Он мне кивнул и вышел из кабинета. Маринка разлила кофе, села на стул и с неудовольствием обозвала меня занудой. Я промолчала и взяла дискету из рук подошедшего Сергея Ивановича.

– Что мы знаем про наш цирк? – задала я вопрос для затравки.

Ромка честно пожал плечами, Маринка сделала вид, что задумалась над моим вопросом, хотя сама наверняка думала о том, какой я скверный товарищ, а Сергей Иванович тихо заметил:

– Во-первых, совершенно не очевидно, что эта история связана с цирком. Во-вторых… – тут Сергей Иванович замолчал, а Маринка решилась развозмущаться:

– Ну как же неясно! Пришла машина, и люди из нее что-то выгружали. Причем несли в цирк. Я сама… Мы сами видели! А тут эти киллеры! А помните, что вчерашний придурок говорил?

– Откуда он может помнить? – прервала я Маринку. – Мы же только что встретились!

В двух словах я пересказала Сергею Ивановичу вчерашнее событие. Рот у Ромки раскрылся еще шире, Сергей Иванович, наоборот, нахмурился. Он обдумал услышанную информацию и негромко заговорил:

– Цирк – это большое предприятие, целое хозяйство, мастерские, клетки, загоны, сфера питания как людей, так и зверей, а кроме того – выступления популярных эстрадных артистов, а это деньги! И немалые! Кроме того, множество помещений, сдаваемых в аренду, и прочее, и прочее… Пока не получим хотя бы примерной информации о том, кто в кого стрелял…

– Да в кого стреляли, уже сегодня по телевизору скажут! – проявил свои умственные способности Ромка, а Сергей Иванович кивнул:

– Скорее всего так и будет… Так вот, пока мы не получим дополнительной информации, говорить о чем-либо преждевременно.

В тот день мы на работе уже в третий раз начинали пить кофе, и не знаю, как Маринка, а я считала, что жизнь почему-то перестала проходить стороной. Не только где-то по ту сторону голубого экрана происходили взрывы и пожары, какие-то скандалы и неприятности, но уже и у нас, причем на приличном среднем мировом уровне.

Ромка – наш курьер и самый младший член редакции – во время третьего кофепития для разнообразия сбегал в кондитерскую за печеньем и сочниками и теперь сам их и грыз. Маринка берегла фигуру, у меня не было настроения, а Сергей Иванович – наш Брокгауз-Ефрон и Даль в одном лице – отказался от сладкого без комментариев. Одним словом, компания в редакции подобралась крепко сбитая и дружная, потому что, когда было печально на душе у меня, скучали все, однако веселее от такой сплоченности не становилось.

– О чем еще интересненьком тиснем в завтрашнем номере? – задала я конкретный вопрос, понимая, впрочем, что одного только участия двух наших сотрудников, или, правильнее сказать, «специальных корреспондентов», в сегодняшних перестрелках хватит как минимум на неделю репортажей.

Но форму терять нельзя. Хорошо, конечно, что так произошло: здоровый журналистский цинизм давал о себе знать – не убили, и слава богу, – но после того, как нервозность спала, можно было и подумать о том, что же еще можно было прописать в газете, кроме такого многообещающего происшествия.

Я задала вопрос, осмотрела коллектив и с неудовольствием отметила, что на мой вопрос ответить никто не может. Это было печально.

– И никто не приезжает в наш провинциальный град из политиков и бизнесменов? – сдерживаясь от зевка, спросила я.

– И даже не уезжает. Я имею в виду из заметных людей, – заметил Кряжимский.

– Может быть, придумать сенсацию, если она не происходит? – предложил Ромка, осторожно поглядывая на меня.

– Ну и? – лениво покосилась я на него. – Приведи пример.

– Да запросто. Сообщить, что к нам приезжает Мадонна с новым мужем и собирается дать два концерта по приглашению губернатора.

– Ой, бли-ин! – протянула Маринка. – А почему не Пол Маккартни?

– Если уж сочинять, то так, чтобы было правдоподобно, – заметила я. – Например, дать крупным шрифтом: «От нашего специального корреспондента»…

– «Мадонна на этой неделе в Тарасов не приедет», – тихо сказал Сергей Иванович.

– А ниже дать мелким: «И вообще она сюда не собирается!» – закончила Маринка.

Ромка захихикал, отчего у него изо рта полетели мелкие крошки печенья. Сергей Иванович скупо улыбнулся, а я опять едва не зевнула.

