До его новых, любящих сюрпризы «друзей» было уже недалеко – двадцать километров. Они стремительно набирали высоту, ища встречи. Только зачем им было это надо, непонятно. Может, они очень хотели посмотреть агонию «Харриера» вблизи? Их ракетные посланцы, их боевые стрелы, резали воздух где-то впереди и шли все еще навстречу, потому что Ричард Дейн никак не мог завершить свой маневр изменения курса на противолежащий – так неповоротлив был его «Харриер». Текли секунды, он уже не знал, где небо, а где земля, так много раз он кувыркался и так хотел сделать эти трюки еще быстрее. Что значила его акробатика для искусственно эволюционизирующего железа, маленький мозг которого замыкала накоротко магнитная тень его самолета? В смысле потери боевого сопровождения – абсолютно ничего не значила. Но, несмотря на критическое положение, пилот Ричард Дейн продолжал фиксировать окружающую действительность. Он засек на пульте управления новую добавку к ландшафту (не к ландшафту, конечно, а к «стране зеркал» – стране радиоотражений) два импульса, два сигнала, два луча, два друга-товарища, метки-сигналы опознавания и сигналы-ответы – там за ним следовали свои родненькие «Томкеты». Попутно Ричард Дейн сделал одно дельце – он выскочил из этого упругого, растекшегося по округе тумана-молока.

Вот здесь в ярком свете дня он их увидел…

Далекие черные точки на сером фоне. Но он-то их опознал…

Это были «МиГи-29»!

Стало очень весело, исчезла неопределенность, и стала ясна дальнейшая тактика, потому что два его маленьких друга, любящие его «Харриер» больше собственной жизни, оказались совсем рядом. И теперь, учитывая, к какой марке приблизительно они относятся, можно было чистосердечно прогнозировать результат. Перед нажатием кнопки катапультирования он сделал только одну вещь – сбросил подвесные контейнеры с разведывательной аппаратурой.

Роман Владимирович Панин, старший лейтенант и контрразведчик, работал. Работа была сидячая и заключалась в перекладывании информации, содержащейся в разложенных на столе документах, с бумажного носителя на нейроны лобных долей головного мозга млекопитающего российского офицера. Работа была не тяжелая – не сравнить с толканием вагонеток вдоль шахтного тоннеля, однако и не совсем легкая – не детектив же он читал. Самое главное – она была скучна. Да, то, что было разложено перед ним, могло послужить материалом для детектива, но сколь жалок был бы этот детектив, сколь мелковат по сюжету и сколь обыден. Речь шла о спиртном, о каких-то незаконных бартерах, о неких акцизных марках, об уклонении от налогов и всякой подобной ерунде. Воистину, размышлял Панин, для того чтобы такая муть стала интересной, надо впасть в одну из крайностей: либо обратиться в бесчувственного муравья, либо иметь воображение, уносящее хозяина в неведомые дали и способное из мухи сделать слона. До чего довели ведомство, какой мелочовкой мы теперь занимаемся. Нет, понятно, что экономика определяет многое, но неужели уже не воруют военных тайн? Неужто уже все спрятанные некогда под сукно и испещренные грифами секретности разработки бывшей родины разворованы? Но даже случись расследование такого уровня, что толку? Вон, десять лет назад, раскопали дело сумасшедшей важности – продажу блоку НАТО целехонького и новехонького комплекса противовоздушной обороны, с ракетами, локаторами и двумя «КамАЗами» секретной литературы, и что? Ладно, никому из участников расследования медаль не дали, бог с ним, уже привыкли, но ведь главное – никто не наказан. Не то что головы, даже волосы не полетели, отстриженные где-нибудь в Матросской Тишине. А ведь все фамилии – вот они, подшиты. Ладно, не наказали за предательство, а ведь предали с потрохами безопасность не только своей страны – сейчас такими комплексами снабжены все бывшие республики и половина канувшего в Лету Варшавского Договора. Но хоть за головотяпство можно было наказать? Шестьдесят миллионов долларов отхватили, да и то не в карман государства – в собственный безразмерный. А цена тому комплексу, даже по себестоимости – полмиллиарда. А учитывая, что после пришлось срочно его дорабатывать – коды всякие и частоты менять, дабы снова сделать смертельно опасным для враждебной авиации, – вылилась та сделка в очередную гигантскую дыру в бюджете. И ведь даже пресса это дело ни черта достойно не осветила и упомянула ли вообще, с трудом вспоминается. Понятно, что обыватель наш задуренный больше интересуется, какого цвета трусы носит какая-нибудь рок-звезда, да и носит ли вообще. Но все же – обидно. Продано с потрохами за тридцать сребреников мирное небо сотен городов. И что? Всем по фигу! Абсолютно! Часовой на посту или даже сторож ограбление склада проспит, его все-таки накажут, а здесь – полный ажур.

