Когда он бросил наручники, я отошел в сторону. Они ударились об один из столиков для чтения, свалились на пол.

Он вновь навел на меня пистолет.

И хотя такое случилось со мной уже во второй раз, легче мне от этого не стало.

Я никогда не держал в руках стрелкового оружия, о самой стрельбе даже не говорю. В моей профессии более всего на оружие тянет нож для резки торта. Возможно, скалка. Но мы, пекари, не носим скалку в плечевой кобуре, а потому в подобных жизненных ситуациях оказываемся совершенно беззащитными.

– Подними наручники, здоровяк.

Здоровяк. А ведь он не уступал мне ни ростом, ни комплекцией.

– Подними их, а не то я сделаю из тебя второго Лайонела и подожду, пока в библиотеку зайдет еще один заложник.

Я использовал горе и злость, вызванные убийством Лайонела, для подавления страха. Страх мог подчинить меня себе, лишить всего человеческого, но тут я осознал, что бесстрашие может стать причиной моей смерти.

Мудро признав собственную трусость, я наклонился, поднял наручники, защелкнул одно стальное кольцо на правом запястье.

Незнакомец схватил связку ключей со стойки библиотекаря.

– Пока не ложись. Стой, где стоишь, чтобы я видел тебя, пока буду запирать дверь.

Он уже миновал половину пути между стойкой и портретом Корнелия Рутефорда Сноу, когда дверь открылась. Вошла молодая женщина (я ее видел впервые) с несколькими книгами в руках.

Она была красивее апельсинового торта с шоколадной глазурью, украшенного засахаренной апельсиновой цедрой и вишнями.

Я не мог допустить, чтобы этот псих застрелил ее на моих глазах, только не такое очаровательное создание.

Она была красивее шоколадного суфле со взбитыми сливками, которое подают в вазочке от Лиможа на блюде от Лиможа на серебряном подносе при свечах.

Дверь захлопнулась у нее за спиной, она сделала несколько шагов, прежде чем поняла, что попала в необычную ситуацию. Она не могла видеть труп, его скрывала стойка, но заметила наручники на моем правом запястье.

И заговорила потрясающе хрипловатым голосом. Эффект только усиливался от того, что к убийце она обратилась театральным шепотом.

– Это пистолет?

– А что, не похоже?

– Ну, это может быть игрушка. Или действительно настоящий пистолет?

Псих указал пистолетом на меня.

– Хочешь посмотреть, как я его застрелю?

Я почувствовал, что перестал быть самым ценным из заложников.

– Пожалуй, это уже перебор.

– Мне нужен только один заложник.

– Тем не менее, – ее апломб просто потряс меня, – ты мог бы выстрелить в потолок.

Киллер улыбнулся молодой женщине, так же обаятельно, как совсем недавно, на улице, улыбался мне. Пожалуй, на этот раз улыбка получилась даже еще более теплой и восхитительной.

– Почему ты говоришь шепотом?

– Мы же в библиотеке, – прошептала она.

– Обычные правила отменены.

– Ты – библиотекарь?

– Я? Библиотекарь? Нет. Если уж на то пошло…

– Тогда у тебя нет права отменять действующие правила, – она чуть возвысила голос.

– Вот что дает мне это право, – заявил он и выстрелил в потолок.

Она посмотрела на окна. Улица виднелась лишь сквозь зазоры между наполовину закрытыми жалюзи. Когда перевела взгляд на меня, я понял, что выстрел, вернее его громкость, разочаровал и ее. Стены, уставленные книгами, глушили звук. Если бы выстрел услышали снаружи, то подумали бы, что кто-то кашлянул.

Не подав вида, что легкость, с которой киллер пускал в ход оружие, напугала ее, девушка спросила:

– Можно, я положу куда-нибудь эти книги? Они тяжелые.

Киллер пистолетом указал на один из столиков:

– Туда.

Пока женщина клала книги на столик, киллер прошел к двери и запер ее, не спуская с нас глаз.

– Я не собираюсь критиковать ваши действия, – вновь заговорила женщина, – и уверена, в своем деле вы разбираетесь лучше меня, но вы ошибаетесь, заявляя, что вам нужен только один заложник.

