– Труд зазорным не бывает, – откликнулся Торгрим охотно. – Бинго!
– Труд бывает всяким, – возразил Бинго. – Какая она, эта ваша Палуба? Имя, по-моему, оркское, но средь них бывают ух какие занятные, хотя и с мускулами, – надраю так, что век помнить будет!
– Ты стоишь на ней, странный попутчик.
– Стою я на ногах, командир, а под ногами... эй, погоди-ка. Это чё, пол мыть?
– На нашем моряцком диалекте это «драить палубу». Коли уж вы такие сговорчивые, извольте на посудине правильными словами пользоваться! Такая у нас примета – говорить по-сухопутному – значит беду накликать.
– Вот так меня и в родном клане валтузили, когда в печали на эльфийский жаргон переходил. А нет ли работки более достойной такого, как я, записного аристократа и видного воителя?
– Извини, порвенирские отщепенцы для битья как раз кончились. Не хочешь помогать, так хоть под ногами у команды не путайся.
– А вот за это я возьмусь!
И Бинго правда взялся за поручение с большим усердием – похлопал Рансера по холке, сгрузил с пошатывающейся невезучей клячи Торгримов тюк, забрался на груду ящиков на носу, стянул с себя панцирь, а потом и безрукавку, надвинул колпак на глаза и растянулся во всю длину под солнышком, добирать упущенные сны.
Торгрим же, удостоверившись, что источник треволнений переведен в спящий режим и следить за ним в кои-то веки не надо, принялся наверстывать упущенное. Подтащил лошадям ведра с водой, переоделся в вытащенные из Бингхамова мешка маговы бархатные портки, подкрутив им штанины; наскоро простирал в мыльной воде свой одежный гарнитур и развесил сушиться на борту; снова вернулся к лошадям, подвесил им торбы с овсом, своему пони скормил добавочно пару заначенных сухарей за долготерпение; наконец, добрался до обозначенной капитаном тряпки и принялся добросовестно натирать ею палубу, хотя вот уже давным-давно не видел поверхности чище. Разве что в «Ресторацио», но зачем сразу о грустном? Невольно напрашивается представление, чем для аккуратного кораблика может кончиться случайный извоз.
– Может, потом еще якорь поточишь? – с уважением предложил капитан, на которого предприимчивость пассажира произвела сильное впечатление.
– Хоть чего, – откликнулся дварф блаженно. – У нашего народа всяк созидательный труд в чести.
– Впрочем, якорь и так точен недавно, – устыдился капитан, отметив, как под лапищами Торгрима трещат и прогибаются доски палубы. – Отдыхай, что ли, неловко как-то... вы ведь пассажиры оплаченные. Однако попрошу вас обоих к вечерней заре быть готовыми, при оружии и в доспехах. Я ведь говорил уже про троллиный мост? Вот как раз проплывать будем. Тролль там живет всего один, но древний, матерый – Йоз его знает, откуда и когда эта образина взялась, но такой на палубу если вздумает прыгнуть – пиши пропало. Падок он до пряников, так мы нарочно везем целый мешок, и до сей поры всегда проносило – лапу свесит, мешок подцепит, и плыви дальше. Но мало ли чего ему в голову взбрести может, зубы там заболят или захочется чего остренького.
– Так зачем доспехи-то надевать? Чтоб тонуть лучше, если он баржу потопит? Твои-то, вижу я, голымя бегают.
– Нашу старушку не очень-то потопишь, хорошо держится. Но если вдруг биться придется, я своих голых предпочту в ближний бой не бросать – они, может, в тавернах кружками швыряться и горазды, но с чудищем рубаться – удел не простых моряков, а таких вот, – капитан повернулся в сторону мерно вздымающегося зеленого брюха Бингхама, – странствующих героев.
– Справедливо, – рассудил Торгрим. – Ежели взамен пообещаешь подать вечернюю трапезу допрежь моста, то так и сделаем. А то из него плохой герой, когда в брюхе урчит – ноет, жалится, как отставной каптенармус.
Подумал еще, не стоит ли в виду моста привязать Бинго веревкой и вывалить за борт, чтобы несомая им аура безобразия до тролля не дотянулась, но припомнил, что всякое над гоблином насилие только усиливает его защитную реакцию, и со вздохом эту идею оставил.
