– А Вы сможете мне подобрать, что мне надо?

– Смогу. Чего тут хитрого.

Продавец достала большие пакеты и стала в них складывать продукты.

Николай смотрел. Он давно уже мог определить, наблюдая работу любого человека, какой тот специалист и чего он стоит.

Не важно, кто это был, хирург или укладчик асфальта. Людей, которые любят и знают свою работу, он видел сразу.

– Тут минимум. Ещё бы можно было бутылки две масла растительного, – продавец посмотрела на Николая.

– Давайте ещё две бутылки масла растительного, а потом все ещё раз продублировать.

Продавщица положила в пакет ещё две бутылки масла и вопросительно посмотрела на него.

– Ну... ещё раз все так же, – Николай описал по пакетам рукой круг.

– Так же? Зачем второй раз – то же? Второй раз будем собирать с учетом первого... – она повернулась в раздумьях к витрине.

Достала ещё пакеты и стала укладывать что-то в них.

Николай расплатился и с недоумением оглядел ряд пакетов.

– Я помогу. Подъезжайте поближе к дверям, – продавщица взяла несколько пакетов и понесла к выходу из магазина.

Николай подъехал и открыл заднюю дверь.

– А кто там в Михайловке-то...

Николай подавал, а она устанавливала плотно пакеты друг к другу.

– Дорога-то туда не очень. Так надежнее будет, – кивнула она на ряд пакетов.

– Михайлов Михаил.

– ...Дядя Миша... Господи... Какие люди уходят!.. – девушка прижала к лицу ладони. – Подождите... Я сейчас...

Она убежала и вернулась с пакетом: – Отдадите Наде... соседка его. Скажите – «от Любы из города». Господи... Да что же это... А, когда?..

– Ничего не знаю пока. Телеграмма сегодня пришла. Утром.

Спасибо, Люба. Поеду.

– Ага... Сегодня... – она повернулась и пошла к магазину.

...Михайловку Николай помнил с трудом, поэтому не заметил никаких изменений.

Он был здесь очень давно, после института с отцом. Были здесь дней десять. Что он запомнил – так это большие сады у каждого дома, чистую речку, смешливую соседку Надю и ее брата. Имени его он не помнил, помнил, что тот всегда следил за ними, куда бы они не пошли. Потом его забрали в армию на год, потом работа, работа, работа, перестройка и опять работа, работа.

Он не представлял никогда себя вне работы, вне проблем. Желание делать хорошо все, чем бы не занимался, привитое отцом, не оставляло времени ни на развлечения, ни на какие-то дела не связанные с ней.

...Николай сидел за столом, думал, что вот так – ни о чем не думая, ничего не делая, он не сидел давно.

На ладони лежала медаль «20 лет РКК».

Это когда – же? 1938 год! Он почему-то и откуда-то вспомнил, что эту медаль вручали только офицерам. Неужели дед в 38–м был офицером? Странно!

...В Михайловке его встретили и проводили к дому. Дом он узнал.

Дед Михаил лежал в горнице. Маленький, опрятный, со спокойным лицом.

Люди подходили, стояли, молчали, отходили, говорили все положенное в этом случае. Он же не знал, куда себя деть, что делать. То выходил на крыльцо, то в сад.

Смотрел, как ребятишки крутились вокруг машины, стараясь что-то разглядеть внутри через тонированные стекла.

Потом подошла Надя. Ее Николай узнал сразу.

– Пойдемте, Николай, покормлю, голодные, небось? – Надя дотронулась до локтя. Николай был рад, что он не один здесь, что можно с кем-то о чем-то поговорить.

Дом у Нади был чистенький, везде были какие-то занавесочки, полосатые половики от двери к двери, как тропинки обходили большой круглый стол в центре просторной и светлой горницы. Около стола стояли три стула.

– Это если кто-то приедет, – Надежда кивнула на стулья, заметив взгляд Николая.