Она была так прекрасна, что при других обстоятельствах могла заставить любого парня возжелать ее. Однако теперь меня куда больше интересовали ее слова, а не фигура, ее дерзость, а не фантастически красивое лицо.

Маньяк, безусловно, также не остался равнодушным к ее прелестям. Судя по выражению его лица, чувствовалась, что женщина очаровала его. И улыбка киллера становилась все шире.

Когда он заговорил, в голосе не слышалось ни резкости, ни сарказма:

– У тебя есть теория насчет заложников или как?

Она покачала головой.

– Теории нет, лишь практические наблюдения. Если дело дойдет до столкновения с полицией, как ты собираешься убеждать копов, что можешь убить человека, что не блефуешь?

– И как? – спросили мы одновременно.

– Тебе не удастся заставить их поверить. Одними словами сомнений не рассеять. Поэтому они попытаются добраться до тебя, а в результате и ты, и заложник, скорее всего, погибнете.

– Убеждать я умею очень даже неплохо, – он говорил таким тоном, будто собирался уговорить ее прийти к нему на свидание.

– Будь я копом, никогда бы тебе не поверила. Слишком уж ты смазлив. – Она повернулась ко мне. – Он слишком смазлив, не так ли?

Я едва не ответил, что не так уж он, по моему разумению, и смазлив. Так что вы теперь понимаете, что в ее присутствии голова просто перестает соображать.

– А вот если у тебя два заложника, – продолжила она, не дождавшись моего ответа, – ты можешь убить одного и таким образом доказать, что твоя угроза – не пустые слова. Вот после этого второй станет действительно надежным щитом. Ни один коп не решится испытывать тебя на прочность дважды.

Несколько мгновений он пристально смотрел на нее.

– Ну, ты даешь, – сказал наконец он. Понятное дело, логика ее рассуждений произвела на него должное впечатление.

– Все просто, – она указала на книги, которые положила на столик. – Я читаю и думаю, ничего больше.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Лорри.

– Лорри?..

– Лорри Линн Хикс. А тебя?

Он уже открыл рот, почти сказал свое имя, но улыбнулся и передумал.

– Я – человек-тайна.

– И, судя по всему, прибыл сюда с каким-то заданием.

– Я уже убил библиотекаря, – сообщил он с таким видом, будто убийство возвышало его в ее глазах.

– Этого я и боялась, – вздохнула она.

Я откашлялся.

– Меня зовут Джеймс.

– Привет, Джимми, – и, хотя она улыбалась, в ее глазах я прочитал безмерную грусть. Возможно, она уже прикинула, кому из двух заложников суждено умереть первым.

– Встань рядом с ним, – приказал маньяк.

Лорри подошла ко мне. Пахла она так же хорошо, как выглядела: чистотой, свежестью, лимоном.

– Пристегнись к нему.

Когда она закрепила второе кольцо наручников на запястье левой руки, связав, таким образом, наши судьбы, я почувствовал, что должен сказать ей что-нибудь успокаивающее. Чтобы хоть чуть-чуть разогнать грусть, которую увидел в ее глазах.

– Ты пахнешь, как лимоны.

– Я весь день готовила лимонный мармелад. Вечером хотела снять пробу, с оладьями.

– Я сварю горячий шоколад с корицей, – пообещал я. – Им и отметим наше освобождение, вместе с твоими оладьями и мармеладом.

Конечно же, она оценила мою уверенность в том, что мы выживем, но полностью тревога и грусть из ее глаз не ушли.

Маньяк взглянул на часы.

– Все это заняло больше времени. Мне нужно много чего просмотреть, прежде чем начнутся взрывы.

Все наши «вчера» аккуратно лежали на полках, желтели и становились более хрупкими под библиотекой, в бумажных катакомбах.

Киллер знал, что более ста лет годовые подшивки «Сноу каунти газетт» занимали свое место в подвале, на два этажа ниже городской площади. В городе эти подшивки называли «бесценным архивом нашей истории». В этом морге обрели вечность подробности благотворительных продаж выпечки герлскаутами, страсти, кипевшие на выборах школьных советов, битвы, связанные с решением хозяев кафе «Пончики» расширить свое заведение, вытеснив бакалейную лавку.