Примерно в то же время, когда он поставил точку, пришло письмо из Норвежской академии наук, которая имела честь сообщить, что Тур Хейердал избран ее членом. Какой контраст! Подвергаться практически бесчестью в один день, и получить величайшие почести на другой!
Академия наук была очень почитаемой организацией, созданной в 1857 году с целью «способствовать развитию науки». Она имела ограниченное количество членов, и критерии, для того чтобы попасть в священные академические залы этого общества на Драмменсвейен в Осло, были очень строгими. Одного звания профессора было недостаточно. При рассмотрении кандидатур основное внимание уделялось общему значению научных исследований кандидата в своей области. Далее минимум двое членов Академии должны были прислать обоснование, почему они считают, что кандидат удовлетворяет выдвинутым требованиям. Кандидатуру Тура Хейердала поддержали пять членов Академии, среди них профессор Гутторм Гьессинг и историк и бывший министр иностранных дел Хальвдан Кут.
Тур Хейердал избегал академических кругов. Он не любил ученых, которые скорее будут цитировать друг друга, чем отправятся в экспедицию. Но, когда они призвали его с Олимпа науки, из самой Норвежской академии наук, он с удовольствием захотел присоединиться к их обществу. Признание, которое там ожидало, несмотря на все, слишком велико, чтобы от него отказываться. Он с нетерпением ждал 2 мая. Тогда они вручат ему диплом, знак его нового достоинства.
Но, пока он еще не зашел так далеко, надо было устроить и другие важные вещи. С Туром и Ивонн на заднем сиденье Гандольфо ездил по горам и долам прекрасной Лигурии. Они смотрели множество домов, но того, что нужно, не находили, пока однажды Гандольфо не сказал, что он узнал их настолько хорошо, что покажет то, что им нужно. Через гребень пришлось идти пешком, потому что туда, куда им надо, дороги не было. На вершине стояла старинная римская башня с видом на ярко-синее Средиземное море на юге и снежные вершины гор на севере. И там, под этой башней на другой стороне холма, находилась деревня в желтых и кирпичных тонах, от вида которой у них обоих захватило дух. Колла-Микьери, деревня, где Тур и Ивонн устроят свой новый дом.
В межвоенные годы итальянская деревня переживала не лучшие времена. Деревни обезлюдели, и дома приходили в запустение. Это происходило и с Колла-Микьери. Поэтому земля там стоила дешево, в отдельных случаях покупатель мог получить усадьбу, только лишь заплатив долг по налогам. Для более крупных районов 50 лир за квадратный километр были вполне подходящей ценой{414}. Усадьба, которую купил Тур, раньше была хутором, состоявшим из большого дома среди обширного сада, плюс еще несколько мер земли с виноградниками и оливковыми деревьями. Дом не годился для жилья и требовал ремонта, но они рассчитывали переехать из Норвегии как-нибудь осенью.
Как Генрик Ибсен, уставший от норвежской узости мышления, сбежал в Италию в 1864 году, так и Тур Хейердал сбежал в 1958 году в ту же страну, и тоже в обиде на родину. Когда он купил дом в Колла-Микьери, то сделал первый серьезный шаг по воплощению в жизнь угрозы, что он покинет родину, чтобы спрятаться от норвежской налоговой службы. Затем, после многолетнего пребывания на тропических островах Тихого океана, он начал уставать от норвежского климата. Азиатский грипп оказался последней каплей, поскольку он считал, что виной тому не столько вирус из Китая, сколько холодная норвежская погода. Нет, такого с ним больше случиться не может.
Колла-Микьери. Когда Тур и Ивонн весной 1958 года увидели эту итальянскую деревню, они уже не сомневались. Именно здесь они создадут свой новый дом
Он также устал от норвежского стиля поведения. Анджело Преве, адвокат, помогавший ему во время покупки Колла-Микьери, хорошо помнит, что Хейердал ответил на вопрос, почему он захотел уехать в Италию. Он сказал, что ему не нравилось норвежское устройство жизни. Почему все уходили домой в 4 часа? Почему по воскресеньям все закрыто и невозможно найти ни куска хлеба и тем более — стакана вина? В Италии, напротив, все всегда открыто, и люди занимались своими делами и после 4 часов вечером. Жизнь и движение, веселый народ — и конечно же, еда! Тур любил итальянскую кухню{415}.
