Ночью умерла Джудит. Она все время кашляла, ее грудь ходила ходуном, и ей не хватало дыхания. Щеки сделались пунцовыми, но она продолжала бороться. Потом ее губы и лицо посинели, и спустя два часа она умерла. Мама, рыдая, прижала ее к себе. Дэниел не отрывал взгляд от пола. Я стояла у окна и смотрела на темный сарай.

Между хижиной и сараем темным пятном по снегу промелькнула тень. Потом еще одна. Вой слышался очень близко. Раздался выстрел, но мама его как будто не заметила и продолжала плакать. «У меня все хорошо! — крикнул из сарая папа. — Они убегают! Только на всякий случай не открывайте дверь!»

Потом стало тихо, и ночную тишину нарушали только ветер и всхлипы мамы. «Нужно рассказать папе», — проговорила я. «Расскажем, когда рассветет, — ответил Дэниел. — Если мы расскажем ему сейчас, это Джудит не поможет». Мама начала тихонько молиться: «Если я пойду и долиною смертной тени…» Я подошла к ней и взяла ее за руку. «Бедная Джудит», — сказала я. Глаза мамы покраснели. «Не убоюсь зла», — прошептала она, прижимая ее к себе.

Когда утром вернулся папа, он остановился в дверях и сразу понял, что произошло. Брови его сдвинулись, он подошел к маме, которая все еще держала Джудит, и опустился передней на колени. «Господи, дай нам силы», — тихо произнес он. В окно я увидела на снегу следы. Папа заплакал. Мне захотелось показать ему, какая я храбрая. «Я займусь делом, папа, — сказала я. — Пойду подою корову».

Куртка почти не согревала меня, пока я сначала доила, а потом кормила корову в стойле. Взяв вилы, я перебросила навоз на кучу у стойла. С вершины холма за мной наблюдали четыре коричневые точки.

Мама нарядила Джудит в ее лучшую одежду. Она называла ее «церковной одеждой», хотя в церкви мы не были уже два года. Папа положил Джудит на кухонный стол, и мы по очереди стали читать Библию. Про Иова и Лазаря, про воскресение Христово. Только мама не читала. Она плакала и не могла заставить себя читать. Потом папа с Дэниелом оделись и пошли в сарай за лопатами и киркой. Весь день до самого вечера они копали. Это напомнило мне о том, как они хоронили других моих сестру и брата, когда мы жили в другой долине. Могилу они вырыли в хорошем месте, возле яблони. Джудит это понравилось бы. Она любила яблоки. Земля замерзла так, что сделалась как каменная, и, когда Дэниел с папой вернулись в хижину, пот лился с них ручьем.

Ночь Дэниел провел в сарае с коровой. Мама все не отпускала руку Джудит. Мы с папой оставались рядом с ней. Мы снова помолились. Папа говорил о вечной жизни. Я думала, что услышу вой, но было совсем тихо. Даже ветер не гудел. Утром вернулся Дэниел. Никогда еще я не видела его таким измученным. Я сходила в сарай к корове, и потом мы произнесли последние молитвы. Лицо Джудит посерело. Казалось, она немного распухла. Папа вынес ее во двор, на мороз. Мы пошли следом. Мама плакала, и мы с Дэниелом поддерживали ее под руки. Когда папа положил Джудит в могилу, мама пробормотала: «Даже без гроба». «У нас нет досок», — сказал папа. «Ей так будет холодно», — прошептала мама.

Папа с Дэниелом начали лопатами забрасывать в могилу землю. Мама не могла на это смотреть, и я повела ее в хижину. Папа принес несколько камней, приготовленных для ограды, которую он строил, и положил их на могилу. Дэниел пошел в сарай, и я услышала стук молотка. Через какое-то время он вышел с двумя ветками, сколоченными в форме креста. Папа воткнул крест в землю.

Той ночью папа остался в сарае. Утром мы услышали его крик. Мы с Дэниелом бросились к окну. «Нет!» — закричал папа и побежал к яблоне. «Нет!» — продолжал кричать он. Мы с Дэниелом поспешили во двор узнать, что случилось. Под яблоней по снегу были разбросаны комья земли, камни валялись в стороне. Могила была пуста. Голос папы надломился. «Я заснул! Нет! Я не хотел засыпать!»