Не принято сейчас прошлое добрым словом вспоминать, но как удержаться, продолжал размышлять Панин. Где были бы сейчас те разбогатевшие взяточники после такой доблестной сделки? Уж поверьте, не сразу бы они попали на освоение Колымы. Сиживали бы они поначалу в подземных лабиринтах Лубянки и распухшими от воткнутых иголок пальцами подписывали бы признания в сотрудничестве с Интеллидженс сервис, или МОССАДом, или абвером, или со всеми сразу. А статьи-то какие им бы подсунули – любо-дорого взвесить термины на языке: «шпионаж», «космополитизм», «очернение выдающихся достижений…», «распускание слухов, порочащих…», «расхищение», «участие в заговоре», «попытка отравления главы государства ртутью посредством разбивания градусников» и, наконец, просто и со вкусом – «вредительство».

Панин снова обратился к разложенным бумагам. Водка без акцизов, ну-ну. Ничем же не хуже официально оформленной, даже чище – сам попробовал из интереса, – тем более, экспертные оценки прилагаются. Как мелко, черт возьми.

Да, была ранее масштабность. Были люди в наше время…

Когда Ричард Дейн обрел в полете устойчивость, подброшенный кверху расширяющимся куполом, он осмотрелся. Момент развала на части его собственного «Харриера» он не смог наблюдать: во-первых, не успел, а во-вторых, купол закрыл всю небесную сферу. Зато он видел, как из тумана вынырнули родные «Томкеты», и видел, как они произвели недолгие выкрутасы – акробатический этюд с опасным финалом. Видел этот финал – короткие вспышки и темные облачка плесени. Были «Ф-14», да сплыли. А потом он нырнул в белесый туман. А еще позже – в обрезанные ножницами тумана морские просторы, и стало холодно. И стало нужно делать только одно – плыть.

И длилось все очень долго, и он все плыл. Не для того, чтобы куда-то добраться: он что, Тур Хейердал – пересекать океаны? Так, дабы согреться. Согреться да отвлечься. Потому что странные мысли лезли в голову, оплескиваемую соленой водицей.

А испугался он только раз. Серьезно испугался, гораздо больше, чем перед попаданием в самолет российских ракет. Это когда из тумана, из обрезанного горизонта теперешнего бытия, выползла чудовищная, черная стена железа. Она длилась вширь, обоими концами теряясь в никуда, и длилась вверх, загораживая невидимое небо. И сердце забилось чаще, и он уже собрался пустить в верхотуру сигнальную ракету из непромокаемого контейнера. Собрался зажечь шашку-дымовуху, но что-то сдержало, хотя что это могло быть – такое гигантское и движущееся, кроме родного тела авианосца «Рональд Рейган»? Цвет, цвет корпуса – вот что заставило замереть, пожалеть о красной, вызывающей раскраске самонадувающегося спасательного жилета. А стена шла и шла мимо, в каких-то десятках метров. И там, наверху – задирая голову, он уже различал край, – там не было людей, правда, даже если бы захотел, он бы не увидел их отсюда.

Он очухался, когда закачался на искусственной волне, такой большой, что задавила беспокоящие его природные образования, и ветер стих, остановленный левиафанским корпусом. И тогда Ричард Дейн закричал, призывая громадину остановиться, обратить внимание на тонущую, желающую жить букашку. Он кричал долго. Порой ему казалось, что кто-то там отзывается на его старания и сейчас ринется в небо вертолет-спасатель. Но случилось иное: сверху свалился, выпрыгнув из ниоткуда, рев садящегося на палубу самолета. Мелькнул и растаял, рубанув воздух, убил все на свете звуки в округе.