Но Дэниелу не пришлось никуда идти. «Смотрите», — сказала вдруг Джудит, приподнимаясь на цыпочки и показывая пальцем. Через окно мы увидели точку света. Она увеличивалась, раскачиваясь в руке папы. Когда он вошел, холод наполнил комнату. Джудит закашлялась. Папа запер дверь и поставил фонарь. «Что-то так напугало лошадь, — сказал он, — что она выскочила за ограду и попыталась убежать». «Попыталась?» — спросил Дэниел. «То, что напугало лошадь, поймало ее. Но там и есть особо нечего было. Когда я выстрелил, они убежали».

«Кто они?» — спросила я. «Не нужно пугать детей», — сказала ему мама. «Они должны знать, чтобы вести себя осторожно», — возразил папа. «Мы и так ведем себя осторожно», — сказала мама. «Нужно быть еще осторожнее», — снова возразил папа. «Кто они, папа?» — повторила я. «Думаю, я видел пятерых», — ответил он. Джудит закашлялась. «Кого? — спросил Дэниел. — Божьих собак? Они бежали с опущенными хвостами?» Папа кивнул и сказал: «Только теперь это собаки дьявола. Кажется, одну из них я ранил. Я нашел кровь на снегу. Но, может быть, это кровь лошади капала с их зубов».

Все сидели неподвижно. «Джудит, сходи за топором и ножом, — велел папа. — Мы с Дэниелом разделаем лошадь, пока они не вернулись». «Разделаем?» — переспросила Джудит. «Мы что, будем есть лошадиное мясо?» — ужаснулся Дэниел. «Это просто мясо. — Когда зима приходит так рано, нам нужна вся еда, какую можно найти».

Окруженные темнотой, мы с мамой, дрожа, держали фонари, пока папа и Дэниел разделывали лошадь. Папа велел нам быть начеку и внимательно смотреть по сторонам, чтобы заметить, если онивернутся. Завернутое в одеяло ружье лежало рядом с ним. Только Джудит не работала. Ее била такая дрожь, что она не могла держать фонарь на холоде.

«Смотрите, какие следы лап на снегу», — сказал Дэниел. «Я видел, — кивнул папа. — Неестественные». Я оторвала взгляд от темноты и посмотрела на следы. Никогда не видела ничего подобного. Они были похожи на огромные капли растопленного воска. И все разного размера, большие, причудливые и беспорядочные. «Рут, следи за темнотой», — сделал мне замечание папа.

Мы сложили большие куски лошадиного мяса в джутовые мешки и понесли в яму, которую папа вырыл у хижины. Там уже лежало мясо овцы. Папа накрыл яму досками и придавил их сверху камнями. «При таком холоде мясо замерзнет и сможет пролежать всю зиму, — сказал папа. — По крайней мере, мы не умрем с голоду». «А как же корова?» — спросила мама. «Загоним ее на ночь в сарай», — ответил папа.

Вернувшись в хижину, мы увидели, что Джудит сидит у очага и кашляет. Огонь ревел, но она все равно никак не могла согреться. Лицо у нее раскраснелось. «Кто-нибудь видел Честера?» — спросила она. Я задумалась. Последний раз собаку я видела еще утром. «И где кошка?» — прибавила Джудит. Я посмотрела на остальных. Они хмурились. «Они что-то почувствовали и убежали?» — задумчиво произнесла мама. «Они должны были очень сильно испугаться, чтобы убежать», — сказал Дэниел. «Может, они и не убегали вовсе», — подумала я.

Ау-ау-ау-аууу.Мы повернулись к окну, в которое бил снег, и прислушались к вою. Они были совсем недалеко. «Заварю кофе. Согреемся», — сказала мама. Ау-ау-ау.Вой теперь звучал еще ближе. Папа перестал расстегивать куртку. «Лучше я побуду ночью в сарае с коровой», — сказал он.

До рассвета оставалось всего несколько часов. Из-за облаков и снега утренний свет казался серым. Пока Джудит кашляла, я выглянула в заледеневшее окно и увидела, как папа выходит из сарая, который был достаточно большим, чтобы вместить его, корову и тюки люцерны, сложенные у дальней стенки. Папа показался мне бледным. Напряженным. Плечи его поникли. Тогда я впервые подумала о нем как о старом человеке. Он осмотрелся по сторонам, держа наготове ружье. Потом помахал мне, чтобы я выходила доить корову и заниматься обычной повседневной работой.