В это время зазвонил телефон. Я встала, подошла к нему и сняла трубку. Звонил Фима Резовский. Поговорив с ним несколько минут, я почувствовала, что настроение у меня начинает улучшаться – Фима на такие дела мастер. Положив трубку, я с победным видом осмотрела свой коллектив. Под моим взглядом все немного напряглись. Маринка забегала глазами по сторонам, покраснела и потупилась. Интересно, о чем она подумала?

Отложив пока то, что мне сказал Фима, я попробовала ковать железо, пока горячо.

– Все знаю, Мариночка! – сказала я. – Между прочим, с твоей стороны это свинство!

Я понятия не имела, о чем говорю, но весь Маринкин вид говорил о каком-то секрете, который ну просто-таки жаждет вырваться наружу. Я била наудачу, и у меня это получилось! Маринка покраснела еще больше, потом вдруг в ее глазах зажегся боевой огонек.

– Сволочь твой Фима! – крикнула она, раздувая ноздри, как кавалерийская лошадь, почуявшая врага. – Сволочь и болтун!

Мне от этих слов стало сразу же нехорошо. Не то чтобы я была очень уж против этого обвинения – Фима, конечно же, болтун, но не сволочь, – однако Маринкина реакция породила во мне жутчайшее подозрение.

При чем здесь вообще Фима и Маринка? Уж не случилось ли между ними того, чего Фима безнадежно добивается вот уже несколько лет от меня? Я почувствовала, что краснею до самых корней волос.

– Фима не болтун, – медленно произнесла я. – Просто он честный человек.

Маринка откинулась на стуле назад и выпалила, понимая, что скрывать больше нечего:

– Я же по твоему лицу вижу, что он тебе все рассказал. А обещал молчать!

Самое ужасное предположение получало подтверждение, и я спешно обдумывала, как мне следует себя повести – холодно-равнодушно или же толкнуть речь о том, что человек одинок во Вселенной и верной дружбы не существует. Маринка не дала мне времени додумать и высказалась до конца:

– Мы с ним встретились в химчистке, и он мне дал честное слово, что не скажет тебе о том, что я посадила на твой лиловый костюм пятно!..

Я испытала прекраснейшее чувство облегчения, и даже известие про испорченный костюм прошло как-то стороной. Наверное, это нарисовалось у меня на лице, потому что Маринка внимательно посмотрела на меня и подозрительно спросила:

– А что он сказал?

Я махнула рукой, понимая, что нужно завязывать наш диалог, иначе моя пиррова победа обернется каким-нибудь нежданным Ватерлоо.

– Потом расскажу, – демонстрируя великодушие, туманно ответила я и, обращаясь уже ко всей компании, объявила: – А почему никто не говорит о том, что у нас в цирке сегодня после вечернего представления, можно сказать даже, глубокой ночью, будет происходить собрание Тарасовского отделения Магического круга номер 166? Или я одна должна добывать новости для нашей газеты?

– Чего? – протянул Ромка и положил обратно на блюдечко кусок недоеденного печенья. – Колдуны, что ли, приехали? А почему же ночью? Это прикол?

Я промолчала, наслаждаясь своей победой.

Сергей Иванович снял очки и протер их стекла платочком. Как старый и тертый зубр журналистики, он предпочел промолчать и дослушать информацию до конца. Маринка, отойдя от потрясения, вызванного мнимым предательством Фимочки, наоборот, молчать не стала.

– Кино такое будут снимать, да? – непонятно почему, предположила она. – Эльдар Рязанов приезжает или Рогожкин?

– А вот мы с тобой пойдем сегодня и все узнаем, – ответила я. – Фима приглашает нас, у него есть три билета. Кстати, скоро он и сам будет со свежими новостями по сегодняшней перестрелке.

Сделав это сообщение, я допила последний глоток из своей чашки. Ну а потом началось то, что и ожидалось. Я не первый день живу на свете и понимаю, что собираться куда-либо – это проблема та еще и здесь одной нервотрепкой не обойдешься, однако собираться выйти в люди с Маринкой – это такое испытание, что, например, добровольная вечеринка в компании с белыми макаками, куда меня звал в прошлый раз Фима, кажется просто детским лепетом, да и вообще – не то сравнение. Пятнадцати минут не прошло после того, как я сообщила, что мы идем в цирк, а мне уже не только не хотелось куда-либо идти, но и вообще кого бы то ни было видеть и слышать.