«Вечная жизнь», — промолвила мама. Я не услышала, как она подошла к нам сзади. Она не надела ни куртки, ни ботинок. «Джудит восстала», — сказала она. Широкая борозда в снегу уходила от могилы в сторону леса. По обе стороны от нее виднелись чудовищные следы лап. «Эти твари потащили ее туда», — сказал папа. Никогда еще я не слышала, чтобы он говорил таким голосом. Дэниел побежал в хижину за курткой, а потом они с папой пошли по следу. «Восстала», — снова сказала мама. Я помогла ей вернуться в дом. В окно я увидела, как папа и Дэниел скрылись в лесу.

Опять повалил снег. Я стояла у окна, напрягая глаза, чтобы хоть что-то рассмотреть. Я прислонилась к стене и, наверное, заснула, потому что меня разбудил порыв ветра. Дверь была открыта. Ветер заметал в хижину снег. «Папа! — закричала я. — Дэниел! Слава богу, вы вернулись! Я так волновалась!» Но никто не входил. Только снег продолжал залетать. «Мама?» Я повернулась к стулу у очага. Никого. «Мама!» Я кинулась к двери и увидела следы. Схватив куртку, я выбежала из хижины и захлопнула дверь. Снег быстро засыпал следы, но их все еще можно было различить. Они вывели меня к яблоне, но потом исчезли под снегом. «Мама!» — закричала я, но ветер затолкнул мой крик обратно мне в рот.

Снег сделался гуще. В воздухе потемнело. Я хотела идти вперед, но не знала куда. Потом я поняла, что, если даже найду маму, не буду знать, в каком направлении возвращаться. Хижину я не видела. Мои следы почти замело. Пока они не совсем скрылись, я пошла обратно. Ветер дул такой сильный, что меня сбило с ног. Мне показалось, что я увидела движение какой-то невысокой тени. Я с трудом поднялась, побежала и неожиданно врезалась в ограду загона. Но теперь я хотя бы поняла, где нахожусь, и стала пробираться дальше. Увидев хижину, я прошептала: «Слава богу». Оказавшись внутри, я плюхнулась на пол у самого очага.

Проснувшись в темноте, я услышала их. Услышала испуганное мычание коровы, а потом опять все стало тихо, лишь ветер свистел. К утру снега намело на два фута. С большим трудом я добралась до сарая. Каким-то образом им удалось отодвинуть засов. Части туши коровы были разбросаны по всему сараю. В основном кожа, кости и кровь. Копыта. Голова. В ее широко раскрытых глазах застыл ужас. У сарая я увидела следы в снегу. Они шли друг за другом. Первый торил дорогу второму, второй — третьему и четвертому. «Не сомневайся, они умные», — говорил папа.

«Следующей они съедят маму», — подумала я. Папу и Дэниела они, может быть, уже съели. Когда во всей долине больше ничего не останется, они придут за мной? Какое-то мгновение я не могла пошевелиться. «Что же мне делать?» — подумала я. А что бы сделал папа? Думай, как папа. Выходить из дома мне не нужно, поняла я. Дрова можно перенести в хижину. Мясо можно достать из погреба. В другом погребе были морковь, тыква, картошка и яблоки. Я могла бы оставаться в доме всю зиму. Мне понадобится вода, но если я буду осторожной, если буду открывать дверь нешироко, быстро хватать снег и тут же закрывать, они не успеют меня сцапать.

Я прорыла тропинку в снегу до накрытой досками ямы. На ней камни все еще оставались на месте. Наверное, потому что они были тяжелее, чем на могиле Джудит. От замороженной лошадиной туши я отрезала два больших куска. Остальное так задубело, что я даже не смогла добраться до овечьего мяса внизу. Куски я положила в угол хижины. Я собиралась наесться ими, прежде чем они загниют. Потом я принесла из сарая инструменты: лопату, кирку, молоток и вилы. Остаток дня ушел на то, чтобы принести запас дров в хижину. Коля дрова, я то и дело озиралась по сторонам. У меня ужасно разболелись руки. Вечер наступил неожиданно быстро. Я вернулась в хижину, отрезала от оттаивавшего мяса кусок и поджарила его на огне. Мясо было жестким и горьким, но мне было все равно. Поев, я заснула.

Ночью мне захотелось облегчиться. Я сходила в ведро, которое стояло в углу. Наутро в хижине стоял такой неприятный запах, что я решила вынести ведро во двор, но за ночь снега навалило уже на три фута. Я была всего-то на фут выше. К тому же я знала, что выходить опасно. Снег был усеян звериными следами. В темноте за открытой дверью сарая горели два глаза. Мне пришлось снова сходить в ведро, и запах стал еще хуже. Я понимала, что не смогу выносить его целую зиму.