– Давай на кухне, уютнее, – Николаю не хотелось сидеть в этой большой горнице среди фотографий незнакомых людей на стенах.

–Давайте, – Надя остановилась у дверей, держа в руках бутылку вина и рюмки. – Помянем... – она осторожно поставила их на кухонный стол.

–Помянем, – кивнул Николай.

Выпили не чокаясь, помолчали, каждый думал о своем.

– Это я послала телеграмму ночью, – Надя легко пошла в горницу и вернулась с журналом. Из него достала листок бумаги. Рукой отца на нем был написан его старый адрес.

Николай и журнал узнал. Это была одна из первых больших публикаций о его корпорации. На обложке был большой его портрет. С обложки смотрел он сам, улыбающийся, молодой, радостный, здоровый молодой человек в дорогом костюме.

Сейчас он смотрел на собственный портрет и пытался вспомнить тот период, вспомнить собственные ощущения, и не мог. Ему казалось, что парень на глянцевой обложке – это не он, что он никогда не был таким наглым и самодовольным, что и не было никогда оснований особо чему-то радоваться.

Николай положил журнал на подоконник обложкой вниз. С обратной стороны на него смотрела стройная девица, на длиннющих ногах с флаконом какой-то парфюмерии.

Николай смотрел на нее и мог с уверенностью сказать, что этой рекламы он не видел никогда. Он всегда помнил, все, что видел. «Не досмотрел журнал-то тогда. Себя посмотрел и хватит»,– пришло в голову. Ему и тогда и сейчас не было интересно все, что не касалось его жизни и работы.

...Надежда рассказывала Николаю о Михаиле и получалось, что его смерть в девяносто восемь лет была для всех неожиданностью, что за день до этого Надежда помогала ему гнать мед.

Надежда принесла и поставила на стол вазочку с медом. Мед растекался по языку сладко–горьковатым вкусом чего-то знакомого и давно забытого. Было уютно, хотелось закрыть глаза, уснуть и спать. Просто спать. Не выспаться, чтоб завтра быть бодрым, а просто хотелось спать, чтоб спать. Николай подумал, что сегодня первый день в жизни в который он не знает, что будет делать завтра.

–...Я пойду, – Николай встал.

– Хорошо. Я позднее зайду. Думаю, что ночевать Вам лучше у меня, – то ли предложила, то ли приказала Надежда.

– Хорошо, – в тон ей кивнул Николай.

...Он вернулся в дом деда. Опять сел на табурет на кухне.

В горнице с дядей Михаилом были какие-то люди, кто-то то приходил, то уходил, осторожно проходя мимо Николая, стараясь его не потревожить. А он сидел, рассматривал медали и понимал, что он ничего не знает ни об отце, ни о его брате, ни об их отце – своем деде, погибшем в Великую Отечественную, ни о бабушке, ни о матери.

Знает только, что были, а чем жили, за что душа болела, не знает, и не узнает уже никогда.

...Надя пришла, когда на улице было уже темно.

– Я там баню стопила. Вы после дороги... я там все приготовила, сполоснетесь...

Николай кивнул. Встал, зашел в горницу.

Так же сидели люди, горели свечи. Постоял, огляделся и пошел за Надеждой.

...В бане пахло вениками, травой и чем-то чистым, знакомым. Почему-то сразу вспомнился отец, мама...

Надежда протянула полотенце: «Я не очень натопила, а то Вы с непривычки....».

Замялась, постояла и ушла, тихо прикрыв дверь.

Николай с удовольствием опустил руки в прохладную воду.

Показалось, что и раньше он всегда в бане опускал руки в воду. Все ощущения были знакомыми, привычными, приятными. Без труда, разобравшись с нехитрыми премудростями бани, он с удовольствием лил на себя воду и даже попарился – похлопал себя веником.

...Надежда ждала его на крыльце. Открыв дверь и пропустив его впереди себя, она задержалась на кухне: «Давайте в большой комнате посидим. Просторнее...»