Менялись владыки, как служки во храме,-
И Свастики знак воссиял над мирами.
Их было четыре, а стало их восемь –
Чьим душам грозила холодная осень,
Кто плечи подставил под тяжесть святыни,
Не ведая, чем он поддержан отныне.
Назначено так на рассвете творенья:
Есть тапас и теджас, есть Жар и Горенье,
Есть дар аскетизма и пламенность сердца –
Последним поддержана суть Миродержца.
Когда подступает душевная мука,
Когда в Локапале поселится скука,
То смертный, чей дух воспарял, пламенея,
Чье сердце удара перуна сильнее,
Навеки покинув земную дорогу,
Отдаст свою душу уставшему богу –
Чтоб пламенность эта, чтоб это Горенье,
Мешало души Миродержца старенью,
Чтоб честь не линяла, чтоб совесть не слепла,
Чтоб феникс отваги поднялся из пепла,
Чтоб щедрость дарила, чтоб радость явилась…
Чужое Горенье своим становилось!
Вот так Миродержец с судьбою большою
Лечил свою душу чужою душою,
И крепла опять сердцевина больная –
Не зная, не зная, не зная, не зная…
ЭХО ДРЕВНЕЙ КЛЯТВЫ
Клянусь я днем начала мира,
Клянусь я днем его конца,
Клянусь я памятью Мунира,
Божественного кузнеца;
Клянусь землей и синим небом,
Клянусь водой и теплым хлебом,
Клянусь я непроизнесенным,
Последним именем Творца;
Клянусь…
ЧУЖАЯ ЛЕГЕНДА
…То не буря над равниной,
То не ветер тучи гонит,
Не гроза идет, стеная,
Разрывая небо в клочья –
То вошел в туман проклятый
Тот, Кто с Молнией Танцует,
Десять дней бродил в тумане,
На одиннадцатый вышел.
Ай, иное –
обойди стороною!..
Что он видел в том тумане,
Что он слышал в черно-сизом –
Все осталось в сердцевине
Мглы томительно-бесстрастной.
Все осталось, где досталось,
Память, мука и усталость,
Да клинок остался в сердце,
Меч в груди его остался.
Ай, иное –
мир плывет пеленою!..
Был тот меч не из последних,
Жадно пил чужие жизни,
С Тем, Кто с Молнией Танцует,
Никогда не расставался.
Не ломался меч заветный,
Не засиживался в ножнах –
В грудь хозяина вонзаясь,
Пополам переломился.
Полклинка засело в ране,
В рукояти – половина.
Ай, иное –
смерть стоит стеною!..
Тот, Кто с Молнией Танцует –
С кем он бился там, в тумане,
Сам ли он с собой покончил
Или чьей-то волей злою –
Не узнать об этом людям,
Ни к чему им это знанье.
Только видел черный ворон,
Как упал он на колени,
На колени пал от боли,
Закричал в пустое небо.
Ай, иное –
Я всему виною!..
Я стоял у колыбели,
Где рождалася Зверь-Книга,
Я, Взыскующий Ответа,
Да Хозяин Волчьей Стаи,
Да Бессмертный Предок Гневных,
Да Пустой коварный демон
По прозванью Дэмми-Онна;
Вчетвером мы там стояли,
Лишь вдвоем домой вернулись,
За спиной своей оставив
Нерушимую Зверь-Книгу.
Ай, иное –
создано не мною!..
День за днем летели годы,
Поседели мои кудри,
Ослабели мои руки,
Подрастали мои внуки,
Умирали мои братья,
Одряхлело мое сердце;
За спиной моей молчала
Нерушимая Зверь-Книга.
Недочитанная мною,
Несожженная когда-то.
Ай, иное –
гром над всей страною!..
Ах, напрасно я вернулся,
Зря вошел в туман проклятый,
По краям белесо-сизый,
Черно-сумрачный с изнанки.
Не добрался я до Зверя,
Не достал клинком до Книги,
Не достал, не дотянулся,
Сам себя сгубил впустую.
Пополам мой меч разбился,
О мое разбился сердце.
Ай, иное –
тело ледяное!..
…Нет, не шторм бушует в море,
Пеня гребни волн могучих,
Не обвал в горах грохочет,
Не лавина с перевалов –
То Хозяин Волчьей Стаи
К умирающему другу
Шел сквозь штормы и обвалы,
Чтоб успеть за миг до смерти.
Ай, иное –
стань к спине спиною!..
Миг предсмертный не растянешь,
Не растянешь, не раздвинешь –
Много ль слов в него вместится,
Много ль взглядов можно сделать?
Слов они не говорили,
Только раз переглянулись,
Только раз сошлись их руки
В каменном рукопожатье.
Миг предсмертный – прах летучий,
Много ль слов для братьев надо?..
Ай, иное –
порванной струною!..
Взвыл Хозяин Волчьей Стаи –
Дрогнула луна на небе,
Звери спрятались в чащобы,
Побледнел туман проклятый,
За туманом черно-сизым
Вой услышала Зверь-Книга.
Оземь кулаком ударил –
Затряслись седые горы.
Зазвенел меча обломок,
Скорбным стоном отозвался.
Ай, иное –
лезвие стальное!..
Тут Хозяин Волчьей Стаи
Дело страшное задумал –
Кожу снял с руки у друга,
Ободрал меча обломком
И кровоточащей кожей
Обтянул по рукояти,
Меч, сломавшийся в тумане,
Меч, звенящий от бессилья.
Приросла сырая кожа,
Улыбнулся Волк-Хозяин,
Мертвеца смежились веки.
Ай, иное –
прахом все земное!..
Как песок, засыплет время
Все, что было, все, что будет,
Кто-то эту песню сложит,
Кто-то эту песню вспомнит.
Где-то меж людьми гуляет
Синего меча обломок
С кожаною рукоятью.
Где-то прячется Зверь-Книга
В переплете из тумана.
Где-то есть такие ноги,
Что пройти туман сумеют,
Где-то есть такие руки,
Что поднять тот меч решатся,
Как поднял его когда-то
Тот, Кто с Молнией Танцует.
Ай, иное –
встань передо мною!..
ПОСЛЕ СКАЗКИ
Пережили все несчастья, разложили все на части, разобрали все по полкам – стали жить да поживать: на златом крыльце сидели, при венце и царском деле, ненароком проглядели, как закончились слова. Не уйти и не уехать – нас с пути сбивает эхо, голосит постыло в спину, хочет жаловать-любить… странной болью мы болеем: так Иванушка жалеет, расписавшись с Василисой, что Кащеем не убит. Три дороги под ногами, на пороге – белый камень, три судьбы пророчит камень: смерть, богатство и жену. Мы женаты, мы богаты, нагребли ума палаты – смерть придет, а мы из хаты: "Ишь, косая! ну и ну!…" Жили-были, все забыли, долюбили и остыли, в пятнах скатерть-самобранка, Сивка-Бурка ожирел… наливай-ка миску щей нам, и видали мы Кащеев! – только что-то заставляет просыпаться на заре. Копоть комом бьется в горле, конский топот, злое горе – не заесть тревоги щами, не залить души вином! И за круговою чашей с каждым днем трезвеем чаще: три дороги под ногами, за спиною – ни одной…
