Помню гарь несущий ветер, помню, как клинок я вытер

О тяжелый, о парчовый, кем-то брошенный халат,

Помню горький привкус славы, помню вопли конной лавы,

Что столицу, как блудницу, дикой похотью брала.

Помню, как стоял с мечом он, словно в пурпур облаченный,

А со стен потоком черным на бойцов лилась смола –

Но рука Абу-т-Тайиба ввысь указывала, ибо

Опускаться не умела, не желала, не могла.

Воля гневного эмира тверже сердцевины мира,

Слаще свадебного пира, выше святости была.

Солнце падало за горы, мрак плащом окутал город,

Ночь, припав к земле губами, человечью кровь пила,

В нечистотах и металле жизнь копытами топтали,

О заслон кабирской стали знатно выщерблен булат!

Вдосталь трупоедам пищи: о стервятник, ты не нищий!..

На сапожном голенище сохнет бурая зола.

Над безглавыми телами бьется плакальщицей пламя,

Над Кабиром бьет крылами Ангел Мести, Ангел Зла,

Искажая гневом лица, вынуждая кровь пролиться –

Плачь, Златой Овен столицы, мясо бранного стола!

Плачь, Кабир – ты был скалою, вот и рухнул, как скала!

…Не воздам Творцу хулою за минувшие дела.

КАСЫДА НОЧИ

…Ночи плащ, луной заплатан, вскользь струится по халату,

с сада мрак взимает плату скорбной тишиной –

в нетерпении, в смятеньи меж деревьев бродят тени,

и увенчано растенье бабочкой ночной…

Что нам снится? Что нам мнится? Грезы смутной вереницей

проплывают по страницам книги бытия,

чтобы в будущем продлиться, запрокидывая лица

к ослепительным жар-птицам… До чего смешно! –

сны считая просто снами, в мире, созданном не нами,

гордо называть лгунами тех, кто не ослеп,

кто впивает чуждый опыт, ловит отдаленный топот,

кто с очей смывает копоть, видя свет иной!..

…Пес под тополем зевает, крыса шастает в подвале,

старый голубь на дувале бредит вышиной –

крыса, тополь, пес и птица, вы хотите прекратиться?

Вы хотите превратиться, стать на время мной?!

Поступиться вольным духом, чутким ухом, тощим брюхом?

На софе тепло и сухо, скучно на софе,

в кисее из лунной пыли… Нас убили и забыли,

мы когда-то уже были целою страной,

голубями, тополями, водоемами, полями,

в синем небе журавлями, иволгой в руке,

неподкованным копытом… Отгорожено, забыто,

накрест досками забито, скрыто за стеной.

…Жизнь в ночи проходит мимо, вьется сизой струйкой дыма,

горизонт неутомимо красит рыжей хной…

Мимо, путником незрячим сквозь пустыни снег горячий,

и вдали мираж маячит дивной пеленой:

золотой венец удачи – титул шаха, не иначе!

Призрак зазывалой скачет: эй, слепец, сюда!

Получи с медяшки сдачу, получи динар впридачу,

получи… и тихо плачет кто-то за спиной.

Ночь смеется за порогом: будь ты шахом, будь ты Богом –

неудачнику итогом будет хвост свиной,

завитушка мерзкой плоти! Вы сгниете, все сгниете,

вы блудите, лжете, пьете… Жизнь. Насмешка. Ночь.

КАСЫДА ПОСЛЕДНЕЙ ЛЮБВИ

Ты стоишь передо мною, схожа с полною луною,

С долгожданною весною – я молчу, немея.

Дар судьбы, динар случайный, ветра поцелуй прощальный,

Отблеск вечности печальный – я молчу, не смея.

Пусть полны глаза слезами, где упрек безмолвный замер –

Я молчу, и мне терзает душу жало змея.

Заперта моя темница, и напрасно воля мнится,-

Не прорваться, не пробиться… О, молчу в тюрьме я!

Отвернись, уйди, исчезни, дай опять привыкнуть к бездне,

Где здоровье – вид болезни, лук стрелы прямее,

Блуд невинностью зовется, бойня – честью полководца…

Пусть на части сердце рвется – я молчу. Я медлю.

…ты лежишь передо мною мертвой бабочкой ночною,

Неоправданной виною – я молчу, немея.

Отливают кудри хною, манит взор голубизною,

Но меж нами смерть стеною – я молчу, не смея.

…я лежу перед тобою цитаделью, взятой с бою,

Ненавистью и любовью – ухожу, прощайте!

Тенью ястреба рябою, исковерканной судьбою,

Неисполненной мольбою – ухожу, прощайте!

В поношении и боли пресмыкалась жизнь рабою,

В ад, не в небо голубое ухожу. Прощайте.

КАСЫДА СЛУЧАЙНОЙ УЛЫБКИ

(дуэтом с Д. Громовым)

Миновала давно моей жизни весна.

Кто из нас вечно зелен? – одна лишь сосна.

Нити инея блещут в моей бороде,

Но душа, как и прежде, весною пьяна.

Пей, душа! Пой, душа! – полной грудью дыша.

Пусть за песню твою не дадут ни гроша,

Пусть дурные знаменья вокруг мельтешат –

Я бодрее мальчишки встаю ото сна!

Говорят, что есть рай, говорят, что есть ад,

После смерти туда попадешь, говорят,

В долг живем на земле, взявши душу взаймы,

И надеждами тщетными тешимся мы.

Но, спасаясь от мук и взыскуя услад,

Невдомек нам, что здесь – тот же рай, тот же ад!

Золоченая клетка дворца – это рай?

Жизнь бродяги и странника – ад? Выбирай!

Или пышный дворец с изобильем палат

Ты, не глядя, сменял бы на драный халат?! –

Чтоб потом, у ночных засыпая костров,

Вспомнить дни, когда был ты богат, как Хосров,

И себе на удачу, себе на беду,

Улыбнуться в раю, улыбнуться в аду!

КАСЫДА ПРОТИВОРЕЧИЙ

Ноет тело, ломит кости, и брюзжу по-стариковски:

Вместо спелой абрикоски – гниль повидла.

Змий зеленый ест печенку, ловкий черт увел девчонку,

И дает девчонка черту… Аж завидно.

По стране беднеет волость, на стерне желтеет колос,

И в ноздре колючий волос – вместо свиста.

Клонит в сон на шумном бале, гороскопы задолбали,

Мне бы бабу, но до баб ли?! – это свинство.

Зачерствело, скисло тесто, в тексте глухо без подтекста,

На вопрос ответишь честно – бьют по роже.

Плоски выдумки у голи, скучен хмель у алкоголя,

Гой ли, генерал де Голль ли, – век наш прожит.