День прошел незаметно. Вечером Дэниел пошел с папой в лес в самом конце долины, они собрали несколько вязанок хвороста и потащили их обратно. Ружье они захватили с собой. Я стирала и помогала тушить баранину, пока мама обтирала Джудит губкой, смоченной в талом снеге, чтобы уменьшить жар.

«Во всей долине только у нас дым из трубы поднимается», — сказал папа, когда они с Дэниелом вернулись. В окно было видно, что снова пошел снег. Снежинки липли на стекло. Мама оторвалась ото лба Джудит. «Должно быть, больше людей уехало, чем мы думали, — сказала она. — Кто знает, может, потому эти твари сюда и повадились». «После засухи и пожаров в горах не осталось добычи, — сказал папа. — И остальные фермы брошены. Во всей долине скотина только у нас осталась».

После ужина Дэниел надел куртку и взял с полки ружье. «Папа, ты две ночи провел в сарае, теперь моя очередь».

Ау-ау-ау-ау-аууу.В темноте я прислушалась к вою. Кашель Джудит все не унимался, и мама пошла делать чай из коры, который, как сказал папа, должен был уменьшить жар. Я услышала, как она тихо произнесла: «Может быть, и нам лучше было уехать».

Утром, перед самым рассветом, я, вздрогнув, проснулась от звука выстрела.

«У меня все хорошо! — донесся из сарая крик Дэниела. — Вышла луна, и я их заметил! Пять собак, как ты и говорил. Одна хромала! Наверное, та, которую ты ранил, папа. Я попал в нее. Остальные убежали».

Мы все, кроме Джудит, оделись потеплее и вышли посмотреть, что подстрелил Дэниел. Небо было синим и холодным. Выглянувшее солнце блестело на снегу, отчего приходилось щуриться. От мороза онемели щеки. Мы вывели корову в загон рядом с сараем и покормили. Потом прошли ярдов сто по следам лап и увидели что-то в снегу. «Хороший выстрел, — похвалил папа Дэниела. — В темноте, после бессонной ночи, на таком расстоянии». Дэниел засиял от удовольствия. «Мне помогала луна, но все равно спасибо», — сказал он.

Снег вокруг убитого существа покраснел. Само существо было коричневым, с заостренными ушами и черным кончиком хвоста, как и описывал папа. Острые зубы были оскалены, как будто оно умерло, рыча. Холодный ветер гнал по земле тучки снега. «Сказать трудно, но, по-моему, у нее дырка от пули на передней правой лапе», — неуверенно промолвил Дэниел. «Наверное, это от моего выстрела, — сказал папа. — А вот твой, в груди. От него она и умерла».

А сказать было трудно, потому что животное было истерзано: брюхо вспорото, из левого бока вырван кусок. «Проклятые твари сожрали одну из своих!» — воскликнул папа. «Какие же они голодные», — сказала мама. «Не знал, что они бывают такими крупными, — удивился папа. — От носа до кончика хвоста тут все пять футов будет. Наверное, это помесь».

«Но ее не просто хотели съесть, — заметил Дэниел. — Что с ее лапами, ушами, мордой?» «Наверное, обгорели, когда в горах был пожар», — предположил папа. Я больше не могла смотреть и отвернулась. Лапы зверя были покрыты страшными шрамами и ожогами, как будто огонь выжег подушечки; шерсть опалена, уши изодраны. Нос был так обожжен, что даже потерял форму. «Этот, как видно, попал в огненную ловушку», — сказал папа.

Ау-ау-ау.

Мы повернулись к ближайшему холму. «Днем? — удивился папа. — Они воют при свете дня? Никогда такого не слышал». Ау-ау-ау.«Они наблюдают за нами», — сказал Дэниел. «Да, — ответил папа. — Рут, достань нож, освежуем то, что осталось, — сказал он мне. — Даже если на шкуре шрамы, ее можно использовать. Ничто не должно пропадать, даже это. Кроме того, я хочу, чтобы они увидели, что мы с ними делаем. Чтобы знали, что нас нужно бояться». Мама сказала: «Ты говоришь так, будто они умные и могут думать». «Не сомневайся, они умные, — ответил папа. — Мне в детстве один траппер рассказывал, что эти твари охотятся стаей лучше, чем волки».

Вечером, под кашель Джудит, я ножом счистила со шкуры остатки мяса. Потом растянула ее на раме, как учил папа, чтобы шкура высохла, не съежившись. Мама снова напоила Джудит чаем с корой. Дэниел наточил нож и топор. Пока металл звенел о камень, я подошла к окну и посмотрела на лампу в сарае, где папа охранял корову.