Сыграли свою роль и все более ухудшавшиеся отношения между Ивонн и матерью Тура Алисон. Ее квартира находилась в доме как раз напротив через улицу от Майорстувейен, 8, на шестом этаже, и оттуда она зорко следила за тем, что происходило в саду у сына. Она не стыдилась ходить украдкой вокруг его дома и заглядывать в окна. Она вмешивалась в то, как Ивонн воспитывает своих детей, и могла напуститься на нее за беспорядок в комнатах у мальчиков, и все потому, что она относилась к ним как мачеха.
Ивонн пыталась сделать все возможное, чтобы достичь примирения, но безуспешно. В глубине души Алисон никогда не принимала ее в качестве невестки, ибо это место прочно закрепилось за Лив. В одном из писем Туру, отправленных вскоре после того, как он и Ивонн обосновались в Колла-Микьери, она обвинила Ивонн в распространении лжи и сплетен. В то же время она критиковала Тура за то, что он заодно с ней, вместо того чтобы поставить жену на место{416}.
Ивонн, ожидавшая в это время третьего ребенка, увидела письмо. Оно обидело ее до такой степени, что она, «жалкая и несчастная, слегла в постель»{417}.
Реакция Тура сохранилась в ответе, который он отправил матери. «Дорогая мама! Я до глубины души расстроен тем, что ты в последнем письме снова критикуешь Ивонн и пытаешься нас рассорить. Более того, когда ты сама была в ее состоянии, ты должна знать, как это тяжело — иметь свекровь, от которой не дождаться ничего, кроме злых слов. Теперь, когда мы уехали, я хотел бы оградить нас от дальнейшей критики и интриг. […] Я повторяю то, о чем я писал тебе прошлый раз, когда ты пыталась опорочить Ивонн в моих глазах. Я думаю, что ты мало что выиграешь, если Аннетте и Мариан тоже станут детьми развода и уедут от меня. Как мать, ты, со своими тремя разводами, должна делать все, что в твоих силах, чтобы сглаживать все проблемы и помогать сохранять семью. […] Учение Дарвина достойно уважения, но в повседневной жизни, я считаю, больше подходит учение о любви к ближнему»{418}.
Мать ответила, заметно потрясенная выпадом сына: «Как я […] раньше говорила и теперь снова хочу подчеркнуть — для меня будет страшным несчастьем, которое может произойти с тобой и детьми, если ты бросишь Ивонн, — да, абсолютно так!»{419}
Мама Алисон. Мать Тура так и не примирилась, что сын ушел от Лив. Ее отношения с Ивонн становились все хуже
Гроза миновала. Тур и Ивонн пригласили ее позднее приехать к ним в гости. Она предвкушала поездку, она была такой окрыленной, когда ходила и всем рассказывала, что скоро поедет в Италию{420}.
Но, наверное, самой главной причиной того, что Тур Хейердал уехал за границу, была обида, которую, несмотря на членство в Норвежской академии наук, он чувствовал по отношению к научным кругам страны. Он быстро стал пророком в других странах, но не на родине: дома его признавали только частично и никогда от чистого сердца, и признание пришло слишком поздно. Когда Клаузен и Сивертс писали в «Афтенпостен», они насыпали соли на старые раны, и горечь пустила еще более глубокие корни. Через сорок лет — в 1998 году — Хейердал издал автобиографическую книгу «По следам Адама». В ней он писал: «Нападки со стороны академических противников экспедиции на „Кон-Тики“ получили новую пищу после всей шумихи вокруг экспедиции на остров Пасхи, и теперь они стали настолько интенсивными, что два новоиспеченных норвежских студента-археолога получали в свое распоряжение целые полосы в столичных газетах. Там они указывали, что я специально направил „Кон-Тики“ на риф, чтобы создать сенсацию. Тогда я решил найти более спокойное рабочее место за границей»{421}.