Прежде чем отбыть к отдыху, Торгрим спросил у капитана какого ни на есть железного лома, выбрал увесистую блямбу и, приткнув походную наковаленку в щель между досок, наклепал Бингхамову мечу новое навершие. На стук молотка сбежалась вся команда – где еще посмотришь на работу натурального дварфа, суеверий-то на эту тему множество! Кто говорит, что сбегаются земные духи и знай водят хороводы, отчего металл сам меняет форму, где надо прирастает, а где надо разделяется, в то время как самый мастер-кузнец лежит себе, как шейх в гареме, и ковыряет в носу, если не где похуже; кто слыхал из верных источников, что дварф-коваль надевает колдовскую шапочку и стоит, прострав руки над работой, а молот и клещи под этими дланями порхают, стукают и цепляют, что положено... в общем, много всяких вариантов обсуждается. Но Торгрим всех расстроил – молоток держал своею рукою и так ею стукал, что каждый ящик на палубе в воздух подскакивал, как будто и происходил бородач не из таинственного подземного племени, а из ближней деревни Кукуево. Расстроил, право слово, команду, рассказать за кружкой будет не о чем – придется опять новое выдумывать, чтобы за чистую правду ценители романтических вариантов вралями не выставили.
Закончив с кузнечной работой, дварф засунул меч лезвием в пустую бочку, чтобы Бинго спросонья не порезался, постелил себе походное одеяло, выбрав на всякий случай уголок подальше от гоблина, и тоже пустился исследовать царство Морфея[13].
Долго ли, коротко ли продолжалось плавание – нашим героям отследить не удалось, но когда из корабельного котла сытно пахнуло пшенной кашей, Бинго проснулся сам, не нуждаясь в побудках; подскочил, как у него принято, с паническим воплем, отчего один из матросов свалился со шпангоута за борт, а капитан, игравшийся с новым компасом, в тщетных попытках его откалибровать, упустил драгоценную побрякушку и насилу изловил ее на пути к свободе.
– Что еще стряслось? – сипло спросонья осведомился Торгрим. – Уже тролль?
– Еще и тролль?! – Бинго кувыркнулся с ящиков и распластался под ними на палубе. – Вы чё, сговорились против меня?
– Мы против тебя поврозь. Чего опять орешь, будто тебе причиндалы оттяпали?
– Как в воду глядишь! Потому и ору, что снится такое. – Гоблин с трудом уселся и отер пот со лба. – Что иду я по ковровой дорожке и всем улыбаюсь, и все хорошо, и вокруг народу много, и все мне рады...
– Воистину страшное наваждение.
– ...а потом гляжу вниз и вижу у себя это самое... – Бинго руками обозначил ударный бюст, – и платье красное с разрезом от бедра, и вся фигня... а точнее, всей фигни отсутствие[14]. Фух, надо как-то лечиться, что ли. А то уже без пяти минут владетельный сеньор, коему спать положено сутками, просыпаясь только на пожрательство, а тут веки смежить боишься.
– Владетельным сеньорам спать как раз недосуг, – успокоил Торгрим. – Им думать надо об обустройстве владений, где чего приткнуть, кого для острастки повесить и на какие шиши забор возводить, чтобы огурцы с огорода не тибрили. Проснулся – и ладно, капитан нам обещал вскорости троллиный мост и просил начеку быть.
– Это я буду. Я вообще по жизни очень осторожный и наблюдательный. Ты мои штаны не видал?
– Они на тебе.
– Да? А, точно. Платье это засело, будь оно неладно... и прочее. – Бинго пощупал твердую грудную мышцу. – Вот странно, мне б радоваться, такое обнаруживши, а душа вжик – и в пятки. Пожрать надо, вот чего. От любой беды помогает.
К каше подали обычный моряцкий набор – сухари, полоски солонины, прикопченные рыбешки; взамен пива или иных напитков капитан предложил довольствоваться травяным отваром.
– Пиво есть на борту, и, как мост пройдем, по кружечке на брата выдам, – пояснил он вытянувшейся Бингхамовой физиономии. – Но тролли – они этот запах издаля чуют, он их дурит, как кошек настойка валерианова корня, так что ни-ни, пока с ним не разбежимся.
