещал негативные чувства к себе на других. Меня привлекали люди с такими же расстройствами характера, те, с кем я не мог поладить. От этого было плохо и мне, и им. Я презирал близкие отношения и не мог радоваться привязанностям».
Эксл добавил, что теперь ему немного лучше: «Я начал чувствовать себя более комфортно. Мне все еще сложно переносить стресс, но мне объяснили, что причина кроется в раннем детстве. Моя семья давила на корню все попытки позитивного и творческого вымещения стресса… Мне до сих пор приходится сдерживать себя. От этого так просто не избавишься». На вопрос о своих взглядах на секс Эксл ответил, что пережил ужасные и жестокие эпизоды в детстве: «И они негативно на меня повлияли. У меня сформировалась модель поведения, и с тех пор я действовал, руководствуясь ею». В конце интервью Эксл заявил, что хотел бы поучаствовать в организации, выступающей против сексуального насилия над детьми.
Первый концерт тура проходил в Элпайн-Вэлли в Висконсине 24 мая. На этом этапе тура группу разогревали неистовые звезды хайр-метала Skid Row, которые отпраздновали начало тура, разгромив гримерку в первый же вечер. Копы, охраняющие зал, хотели арестовать База и его шумную группу, но Даг Голдштейн их отговорил. Skid Row в тот момент напоминали Guns N' Roses четырехлетней давности: наглые хулиганы, которые творят беспредел и попадают в неприятности. Guns в свою очередь теперь считались заслуженными представителями рока. Они летали на концерты в дорогом самолете «MGM Grand» — «Боинге-727», оборудованном, словно летающий бордель мафии, двумя спальнями, баром и залом. Пролетая над Америкой, музыканты потягивали шампанское и угощались канапе. (Все, кроме Иззи Стрэдлина, который путешествовал в собственном роскошном автобусе, наслаждаясь уединением, своей красивой женой Анникой и с трудом достигнутой трезвостью, а также разнообразными игрушками — мотоциклами «Харлей», велосипедами, скейтбордами, моделями самолетов, — которые он возил с собой. Эксл называл Иззи «Мистер Неведимка». Никто не знал, чем Иззи занимается в свободное время. У его немецкой овчарки по кличке Тридер был свой бедж для прохода за сцену.) Так что в итоге для многих юных фанатов Guns именно Skid Row представляли тот дух настоящей уличной анархии, за которую они платили.
Но Guns много репетировали, и некоторые из первых шоу получились потрясающими. Четкой программы не было, поскольку Эксл настаивал, что песни должны объявляться спонтанно, в зависимости от его настроения. Также группа осторожно пробовала в деле новый материал, поскольку альбом с этими песнями еще не вышел. Обычно они начинали с одной из новых песен или с «Outta Get Ме»; потом всегда шла «Mr. Brownstone», затем обычно «It's So Easy». Дальше последовательность складывалась по-разному. Чаще всего программу продолжала «Attitude», затем «Live and Let Die», после шла новая музыка: «Bad Obsession», «Double Talkin' Jive» и «Civil War».
Затем Эксл успокаивал толпу, исполняя «Patience». Но «Welcome to the Jungle» теперь просто сводила целые стадионы с ума. Мрачное барабанное соло Мэтта Сорума давало Экслу шанс добраться до заветного баллона с кислородом, ненадолго пропадая со сцены. После этого группа возвращалась с «You Could Be Mine», новой хард-рок-песней, которую некоторые фанаты уже слышали по радио. Затем на сцену выкатывали пианино, и Эксл усаживался, чтобы сыграть «November Rain», которая считалась новой «Layla» от Guns — со множеством оркестровых аранжировок Диззи Рида и протяжной, эпической гитарной арией Слэша. Затем следовали «Sweet Child о' Mine», еще один хит, и «Heaven's Door», с ее хоровым пением, являвшимся кульминацией шоу. На бис Guns исполняли «Paradise City», быстро и энергично. После этого музыканты иногда прощались с публикой, исполняя «Don't Cry», напоминающую фанатам о том, что над ними есть небеса.
В Элпайн-Вэлли шел дождь, насквозь промочивший подростков на стадионе. В три утра, вернувшись в отель, Диззи Рид развлекался с четырьмя мокрыми девушками на своей кровати. («Новых парней в группе всегда можно отличить, — шутил один роуди. — Им достаются самые грязные телки».) Пока команда веселилась в зале, Эксл открывал бутылки шампанского для маленькой компании в его номере. В пять утра он давал интервью паре репортеров, освещавших тур. Он сообщил, что приобрел неподалеку участок земли и хотел, чтобы когда-нибудь его там похоронили, но теперь уже не уверен.
С особой горячностью Эксл объяснял задержку альбома, поскольку Guns отказались идти на поводу у жадных руководителей лейбла. «Я видел кучу групп, выпустивших от двух до четырех альбомов, но какая разница?» Он подчеркнул, что хотел вновь уловить искренность «Appetite for Destruction»: «Мы записываемся не для того, чтобы стать рок-звездами. Мы хотим выпустить такие песни, которые бы значили для нас все». Эксл настаивал, что смотрит в будущее: «Я хорошо осознаю, куда стоит двигаться Guns N' Roses, хотя не все это понимают. Мы теперь соревнуемся с легендами рока, и для нас это большая честь. Мы хотим заявить о себе. „Appetite" был краеугольным камнем, стартовой площадкой. Мы словно сказали: „Вот наша позиция" — и заложили фундамент. Теперь мы собираемся что-нибудь построить».
